Идея социальной справедливости вгоняет в депрессию

Любые социологические опросы, посвященные чаяниям и страхам россиян, подтверждают правоту очень давнего наблюдения: базовой ценностью нашего общества является справедливость, и конкретно – социальная справедливость.

Люди жаждут таковой и страшатся ее противоположности. По оценкам ВЦИОМ, доля опасающихся роста социальной несправедливости в России стабильно держится в районе 70%.

Это настолько очевидная и основополагающая черта для нашего общества, что она довольно редко становится предметом рефлексии. Ну разве что в формате самопоглаживания: вот такой мы замечательный народ – искатель и требователь высшей правды.

А между тем, если задуматься, особо радоваться тут нечему. От этой общественной жажды справедливости куда больше проблем – в первую очередь для этого самого общества – нежели преимуществ и выгод.

Первая причина очевидна: слишком уж аморфным, абстрактным и одновременно субъективным является это понятие. Спроси две трети наших сограждан, душой болеющих за социальную справедливость, как они ее себе представляют – и получишь миллионы версий, многие из которых будут прямо противоречить друг другу. А есть ведь еще и не россияне. Стремление к социальной справедливости и борьба за нее не является исключительно отечественной прерогативой.

За последние десять лет англоязычный термин SJW (Social Justice Warrior, то бишь воин социальной справедливости) превратился на Западе в популярное уничижительное определение носителей «социально прогрессивных взглядов». Однако это ничуть не мешает их победоносному шествию там – с обязательными квотами в бизнесе и госуправлении для женщин и меньшинств, с трансгендерными переходами для несовершеннолетних детей без учета мнения родителей, с погромами американских городов потомками бывших рабов и прочим бодипозитивом.

Да-да, это тоже социальная справедливость и борьба за нее – как ее видят конкретные люди. И их, к слову, весьма немало. Более того, они полностью вправе использовать данное словосочетание для характеристики собственных представлений о должном устройстве мира и о светлом будущем, строительства которого они требуют.

К тому же широта и заведомая неопределенность понятия «социальная справедливость» делает его крайне удобным для спекуляций, предъявления претензий и выдвижения требований, чем может заняться любой желающий – от лидеров оппозиции до политически продвинутых таксистов. Ведь это очень приятное состояние – ощущение собственного права говорить от имени народа. А уж что конкретно говорить, тут каждый решает сам, подтягивая для подкрепления своего мнения те самые две трети сограждан.

Ну а то, что их могут подтянуть в поддержку идей, от которых у этих 70% волосы на голове встанут дыбом, так это входит в комплект. Сам подход, в котором во главу угла гражданами ставится столь рыхлая и неопределенная идея, очень опасен. Он, с одной стороны, стимулирует инфантильность своих носителей, а с другой – делает их уязвимыми перед недобросовестными манипуляциями.

Социальная справедливость – красивая, но, судя по всему, принципиально не поддающаяся воплощению в действительность концепция. Из той же серии, что и «мир во всем мире». В реальности, где ресурсы всегда ограничены, постоянно приходится делать сложный и местами просто невозможный выбор: старики или дети, образование или оборона, хосписы или приюты для животных, один укол для лечения спинальной мышечной атрофии или десятки курсов лечения рака.

Идея же социальной справедливости целенаправленно упрощает в головах людей всю эту сложность и противоречивость мира, требуя обеспечить благополучие: а) всем, б) сразу и в) задаром. Да еще и дает индульгенцию на гнев и возмущение по поводу того, что такую замечательную во всех отношениях концепцию торпедируют элиты и власть имущие – потому что очевидно же, что только из-за этого она до сих пор не воплощена в жизнь.

И не стоит указывать на якобы успешный советский опыт в данной области. Важнейшим фактором общественного недовольства в позднем СССР как раз и были кардинальные расхождения теории и лозунгов с реальностью, включая масштабные привилегии элиты.

А еще проблема социальной справедливости заключается в том, что она портит жизнь и ее качество своим носителям. Те ежеминутно и беспрерывно сравнивают окружающую их реальность с прекрасной, но заведомо невозможной картиной идеального мира, существующего исключительно в их воображении. И реальность, разумеется, всегда проигрывает фантазии.

В результате никакие достижения, успехи и улучшения – как национальные, так и личные – для этих людей не могут сравниться с недостижимым идеалом в их мозгу. Зато любые трудности, проблемы и пороки жизни угнетают еще сильнее. Вот и получается, что исконно-посконная тяга нашего народа к справедливости является важнейшим фактором, депрессивно действующим на массовые умонастроения.

Депрессия же плоха и опасна помимо всего прочего тем, что она деморализует и зачастую лишает сил преобразовывать к лучшему даже то, что возможно. Каждый из нас слышал, когда на любые социально позитивные новости, будь то строительство в России новейших медицинских центров, увеличение финансовой поддержки семей с детьми или благоустройство малых городов, следует мрачный бубнеж: «Все это ерунда и не имеет значения, потому что чиновники воруют, пенсионеры голодают, а система целиком и полностью порочна».

И ничего хорошего в этом нет – ни для страны в целом, ни для носителей таких взглядов в частности.

Куда полезнее для них было бы меньше витать в облаках социальной справедливости, а вместо этого прочнее стоять на почве реальности, концентрируясь на конкретных целях и задачах изменения жизни – хотя бы своей – к лучшему и радуясь происходящим переменам.