Створка ракушки

Порой судьба, наделяя поэта властным, запоминающимся именем и неординарной биографией, забрасывает его так далеко от места рождения, в такие непривычные русскому человеку державы, что пробиться сквозь толщу пространства стихам почти невозможно. Да что стихам – книгам.

Регина Дериева, например, переведена на добрую дюжину языков, да и сама переводила зарубежных поэтов, но российскому читателю практически неизвестна. И это обидно, ибо, несмотря на экзотические территории проживания, ее поэзия могла бы вписаться в российский контекст.

Основным же отличием от, например, награжденной премией «Поэт» Олеси Николаевой, которая также обращается в творчестве к религиозной тематике, является то, что иноземная поэтесса (бывшей жительнице Одессы, а затем Караганды, Регине Дериевой, принявшей католичество, пришлось покинуть сначала Казахстан, а потом и Восточный Иерусалим и переехать в Швецию на ПМЖ), согласно своему зарубежному проживанию, несколько более демократична и раскованна, на этакий заграничный манер. И посему может показаться литературному истеблишменту более радикальной и либеральной.

Двухтомное знакомство

Обложка первого тома книги «Собрание дорог» Регины Дериевой

Однако рядовой читатель о статусных литературных играх часто не знает; беря в руки книгу, он ценит поэзию, а не премии или количество упоминаний в поисковиках. И поэтому я очень рада, что у Регины Дериевой такая книга появилась: недавно питерское издательство «Алетейя» выпустило ее двухтомник «Собрание дорог».

«Собрание дорог», вобрав в себя стихотворения, написанные за последние двадцать пять лет, в некотором смысле может считаться итоговым, несмотря на досадный просчет издателя с отсутствием предисловия (вынесенные на невзрачную, легко превращающуся в гармошку обложку цитаты о творчестве Дериевой из Томаса Венцловы и Иосифа Бродского вряд ли схватят читателя за рукав, хотя такая, например, фраза, как «Подлинное авторство тут – самой поэзии, самой свободы» многого стоит).

«В некотором смысле» итоговым, потому что разменявшая шестой десяток поэтесса по-прежнему находится в поэтическом здравии. Ее новые стихи не только не уступают трезвостью взгляда написанным в юности текстам (таким, как, к примеру, удивительно реалистичное, какое-то ломаное, рваное, как оборвавшаяся преждевременно жизнь, стихотворение про сокурсницу, отправившуюся с приятелями на пикник и после разгульной неразберихи найденную мертвой в мелких водах реки), но и выигрывают в зрелости, в глубине устоявшегося взгляда на отношения с Богом, а также в необыкновенной прямоте и «очищенности» языка.

Много поживший и многое уяснивший для себя человек больше не нуждается в извилистых змейках слов или бряцающих браслетах бравады. Он устраняет все наносное, сметает пластмассовые цветы с пыльной прохлады заставленного подоконника и устремляет взгляд, сквозь освобожденные, обнаженные стекла, к реальному, горячему солнцу.

Правду носят в простых дырявых лукошках – она редко хранится в замкнутых золотым ключиком сундучках, и Регине Дериевой это прекрасно известно («Я бы выбрала / слово / и улетела на нем, / как на / воздушном шаре. / Но не стоит / раздувать слова»). И она действительно не раздувает слова, избавляясь от сладкописи, а также умилительности звучания и опрятности рифм в угоду благостности смысла и наполнения.

Автономное плавание

Обложка второго тома книги «Собрание дорог» Регины Дериевой

Если попытаться провести инвентаризацию ее немногословных, сдержанных, уравновешенных текстов, можно выделить три подраздела. Первый подраздел – это подвижническая поэзия, поэзия, которой редко нужны свидетели; это поэзия схимницы, изобилующая разговорами с Богом.

Неслучайно один из стихотворных циклов называется «Молитва дня». И так и есть, ведь значительная часть стихотворений Дериевой – это или каждодневные, неустанные, порой изнуряющие обращения к Богу, или обеты, данные самой себе:

Надо покончить со всем, что сулит
жизни лекало, и, выпрямив слог,
от беспрерывных и бешеных битв
ввысь устремиться, где царствует Бог.

Читая двухтомник, не можешь отделаться от ощущения, что поэзия Дериевой осенена особенным предназначением, что осознанная задача Регины Дериевой как поэтессы – нести весть, оповещать мир о наличии надмирия, а суетящихся людей – о святости и святых.

Это ощущение только подтвержается стилистической простотой: «подвижнические» тексты сборника незамысловаты будто дерюга (кстати, вполне возможно, что фамилия Дериевой происходит именно от этого слова).

Крохотная горница, горбушка хлеба, глиняные горшки – вот и все, что нужно для поддержания жизнедеятельности человеку, все помыслы которого обращены к Царствию Божьему («Приходится прощаться / с тем немногим, / что имеешь, / ради желания / иметь еще меньше»).

Любое излишество, наоборот, отдаляет нас от Всевышнего – и посему излишеств Дериева избегает не только в своей пестрящей переездами жизни, но и в классически строгом, выверенном языке.

Провидение, будто осведомленное о задаче поэтессы говорить о простом, перенесло ее из плодородной, цветущей, пышной Одессы, в возрасте девяти лет, в пыльные казахстанские степи, сразу же лишив ее «детского рая».

Таким образом, тема не столько изгнанничества (эта тема в нынешней эмиграции совсем не модна), сколько неприкаянности, характерная для «взрослого» творчества Регины Дериевой, уже была проиграна в детстве.

К горлу подступает
комок земли.
Когда-то и я
вырвала с корнем
цветок из родной
почвы.

И, наконец, третий подраздел – это рассказы о времени и языке (Дериева по образованию филолог и музыкант), игра в слова и парадоксы. Фразы тут тугие и гибкие, как тутовое дерево, как тетива. Слова на вес золота и сочтены, как сочтены Богом волосы на голове человека:

Я всегда знала,
что высшая
математика ни к чему.
Всегда это знала.
Один, два, три...
Вполне достаточно,
чтобы пересчитать
шаги смерти.

Особого упоминания заслуживают напечатанные во втором томе эссе. Их мало. Их недостаточно для того, чтобы заполнить чтением целый день, но зато достаточно для того, чтобы запомнить их на всю жизнь.

О голодной девушке-бессребренице, путешествующей в безобразно орущем и жующем железнодорожном вагоне, которая находит крупную купюру в закупоренной пачке только что купленных сигарет, или, например, о христианской ракушке, которую носил апостол Иаков Старший, по приказу Ирода обезглавленный в Иерусалиме.

На следующий день после того как я озаглавила этот очерк «Створка ракушки», под впечатлением от только что процитированного эссе, я узнала, что дома на подоконниках у Регины – большая колекция ракушек со всех морей и частей света.

Ракушек, которые постоянно напоминают обыкновенному человеку о необыкновенном предназначении в литературе и жизни.