Вычитание Христа из идентичности

Тема эта сложна и взрывоопасна, но обсуждать ее необходимо хотя бы потому, что она имеет прямое отношение к выстраиванию и собиранию новой постсоветской идентичности русских людей.

Закладывается основа новой социальной ответственности – уже не классовой, а исключительно человеческой

Я имею в виду продвигаемую уже много лет патриотически настроенными блогерами, журналистами, политиками идею о том, что Россия наконец должна перестать осознавать себя многонациональной страной, ее необходимо реформировать как русский проект, который был бы нацелен преимущественно (а то и исключительно) на защиту интересов именно русских людей.

Эта программа национального эгоизма обрастала различной терминологией и лозунгами, самые известные из которых – словечко «новиопы», пущенное в оборот писателем Дмитрием Галковским, и популярнейший призыв «Хватит кормить Кавказ!», авторство которого неизвестно.

Степень радикализма в представлениях о том, как далеко следует зайти в реализации этого проекта, варьируется в зависимости от того, насколько непримиримо размышляющий над темой человек настроен по отношению к тем или иным аспектам «многонационалии».

Кто-то считает неприемлемой ту свободу действий, которую имеют в нашей стране представители различных кавказских народов, кто-то усматривает угрозу в экспансии ислама, как из внутренних районов России, так и из-за ее пределов.

Наверное, дальше всех «уехал» в развитии темы философ Константин Крылов, считающий, что Россия посредством сбрасывания кавказского балласта и, соответственно, съеживания территории страны, а также введения виз для граждан среднеазиатских республик должна быть преобразована в «маленькую Швейцарию».

Именно «многонационалия» сформировала русский менталитет (фото: Егоров Василий/ТАСС)

Популяризатором его идей уже на грани фола можно считать главного редактора сетевого издания «Спутник и погром» Егора Просвирнина, который плюс ко всему еще и сильно неравнодушен к вопросу о чистоте русской расы.

Есть более мягкие варианты «национал-демократической» программы, но в главном – осуждении «многонационалии» как исторически ошибочного уклада жизни российского государства – они более-менее едины.

Я не стану говорить об утопичности самого проекта, поскольку очевидно, что выгнать себя из «русских» те же кавказцы едва ли позволят, а значит, придется отсоединять Кавказ силой, что обернется новой и гораздо более кровопролитной, чем обе чеченские, войной.

Едва ли кто-либо из будущих российских правителей решится на шаг, который обрек бы страну на новые масштабные бедствия.

Я хочу сказать пару слов о том, что именно «многонационалия» сформировала русский менталитет, русскую культуру и русское пространство.

Благодаря необходимости уживаться с народами, с которыми мы делим общую землю, мы приобрели ту степень терпимости, которая позволяет угадывать человеческое под напластованиями самобытного, архаичного национального быта.

Это именно то свойство русской души, которое Достоевский в речи о Пушкине назвал всемирной отзывчивостью.

А то обстоятельство, что в прошлом мы вели войны с этими народами, как ни странно, лишь укрепляет доверительность и близость отношений между нами, поскольку через  головы поколений начинает проступать картина, в которой мы видим друг друга как достойных противников.

С другой стороны, жесткая, некомфортная родоплеменная архаика, которая после распада СССР вырвалась из небольших кавказских республик и начала агрессивно осваивать территорию России, – это процесс, на мой взгляд, вполне позитивный, поскольку он держит в тонусе защитные механизмы русской цивилизации и ускоряет адаптацию кавказских народов к правилам и порядкам жизни в стране.

Будучи «заперты» советской властью в своих углах, они могли поколениями воспроизводить свой традиционный уклад, тогда как сегодня их модернизация и формирование у них общегражданского российского сознания – свершившийся факт. 

Понятны и очевидны издержки этой формирования в русских городах крупных кавказских общин, но они компенсируются той скоростью, с которой идет их «обрусение», то есть постепенное усвоение запретов, которыми регулируется жизнь в России, и согласие этим запретам подчиняться.

Мне также кажется, что в российском смешении племен, наций, народов и религий просматриваются контуры нового братства, товарищества, той модели общежития, которая неизбежно должна прийти на смену абстракции под названием «пролетарский интернационализм».

Здесь закладывается основа новой социальной ответственности – уже не классовой, а исключительно человеческой, основанной на общем понимании ценности семьи, дома, родины, пространства, именуемого Россией.

Ну и, наконец, может ли русский человек, тяготеющий, несмотря на основательный советский бэкграунд,  к христианским идеалам самопожертвования, любви к ближнему, ощутить себя полноценным в рамках доктрины национального эгоизма?

Я уверен, что если и сможет, то на выходе это будет уже совсем не русский человек, а, к примеру, швейцарский, поскольку русская культура полагает основанием жизни не уют и не комфорт (хотя их и не отрицает), а ценности иного порядка, выводимые из понимания доброго и злого, любви, истины и красоты.

Это крайне опасный эксперимент – свести бессчетное количество смыслов, которыми полнится Русский мир (с его открывшимся в последние годы желанием брать под защиту своих, даже если приходится платить за это общим ухудшением благосостояния), к узко прагматическому расчету, как бы сделать так, чтобы мы сытнее жили, как бы избавиться от лишних и неугомонных ртов.

Это было бы катастрофическим вычитанием из идентичности пространства, связанного с христианским наполнением нашей культуры – забвением искупительной жертвы Христа, который взошел на крест, чтобы спасти каждого.

Думаю, что на традиционные упреки в том, что еврей призывает русских к жертве, я могу в этом тексте не отвечать.