Версия о «русской революции на немецкие деньги» не лишена оснований

Одни из наиболее дискуссионных на сегодняшний день вопросов в большой теме революционных событий 1917 года – золото кайзеровской Германии и его роль в дестабилизации ситуации в России. В своем предельном выражении этот тезис выглядит так: группа профессиональных революционеров, имея неограниченный кредит в золотых марках, действовала в России с целью развала армии и сепаратного выхода страны из войны. Соответственно, и сама революция с этой точки зрения являлась не более чем внешним заговором.

Нависало что-то темное, катастрофическое над мерным ходом русской истории… Но наиболее потрясающее впечатление произвело роковое слово – «измена». Оно относилось к императрице

Сразу отметим, что утверждения о влиянии немецкого золота (если брать шире, экономических и политических усилий Германии) на развитие революционной ситуации в России не лишены оснований. Но для того чтобы понять природу тех событий и обоснованность или ложность озвученных обвинений, требуется серьезное погружение в исторический контекст. Попробуем разобраться в этом непростом вопросе максимально беспристрастно, с привлечением исторических источников и – по возможности – избегая оценочных суждений.

Владимир Ленин говорил, что политика – это концентрированное выражение экономики. А Карл фон Клаузевиц утверждал: «Война есть продолжение политики иными средствами». Таким образом, начать стоит с анализа экономических причин вступления России в Первую мировую войну.

Россия – колония Германии

Экономические отношения России и Германского таможенного союза определялись торговым договором 1867 года. Гигантский экономический рывок, совершенный Германией после объединения (1871 год), позволил ей занять доминирующие позиции на рынках Российской империи – 46% от объемов импорта в РИ к 1877 году.

Россия поставляла в Германию преимущественно продукцию сельского хозяйства, в первую очередь зерно. Германия в Россию – фабричную продукцию. Политика протекционизма, продиктованная необходимостью защиты собственной промышленности от засилья немецких фабричных товаров, позволила снизить долю германского ввоза, но породила таможенную войну. Кайзер же облагал все более высокими пошлинами российское зерно – основу экспорта России. Итогом борьбы стал новый торговый договор – от 1894 года. Формально потери обеих сторон от снижения таможенных пошлин были одинаковы, на практике же, во-первых, сохранялась прежняя диспропорция во внешней торговле: «хлеб в обмен на промышленные товары». Во-вторых, развитие сельского хозяйства в конце XIX века позволило самой Германии превратиться в крупного европейского поставщика зерна, вытесняя Российскую империю с рынков европейских государств.

#{interviewpolit}На фоне неудачной для России Русско-японской войны Берлин вынудил Петербург подписать в 1904 году новый торговый договор, который ущемлял позиции российского сельского хозяйства и делал промышленность империи фактически беззащитной перед неограниченным ввозом немецких товаров. Показательный факт: с 1906 года Германия начала поставки хлеба в Россию и к 1913 году монополизировала рынок зерна в российской Финляндии. Еще один не менее показательный факт: ближе к Первой мировой войне доля германского ввоза во внешнеторговом обороте России составила безумные 47,5%. И это не большевистская пропаганда, а данные из официального дореволюционного статистического сборника «Обзор внешней торговли России по европейским и азиатским границам».

Ситуацию с российско-германским торговым договором активно обсуждала пресса. Сильнейший всплеск дискуссия получила в 1912 году после доклада немецкого и российского экономиста, доктора наук профессора Московского университета Иосифа Гольдштейна «Русско-германский торговый договор. Следует ли России быть колонией Германии». В 1913 году эта работа была издана отдельной брошюрой.

Сам Гольдштейн употреблял термин «колония» в кавычках. Тем не менее утверждение «Россия – колония Германии», хоть и оставалось дискуссионным, получило серьезное распространение. Его использовали социалисты, его употребляли консерваторы, лишь либералы отчасти спорили с ним, но только в том ключе, что нет никаких оснований для радикальных мер – нужно проводить диверсификацию экономики и при сохранении немецкого влияния поднимать до сравнимых масштабов торговлю с другими странами. Побеждали, однако, сторонники радикальных взглядов.

#{smallinfographicleft=760486} Не вполне правы те, кто говорит, что в Первой мировой войне у Российской империи не было собственных интересов. Германия вытесняла с мировых рынков русское сельское хозяйство, что никак не могло радовать крупнейших производителей товарного зерна – помещиков-дворян. Немецкий импорт не давал развиваться российской промышленности, что вызывало раздражение буржуазии. Значительная часть правящей элиты всерьез полагала войну (короткую победоносную кампанию длительностью не более шести месяцев – именно так видели возможное столкновение с Германией) отличной возможностью избавиться от этого «колониального» статуса. Целый ряд министров призывали «избавиться от иностранного влияния», заявляли: «Довольно России пресмыкаться перед немцами», – и настаивали на необходимости «упорно отстаивать наши насущные интересы и не бояться призрака войны, который более страшен издалека, чем на самом деле».

Если министр финансов Коковцов, последовательный сторонник мира, предупреждал, что Россия еще менее готова к войне с Германией, чем в 1904 году – с Японией, то военный министр Сухомлинов полагал, что «все равно войны нам не миновать, нам выгоднее начать ее раньше; мы верим в армию и знаем, что из войны произойдет только одно хорошее для нас». Между прочим, эти слова министр произнес еще в 1912 году, когда на фоне Первой балканской войны практически убедил Николая II объявить мобилизацию войск на австрийской границе. «Мобилизация равнялась (бы) объявлению войны Россией Австрии и Германии», – констатировал Милюков.

Словом, Россия сама рвалась в бой. В принципе, Первая мировая вполне могла начаться еще в 1912 году.

От патриотического порыва к шпиономании

На эту тему
• Нарышкин призвал воспринимать революцию 1917 года как историческую данность
• Россию ожидает великий юбилей, к которому она не знает, как относиться
• Появлению парламентаризма предшествовал распад России на множество мелких республик
• Какое наследие оставил России Владимир Ленин
• Действительно ли Петр Войков был террористом и детоубийцей
• История учит Россию не заключать союзов с Европой
• Пакт Молотова – Риббентропа сделали оружием против России
• Антон Крылов: Прекратите исступленно рыться в прошлом
• Егор Холмогоров: Его главным талантом был маневр
• Максим Трусов: Неоконченная гражданская
• Александр Роджерс: Не называйте это революцией
• Как Владимир Путин относится к Ленину, Сталину, Хрущеву и Брежневу
• Россия способна создать новую царскую династию
• Иерей Димитрий Фетисов: В чем Николай II может быть для нас примером?
• Для подтверждения легенды об императоре только экспертизы почерка недостаточно
• Александр Разуваев: Оснований требовать привилегии у Романовых нет
• Александр Билецкий: Им казалось, что они спасают Россию
• Владислав Исаев: Если бы Николай II действовал иначе
• Путин напомнил Западу о том, что насилие порождает насилие
• Михаил Бударагин: Не последняя

Начало войны было встречено в Российской империи патриотическим ликованием. Буржуазная пресса радовалась возможности разрешить вопросы немецкой конкуренции. Патриоты приветствовали решение властей, пришедших на помощь братской Сербии. Официальная военная пропаганда старалась в изобличении противника (акцент делался на плохом обращении с пленными).

С первых дней войны кампания по демонизации врага в официальной печати была активно поддержана интеллигенцией, которая трансформировала ее в отрицание всего немецкого в России. Движение было действительно массовым, охватывало значительную часть образованного слоя. Научные общества демонстративно исключали из своих рядов немецких ученых, в Петербурге разгрому подверглось германское посольство. В октябре 1914 года министр внутренних дел направил в Совет министров докладную записку «О мерах к сокращению немецкого землевладения и землепользования». Весной 1915 года в Москве прошли немецкие погромы, были разграблены многие торговые и ремесленные предприятия, владельцами которых были немцы. Общество активно избавлялось от иностранного влияния и немецкого засилья при полном поощрении со стороны официальной пропаганды.

Нужно отметить, что в российском обществе на тот момент и без войны бытовые антигерманские настроения были достаточно сильны, так что кампания легла на подготовленную почву. Один из исследователей того периода историк Анатолий Уткин в несколько ироничном ключе формулировал: «Привезенные Петром немцы, а затем Бирон, Миних и Остерман стали символами засилья всего чуждого России. Николай I доверял лишь двум людям: возглавлявшему Третье отделение Бенкендорфу и прусскому послу фон Рохову. Даже антигерманский трактат «Россия, захваченная немцами» (1844 год) был написан Ф. Ф. Вигелем. Идеологами панславизма были Мюллер и Гильфердинг. А либретто «Ивана Сусанина» написал Г. Розен. В ответ на предложение Александра I назвать награду, которую он хотел бы получить, генерал Ермолов ответил: «Государь, назначьте меня немцем».

Продолжая антинемецкую кампанию, официальная пропаганда копала яму для собственного государства. Существенную часть правящего слоя России составляли обрусевшие немцы (в число которых общественное мнение записывало многих людей с нерусскими фамилиями), и не требовалось специальных доказательств того, что они пользуются покровительством правящей династии. Немкой была императрица Александра Федоровна – урожденная принцесса Алиса Виктория Елена Луиза Беатрис Гессен-Дармштадтская. Ситуация на фронте в 1914–1915 годах для России развивалась катастрофически. Патриотический порыв сменился недоумением, а затем разочарованием. И о немцах у власти вспомнили.

В полном соответствии с линией официальной идеологии в Петрограде действовало «Общество 1914 года», ставившее своей целью освободить «русскую духовную и общественную жизнь, промышленность и торговлю от всех видов немецкого засилья». «Нет ни одного уголка в России, нет ни одной отрасли, так или иначе не тронутой немецким засильем», – утверждали идеологи общества. А причину столь бедственного положения дел они видели в «покровительстве немцам и всему немецкому со стороны правительственных кругов». В 1915 году «германский заговор» был разоблачен прямо в военном ведомстве: в шпионаже был обвинен военный министр Сухомлинов. Военные неудачи требовали какого-то объяснения.

Страна погружалась в пучину шпиономании. Контрразведка оказалась погребена под лавиной доносов о немецких агентах, среди которых были все министры, руководители предприятий, люди с немецкими фамилиями, студенты и домохозяйки. Наряду с параноидальной бдительностью поданные активно сводили таким образом политические, трудовые и личные счеты. Масштабы происходящего можно оценить, приняв во внимание обращение министра внутренних дел в Госдуму в августе 1915 года. Он просил «помочь прекратить травлю всех лиц, носящих немецкую фамилию», поскольку «многие семейства сделались за 200 лет совершенно русскими».

В Госдуме, однако, была создана комиссия «по борьбе с немецким засильем» во всех областях русской жизни. Следом, в марте 1916 года, с инициативой создания Особого комитета по борьбе с немецким засильем выступил Совет министров. Маховик антинемецкой истерии раскручивался вопреки здравому смыслу – к тому моменту он уже явно носил антиправительственные черты и становился антимонархическим. 

«Липкая паутина грязи, распутства, преступлений»

При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась только в двух экземплярах: для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление

Надо сказать, этому немало способствовала деятельность самой правящей фамилии. Распутинщина нанесла страшный урон по авторитету монархии. «В Петрограде, в Царском Селе ткалась липкая паутина грязи, распутства, преступлений, – писал в «Очерках русской смуты» Деникин. – Правда, переплетенная с вымыслом, проникала в самые отдаленные уголки страны и армии, вызывая где боль, где злорадство. Члены Романовской династии не оберегли «идею», которую ортодоксальные монархисты хотели окружить ореолом величия, благородства и поклонения».

Присутствие при дворе людей с немецкими фамилиями служило катализатором распространения самых диких слухов. Говорили о том, что «немка» – императрица Александра Федоровна – возглавляет «немецкую партию», что телефонный провод проложен из Царского Села непосредственно в немецкий Генштаб, что в покоях «принцессы Алисы» лежат секретные карты с расположением русских войск.

Деникин вспоминает: «Помню впечатление одного думского заседания, на которое я попал случайно. Первый раз с думской трибуны раздалось предостерегающее слово Гучкова о Распутине: «В стране нашей неблагополучно...» Думский зал, до тех пор шумный, затих, и каждое слово, тихо сказанное, отчетливо было слышно в отдаленных углах. Нависало что-то темное, катастрофическое над мерным ходом русской истории... Но наиболее потрясающее впечатление произвело роковое слово – «измена». Оно относилось к императрице».

«В армии, – пишет Деникин, – громко, не стесняясь ни местом, ни временем, шли разговоры о настойчивом требовании императрицей сепаратного мира, о предательстве ее в отношении фельдмаршала Китченера, о поездке которого она якобы сообщила немцам, и т. д.».

Очень скоро дошло до прямых, публичных, документально подтвержденных обвинений в развале России на германские деньги – в адрес правительства империи. Об этом говорил в своей знаменитой речи в Госдуме (рефреном в которой звучало «Что это, глупость или измена?») в 1916 году лидер кадетов Милюков. «Во французской «Желтой книге» был опубликован германский документ, в котором преподавались правила, как дезорганизовать неприятельскую страну, как создать в ней брожение и беспорядки, – утверждал он. – Господа, если бы наше правительство хотело намеренно поставить перед собой эту задачу или если бы германцы захотели употребить на это свои средства, средства влияния или средства подкупа, то ничего лучшего они не могли сделать, как поступать так, как поступало русское правительство».

Немецкая пресса с радостью реагировала на волну шпиономании у противника, последовательно допуская в своих публикациях «утечки» компромата на высших сановников РИ. И пожинала вполне очевидные плоды своих усилий: берлинскими газетами потрясали с трибуны Думы.

Но были и «очевидные» свидетельства, не оставляющие равнодушными никого. Ведь в покоях императрицы уже после революции действительно обнаружили сверхсекретные карты. Деникин вспоминает об этом: «Генерал Алексеев, которому я задал этот мучительный вопрос весною 1917 года, ответил мне как-то неопределенно и нехотя:

– При разборе бумаг императрицы нашли у нее карту с подробным обозначением войск всего фронта, которая изготовлялась только в двух экземплярах: для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатление. Мало ли кто мог воспользоваться ею...»

«Германские деньги сыграли свою роль»

Уже после Февральской революции 1917 года управляющий делами Временного правительства Набоков пишет: «В какой мере германская рука активно участвовала в нашей революции – это вопрос, который никогда, надо думать, не получит полного исчерпывающего ответа. По этому поводу я припоминаю один очень резкий эпизод, произошедший недели через две в одном из заседаний Временного правительства. Говорил Милюков, и не помню, по какому поводу, заметил, что ни для кого не тайна, что германские деньги сыграли свою роль в числе факторов, содействовавших перевороту. Оговариваюсь, что не помню точных его слов, но мысль была именно такова, выражена она была достаточно категорично».

За скобками остается вопрос, кому именно приписывал получение этих денег Милюков, но от подозрений не был защищен никто.

Тем более что в развале армии самое деятельное участие приняла крестьянская партия эсеров (большевики на тот момент вообще не представляли собой хотя бы малейшей политической силы), а уничтожил вооруженные силы Приказ № 1 Петроградского совета (эсеры и меньшевики), в котором разрешались в армии азартные игры, вводилась выборность командиров и т. д. Появился Приказ № 1 сразу после Февраля, и Временное правительство, принявшее власть у Петросовета, лишь усугубило ситуацию рядом своих новых «армейских» законов.

Деникин говорил летом 1917 года: «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие, а большевики – лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках армейского организма. Развалило армию военное законодательство последних четырех месяцев».

Эта деятельность Петросовета и Временного правительства также не была избавлена от обвинений в работе на германский генштаб за кайзеровское золото. Спустя несколько месяцев аналогичные обвинения были выдвинуты уже в адрес большевиков. Впрочем, данная тема достойна отдельного рассмотрения.