Иранские официальные представители любят говорить, что их страна – это одно из немногих, кроме США, государств, где невозможен организованный извне переворот. Причина самая простая – в Тегеране, как и в Вашингтоне, нет американского посольства.
Отчасти это суждение представляется резонным – страна достаточно надежно закрыта от воздействия из-за океана. Формальные отношения с США уже почти 50 лет находятся на уровне, немного выше того, что позволяет американцам Северная Корея. Однако при этом информационный обмен с Западом присутствует повсеместно, изоляции нет и в помине. А качество владения английским языком у иранской элиты является одним из наиболее высоких среди того, с чем мне приходилось сталкиваться. Поэтому разобраться в тонкостях иранской общественной жизни и политики с точки зрения наших линейных и упрощенных представлений совершенно невозможно.
Это, тем не менее, не может быть препятствием для наблюдений за иранской жизнью. Особенно любопытных сейчас, когда Исламская республика прошла через очередной период обострения своего постоянного конфликта с Израилем: две недели назад в сторону еврейского государства с иранской территории были запущены десятки ударных беспилотников и баллистических ракет.
Концептуально противоборство Ирана и Израиля основано на отрицании Тегераном права своего противника на существование. Точка зрения, кстати, совпадающая с мнением некоторых иудейских ортодоксов, считающих Израиль сионистским образованием, создание которого противоречит воле Бога в отношении еврейского народа. Практически оно развивается по своей сложной траектории, в которой сторонам пока получается избежать масштабного военного столкновения.
Насколько долго так будет продолжаться – сказать трудно, но очевидно, что стороны не видят всеобщую военную катастрофу в качестве приемлемого для себя сценария. Возможно, поэтому периодические обострения на израильском «фронте» видятся в самом Иране иначе, чем в России, Европе, Азии или даже США.
Наше восприятие драматических событий в отношениях между государствами остается основанным на стереотипах европейской политики ХХ века и подпитывается заклинаниями, которые раздаются из США по поводу их намерений в отношении самой России. И то, и другое является, мягко говоря, не совсем адекватным для понимания природы процессов, происходящих в этом важном регионе. А они, на самом деле, представляют собой международную политику в ее исторически нормальных проявлениях. С постоянной борьбой и конкуренцией, но без стремления обрушиться в решительную схватку, из которой выйдет только один победитель. Зачем это делать, если можно, не жертвуя собой, вести тонкую военно-дипломатическую игру?
Поэтому суждения о том, что Иран, отвечая на выпад Израиля, не устроил в регионе новую «мировую войну» и поэтому якобы выступил слабо, выглядят для самих иранцев и их соседей совершенно неадекватно.
Иранцы действительно совершили нечто новое – нанесли массированный удар по Израилю со своей территории. Этого Тель-Авив в отношениях с другими государствами не испытывал с начала 1970-х годов – и эффект стал весьма освежающим.
То, что практически все беспилотники и ракеты были сбиты, не имеет с точки зрения политической значимости события никакого значения. Тем более, что сделали это американцы и их союзники. Немедленно заявившие, что без их поддержки Израиль вообще не справился бы. А для репутации еврейского государства как могучей военной силы это имеет катастрофическое значение.
Вся история с кампанией Израиля против палестинцев и противоборством с Ираном на современном этапе все больше привязывает Тель-Авив к США, выступающим не только арбитром, но и военным спонсором еврейского государства. С точки зрения Ирана, такой процесс объективно выгоден. Он и роняет авторитет Израиля в регионе, и дает новые темы для разговора с США уже самому Тегерану.
Что приятно в разговорах с иранцами – это отсутствие упоминаний о необходимости неких «окончательных» договоренностей с США или Израилем. Вероятность «вечного мира» в их стратегическом мышлении явно отсутствует. В Тегеране вообще нет той провинциальной восточноевропейской экзальтации по поводу вероятности «светлого будущего».
Две недели назад Иран показал способность наносить масштабные удары на значительном расстоянии. И демонстративный эффект от этого намного выше военного. Устроив настоящую войну с Израилем, Тегеран ничего, кроме собственных потерь, добиться бы не смог. Ну не стали бы иранцы отправлять на Израиль армию, сами подставляясь под ядерное оружие Тель-Авива и ракеты загнанных в угол американцев. А так остались в чистом политическом выигрыше. Особенно с учетом того, что уже сами израильтяне в ответ не сделали вообще ничего, кроме атаки на совсем не значительный иранский объект. Ведь никого не интересует, что в обмен на такую сдержанность США позволили израильскому правительству делать в отношении палестинцев.
Поэтому все, с кем мне приходилось общаться в Тегеране, выражают спокойную уверенность в том, что политический счет очередного раунда в отношениях с Израилем получился в пользу Исламской республики. И для этого, как мы видим, у них есть некоторые основания. Внешняя политика Ирана, да и вообще на Ближнем Востоке – это дипломатия, в которой применение силы имеет строго ограниченный характер и всегда служит политическим целям. Даже чудовищный террор, устроенный Израилем на палестинских землях, не представляет собой войну на уничтожение с арабским миром. Другим словами, бомбежки сектора Газа изменили положение Израиля. Но не потому, что против него выступили все арабские соседи – этого не произошло. И этими результатами Иран, судя по всему, вполне доволен, они вписываются в его стратегическую дипломатию.
Точно так же, как отвечает интересам Ирана недавнее вступление страны в БРИКС, о котором также пришлось много говорить с иранскими коллегами. Расширение этого объединения имело ярко выраженный политический характер – необходимость зафиксировать момент популярности группы на фоне падения авторитета Запада.
В Иране понимают, что БРИКС – это не военный союз или жесткая международная структура. Там готовы искать вместе с другими членами группы новые и творческие решения для тех задач, которые сейчас актуальны – создание новой инфраструктуры свободной торговли и инвестиций. Тем более, что у самого Тегерана есть весьма солидный опыт выстраивания политики и экономических связей, неуязвимых для давления со стороны Запада. В этом смысле вступление Ирана в БРИКС полностью отвечает российским интересам.
- Запад толкает Украину на последнюю битву
- Политолог объяснил логику ответного удара Израиля по Ирану
- Израиль нанес ракетный удар по Ирану
Иран на протяжении нескольких десятилетий кровью платит за свою самостоятельность в отношениях с Западом, да и вообще со всем миром. Непрестанное состояние борьбы, как и древняя история, выработали у иранской элиты твердую уверенность в том, что любое взаимодействие с внешними партнерами может быть основано только на четком понимании выгоды каждого. Это, на самом деле, очень удобно. Особенно с учетом того, что в отличие от некоторых сравнительно дружественных нам соседей Ирана на севере и северо-западе, он подтвердил свое умение держать слово и не «кидать» в рамках уже достигнутых договоренностей. Но думать, что иранцы будут готовы жертвовать своими интересами ради союзников – это грубая ошибка, которую российская дипломатия пока, слава Богу, не допускала.
На уровне общественного восприятия также стоит учитывать, что Иран всегда будет придерживаться только своих интересов. И в этом смысле он представляет собой эталонную державу того самого мирового порядка, в котором не будет места привилегированному положению одних государств и бесправному других. Идеальная страна Мирового большинства, в приходе которого на арену глобальной политики мы вполне обоснованно уверены.
Тегеран – Москва, апрель 2024 года
