Так уж получилось, что в 2007 году, когда я ушел с поста главного редактора сайта АПН, Костя Крылов стал моим преемником, кем он и продолжал оставаться до печального дня своей безвременной кончины. В этом факте есть что-то глубоко неправильное, по той причине, что на посту главы АПН, по существу, я не занимался ничем иным, кроме как разгадкой феномена Константина Крылова.
Это обобщение не покажется чрезмерным тем, кто, может быть, помнит о феномене «младоконсерваторов» начала нулевых годов. Тогда под эгидой Михаила Ремизова и возглавляемого им отдела политики «Русского журнала» собралась довольно широкая компания относительно молодых интеллектуалов, которые потом время от времени создавали разного рода клубы, объединения и цеха. Сайт АПН и был одним из голосов этого весьма разветвленного сообщества.
Довольно быстро выяснились две важные вещи. Во-первых, что сообщество это весьма широкое, и в него входят, к нему примыкают, с ним ассоциируются немалое число пишущих интеллектуалов тридцати- и сорокалетнего возраста. Если бы сейчас привести весь список людей, кто имел к этому сообществу какое-то отношение, то перечень превысил бы размеры этой колонки. А во-вторых, все это сообщество могло быть названо – без обиды для кого бы то ни было – Константин Крылов и другие, или Крылов и компания. Константин не просто был самым ярким публицистом нашего поколения, в каком-то смысле он и был в определенный момент самим нашим поколением. Со всеми его метаниями, колебаниями, со всеми его политическими надеждами и страстной жаждой реванша.
Когда я впервые прочитал Костины статьи в газете «Спецназ» (а это было, на моей памяти, в 2001 году), первая моя мысль была такая – вот наконец-то появился наш мститель, наш поколенческий Монте-Кристо, или, если угодно, Капитан Россия, который наконец выскажет от нашего имени все чувства обиды и разочарования, что накопились за девяностые годы. И не только в адрес власти, но и по поводу всего предыдущего поколения, что бездарно проиграло свою страну, сдало свою цивилизацию, обрекло всех нас, лучших из нас, на унизительное существование в качестве в лучшем случае интеллектуальной челяди каких-нибудь полукриминальных авторитетов, называемых тогда олигархами. Он не простит одним маститым интеллектуалам ложной спеси, другим – моралистической фальши, третьим – постоянного желания бежать впереди паровоза прогресса. Все наконец будет названо своими именами, и за этой честностью и откровенностью пойдут те мои современники, которым, в общем, одинаково неприятны все духовные герои былых времен.
За три года стало ясно, что внутри нашего поколения, да и за его пределами, у Крылова практически нет конкурентов. Как публицист он положит на лопатки любого. Помню, как в 2006 году, на одном из тогдашних сборищ, какой-то вдохновенный оратор, по-моему, Станислав Каспэ, изрек что-то вроде «России следует стать нормальной европейской страной». Крылов мгновенно парировал: «Проблема в том, что нормальной европейской страной России не позволят стать нормальные европейские страны». Зал буквально взорвался хохотом и рукоплесканиями. Дмитрий Ольшанский, тогда переживавший, кажется, марксистский период своего творчества, написал, что в лице Крылова мы видим Ленина своего поколения и рано или поздно он установит свою диктатуру.
Я думаю, это было неправильное сравнение. Крылов, как потом и выяснилось, не был вождем толп, но он был бесспорным лидером молодых московских интеллектуалов, возмущенных фальшью и лицемерием тех их наставников, кто под самыми красивыми лозунгами обрек их на жизнь в джунглях московских девяностых.
В этом переживании был еще, разумеется, и очень сильный национальный момент – в джунглях девяностых хуже и больнее всего пришлось именно русским. Тем, кому не посчастливилось стать членом какой-нибудь преступной группировки. И тем, кому приходилось прислуживать той или иной этнической мафии, чтобы получить право торговать на рынке яблоками или же промышлять извозом у станций метро.
Но феномен Крылова не сводился только к его острой критике всего происходящего в обществе. Он производил впечатление человека, который знает намного больше того, что говорит, и который делится с окружающими лишь незначительной частью того, о чем догадывается. Более того, казалось, что его публицистика открывает лишь самую скромную, сугубо экзотерическую часть его натуры, разгадать которую можно, лишь всерьез проникнув в его художественное или же философское творчество. Сам Константин явно давал понять, что недорого и ценит свой публицистический труд, который как будто бы представлялся ему намного менее важным делом, чем писание философских трактатов, фантастических повестей и юморесок от имени Юдика Шермана. Ну и, наконец, чем строительство политической партии и участие в оппозиционном движении.
- Умер писатель Константин Крылов
- Общественное мнение: Самый значительный из русских писателей ушел на войну
- Вычитание Христа из идентичности
Тем не менее, когда я оказался в рядах «младоконсерваторов», я почувствовал, что нахожусь в доме, который построил именно Крылов. И именно из этого дома выйдет в политическую жизнь наше поколение. Это поколение тогда же я сам для себя назвал «политическим», отличив его от поколения «культурного», того, к которому принадлежали советские интеллигенты, мечтавшие свободно читать Набокова и Пастернака, но, получив это право, немедленно обрушившие Советский Союз. Причем сделав это так, как ребенок разбивает елочную игрушку – ненамеренно и даже с некоторым испугом, но без особых угрызений совести. Наше, крыловское, «политическое» поколение не то чтобы возненавидело за это Набокова и Пастернака, но точно сошлось на том, что есть нечто более высокое и более важное, чем право свободно читать этих замечательных авторов, равно как и всех других. И те, кто забывает об этом более высоком предназначении, чем культура, в конечном счете лишают смысла и саму культуру.
Работая на сайте АПН, я все время пытался проникнуть вот в это культурное бессознательное «политического поколения», хотел понять: что определило его генезис? Мне было ясно, что немалую роль в этом генезисе сыграло творчество Галковского, я видел, что не пустым для этого поколения будет имя Ницше, что люди этой генерации должны испытывать амбивалентные чувства по отношению к поколению русского рока, из рядов которого сами отчасти и вышли. Поэтому сайт АПН еще до того, как он стал сайтом самого Константина Крылова, еще при моем редакторстве, был во многом сайтом, посвященным феномену Константина Крылова, то есть разгадке того человека, который смог в своей публицистике вернуть поколению его собственный голос.
В этой неизбежно короткой и написанной наспех после получения скорбной вести колонке не напишешь обо всем, связанном с Константином Крыловым. Так, мне не хотелось бы говорить прямо о политике. Сегодня, когда термин «консервативная демократия» находит все большее признание на Западе, особенно усилиями израильского публициста Йорама Хазони, конечно, рано или поздно то же течение станет влиятельным и в нашей стране. И, конечно, неизбежно придется обращаться к теоретикам и практикам национал-демократического движения, чтобы понять, в чем они ошибались и в чем, тем не менее, были правы. Каждый будет находить свой ответ. С моей точки зрения, национализм в голом, чистом виде не будет никогда принят в России. Тем более в виде какой-то доктрины национального эгоизма – в геополитическом, или же в этнополитическом смысле этого слова. В этом отношении я всегда оставался убежденным соловьевцем, а Константин испытывал к герою моих научных разысканий, философу Владимиру Соловьеву, исключительно враждебные чувства. Мы все договаривались встретиться, пообщаться, чтобы обсудить эти и другие темы, но, увы, этого так и не случилось.
Но теперь, думаю, нам предстоит «разгадывать Константина Крылова» уже всем вместе. Для людей моего поколения это станет своего рода способом самопознания, а для младших современников – способом понять всех нас. Если бы наши дети сегодня смогли прочитать всего Крылова, они, безусловно, намного лучше смогли бы разобраться в наших мыслях и переживаниях, осознать мотивы наших не всегда понятных им поступков. Увы, с уходом этого великого публициста никто не сможет с тем же блеском и той же внятностью рассказать им о нас, а нам – о самих себе.
