На этой неделе « Третий Фестиваль симфонических оркестров мира», проходящий в Колонном зале Дома Союзов, показывал два оркестра, отечественный и европейский.

Россию представлял Ростовский симфонический оркестр и дирижер Юрий Ткаченко со Стравинским и Скрябиным. От сборной Европы дирижировал Лейф Сегерстам. Под его управлением Симфонический оркестр Шведского радио исполнил Дебюсси и Сибелиуса.

Важным концертом оказалось выступление виолончелистки Наталии Гутман и пианистки Элисо Вирсаладзе, исполнивших в Большом Зале Консерватории все виолончельные сонаты Бетховена.

Непровинциальная музыка

С национальными классиками, как с алкогольными напитками, должно действовать правило аутентичного вкуса

Регламент фестиваля предполагает выступление в программе одного провинциального российского оркестра. В прошлом году Уральский симфонический под управлением Дмитрия Лисса исполнял две симфонии Николая Мясковского . И надо сказать, что Второй Фестиваль запомнился именно этим мощным выступлением, а отнюдь не проходным концертом дирижера Риккардо Мути.

До сих пор выступление уральцев не стерлось из памяти, а теперь к нему добавилось сильное впечатление от выступления Ростовского симфонического. Программа фестиваля практически исчерпана, тем не менее, пока что самым сильным впечатлением от услышанного является впечатление от игры ростовчан.

Понятно, почему провинциальные оркестры выступают ярче заезжих знаменитостей, для которых московские концерты – обычные, рядовые гастроли. Для периферийных музыкантов возможность показать себя в столице – редкая и почётная. Поэтому программы составляются, репетируются и отыгрываются во всем блеске и великолепии сильных сторон.

Юрий Ткаченко дирижировал «Жар-птицей» Игоря Стравинского и Третьей Симфонией («Божественная поэма») Александра Скрябина с такой самоотдачей, что на бисы его уже не хватило.

Ростовчане оказались оркестром с грамотно сбалансированными группами, прирученной медью (а ее у Стравинского и, тем более, Скрябина множество превеликое) и пронзительными, прозрачными струнными.

Стравинский, с его множеством полутонов и переливов, россыпями оттенков был сыгран как какой-нибудь Дебюсси – с тонкостями нюансировок и плавными гармоничными переходами мизансцен, перетекавших одна в другую.

Скрябин звучал менее четко, но и тут хватило яркости и сочности – словно бы все люстры Колонного зала добавили света, работая на пределе возможностей. В середине «Божественной поэмы» возникло некоторое провисание, но оно выправилось к финалу, который накрыл зал своей нешуточной мощью.

Дома я переслушал запись «Жар-птицы», исполненной под управлением автора в 1961 году. Слушайте, ростовчане играли ничуть не хуже Стравинского, свежее и даже четче.

Выше уровня моря

Оркестр Шведского Радио составил тематическую программу. Ее открывала симфоническая поэма шведского композитора середины ХХ века Хуго Альфвена «Легенда скал», своей ритмичной покладистостью напоминающая рахманиновский «Остров мертвых».

Затем давали три симфонических эскиза Клода Дебюсси «Море» и, после перерыва, Вторую симфонию («Симфонию независимости») Яна Сибелиуса. Морские стихии у шведов вышли тёмными и холодными.

Несмотря на то, что Дебюсси писал свои этюды на юге Франции, Сегерстам прочитал их как картины северной природы, почти скандинавской и зело меланхоличной. Сегерстам гнал свой оркестр за линию горизонта, не особенно вникая в тонкости и оттенки Дебюсси, хорошо известные нам по эталонному исполнению «Пелиаса и Мелизанды» на премьере в Театре им. Станиславского и Немировича-Данченко.

Возможно, с национальными классиками, как с алкогольными напитками, должно действовать правило аутентичного вкуса: ведь известно же, что напитки (особенно это касается вин) лучше всего звучат там, где они производились.

Вот заиграли шведы своего двоюродного Сибелиуса, и всё встало на свои места. И замерцало, и зазвучало, и внутреннее движение в музыке возникло, а к финалу и вовсе распустился медленно набухавший бутон невиданной красоты.

Бетховен-инь и Бетховен-ян

Вернувшись с концерта Наталии Гутман и Элисо Вирсаладзе, в котором они исполнили пять бетховенских сонат для виолончели с оркестром, я прослушал те же самые сонаты в исполнении Рихтера и Ростроповича, ремастеринг исполнения 1963 года, выпущенную «Филипс» к своему пятидесятилетию.

Захотелось прослушать второй раз, сравнить. Гутман и Вирсаладзе сами дают повод для сравнения хотя бы тем, что в обоих случаях запись делается однополым дуэтом.

Выходит, как у Павича, сначала мужская, а затем женская версии виолончельных сонат Бетховена со всеми вытекающими. На гендерные особенности исполнения накладывается специфика жанра слушанья – в одном случае на пластинке, вычищенной и зализанной, в другом – живого концертного исполнения. Сделаем поправку.

Кажется, что Вирсаладзе играла чуть быстрее Рихтера, а Гутман играла чуть медленнее Ростроповича. Если мужская версия безальтернативно выдвигает на первый план сочное и ровное звучание виолончели, когда фортепиано осознанно уходит на второй план, лишь несколькими скупыми мазками обозначая собственное присутствие (Рихтер играет сдержанно и отстранённо, с определенной долей меланхолии, этакий джентльмен, застёгнутый не только на все пуговицы, но и на верхний крючок сюртука), то в женской версии партия виолончели оказывается более прерывистой и рваной. Заглушаемая аккомпанементом, она если и не уходит с авансцены, то странным образом растворяется в фортепианных россыпях, превращаясь из солиста в вираж.

Вирсаладзе играет (против Рихтера и Гутман) более напористо и даже агрессивно. На её фоне Гутман кажется как бы постоянно сомневающейся, вопрощающей саму себя, идущей словно бы на цыпочках. Она играет, накладывая друг на друга густые мазки, словно бы намазывая ломоть плавленым сыром. Инструмент её, кажется, настроен на более низкий, чем у Ростроповича, тон; звук слегка простуженный, сиплый и словно бы под микроскопом: видна его многосоставность.

Гутман играет более тягуче, с некоторой протяжённостью тормозного пути, оставляющего след. Мужская версия оказывается более сдержанной и холёной.

Для Рихтера и Ростроповича исполнение пяти сонат сродни исполнению светского долга, в духе галантных празднеств, где не комильфо выказывать первородство бурлящее внутри. Игра здесь идёт по центру, по самой что ни на есть серединочке.

Женский вариант сонат Бетховена более амплитуден – между форте и пиано уже даже не размах, но разрыв. Виолончель и немного нервно – с разбрызгиванием энергии, которая слетает с кончика смычка свинцовыми каплями невидимого опыта-пота.