Летучий цирюльник

Профили Россини украшают витрины забегаловок и бутиков Ратти, керамику и постельное белье, однако эту трогательную слабость пезарцам легко простить. Ведь Оперный фестиваль Россини – не один из таких фетишей, связанных с именем прославленного композитора, а уникальное мероприятие, на котором можно услышать и самые известные, и несправедливо забытые его оперы в постановке лучших режиссеров, с лучшими дирижерами и, разумеется, блестящими исполнителями со всего мира.

«Цирюльник» в центре

Джоаккино Россини

Центральным событием нынешнего, двадцать седьмого по счету Оперного фестиваля Россини стал бесспорный хит музыкального театра всех времен и народов - «Севильский цирюльник». Именно эта популярность, кажется, с самого начала не давала покоя постановщику спектакля Луке Ронкони - одному из главных режиссеров современного итальянского театра, руководителю миланского «Пикколо театро» и частому гостю фестиваля.

Опера – элитарное, дорогое и чрезвычайно консервативное искусство, которое если и допускает к себе фантазийную режиссуру начала XXI века, то весьма неохотно ей поддается. В самой смелой авангардной декорации певец перед началом арии скорее всего встанет в позу, которую за двести лет до него принимал перед живописным задником какой-нибудь Луиджи Дзамбони, первый исполнитель роли Фигаро, и ничего поделать с этим нельзя.

Но Ронкони, кажется, нашел подход к строптивому оперному искусству. Он начинает свой спектакль кадрами из черно-белой экранизации «Цирюльника» 1954 года, за которыми с интересом наблюдают не только зрители, но и сами певцы, стараясь подражать движениям актеров кино. Таким образом режиссер делает реверанс оперному консерватизму и словно предлагает публике даже не надеяться на оригинальность постановки.

Парикмахерская Фигаро

Луке Ронкони

Впрочем, небольшой, но, похоже, самый что ни на есть настоящий автобус, примостившийся у левого портала в глубине сцены, обещает ей совсем другое. На протяжении всего спектакля Ронкони играет в скромность, время от времени оглядываясь на старую экранизацию и выстраивая почти классические мизансцены. Правда, Фигаро у него оказывается счастливым обладателем вполне фешенебельного салона-парикмахерской, Розине приходится объясняться с возлюбленным в отделанной весьма прозаичным кафелем ванной комнате, многочисленные шкафы и ящики заменяют двери и комнаты, а предметы декорации предпочитают не стоять на сцене, а парить над ней, и актеры вместе с ними.

Так появившийся в камзоле и пудреном парике Альмавива через минуту в буквальном смысле взлетает и поет свою первую каватину «Ecco ridente in cielo», покачиваясь на небольшой, прикрепленной к колосникам подвеске. Всеобщая невесомость в этом спектакле не только самая удачная выдумка Ронкони, но и самая оправданная. Музыка Россини, особенно в хорошем исполнении, – а оркестр болонского Театро комунале во главе с великолепным Даниэле Гатти творит чудеса, – вызывает именно то счастливое ощущение легкости, которое режиссер воплотил на сцене.

Пора переучиваться

Хуан Диего Флорес

Фестиваль Россини гордится открытыми им звездами мировой сцены. В «Севильском цирюльнике» партию графа Альмавивы поет Хуан Диего Флорес, который является на сегодняшний день лучшим исполнителем бельканто и чей первый триумф состоялся именно в Пезаро. Перуанский тенор обладает голосом удивительной подвижности, в совершенстве владеет сложнейшей техникой пения бельканто, а кроме того он молод, очарователен и артистичен, что позволяет ему легко управляться не только с акробатическими россиниевскими колоратурами, но и с вечно ускользающей из-под ног и воспаряющей декорацией Гаэ Ауленти.

Он с явным наслаждением бросается во все переодевания и авантюры, которые выпадают на долю влюбленного графа, веселится и комикует, изображая пьяного солдата и мнимого учителя пения с гнусавым голосом. Однако Альмавива считается его лучшей ролью в основном благодаря сложнейшей финальной арии «Cessa di piu resistere», которую Флорес впервые за многие десятилетия начал исполнять в оригинальном виде, без сокращений.

Но даже этого во всех отношениях блестящего певца иногда упрекают в некоторой холодности и чрезмерной техничности. И в первом акте «Цирюльника» Флорес в самом деле немного страдает эмоциональной статичностью. Зато по-настоящему волнующее исполнение демонстрирует американская певица Джойс Дидонато в партии Розины, где ей удаются и головокружительные ноты, и озорная резвость, и завораживающее чувство.

Знаменитую каватину «Una voce poco fa» она поет словно играючи, кокетничая и всячески издеваясь над большой фотографией зануды Бартоло. Между тем ее нарочито небрежное пение – просто безупречно и трогает сильнее, чем иная полная драматизма ария. А кроме замечательных меццо-сопрано и тенора в спектакле – что совсем удивительно – два дивных баритона: Далибор Дженис - Фигаро и Бруно де Симоне - Бартоло.

Современный театр приучил относиться с заведомым пренебрежением к «звездным» спектаклям, где имена зачастую сверкают ярче, чем люди. Однако, судя по нынешнему «Севильскому цирюльнику», пора переучиваться.