«Кто-то из них запуган, кто-то сломлен»

Пока готовится суд над Сергеем Помазуном (и выясняется, насколько белгородский убийца вообще был вменяем), в России тысячи бывших заключенных пытаются адаптироваться к нормальной жизни, совершают рецидивы и снова отправляются в места лишения свободы. Повторяют путь Помазуна: грабежи, кражи, убийства – по данным МВД, средний уровень рецидивов составляет 40%.

Когда люди попадают в тюрьму, они оказываются между двух жерновов: администрацией и самими зеками – и просто теряются

Этот замкнутый круг пытаются разорвать региональные власти, общественные организации и отдельные энтузиасты, часто – бывшие заключенные, которые пытаются уберечь вышедших на свободу от повторных преступлений.

Все опрошенные газетой ВЗГЛЯД эксперты сходятся в одном: без государственной политики по реабилитации заключенных трагедии, подобные белгородской, в будущем становятся почти неизбежными.

Административный надзор и федеральный уровень

За бывших заключенных ФСИН ответственности не несет. В пресс-службе ФСИН газете ВЗГЛЯД заявили о том, что сведениями о месте пребывания и занятости бывших заключенных они не располагают, и посоветовали обратиться в муниципальные социальные службы, в сферу ответственности которых и входят обычные граждане.

В свою очередь МВД также фактически не ведет профилактической работы с освобожденными.

Законодательно за некоторыми категориями бывших заключенных (педофилы, рецидивисты, люди, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления) закреплен административный надзор: с 2011 года органы внутренних дел могут ограничивать поднадзорных в посещении массовых мероприятий, перемещениях и т. д., однако на практике принятые меры работают плохо.

Как рассказал газете ВЗГЛЯД бывший участковый одного из районов Санкт-Петербурга Илья Березняков, «в принципе, можно попасть разве что под статью 314.1 (уклонение от административного надзора), но так как «отмечаться» приходят почти все, списки составляются, но происходит все это обычно в штатном режиме, насколько хватает рук, времени и т. д.: вы же понимаете, что занимаются этим участковые в основном, самим надзором, ну, не так уж много понадзираешь, если у тебя тяжелый район».

#{image=714920}По словам Березнякова, социальная адаптация бывших заключенных велась в Советском Союзе совместными силами руководства колоний, МВД, начальников предприятий и глав партийных ячеек, «только в такой сложной связке это давало хоть какой-то эффект, а свалить все на полицию, как сделано сейчас, не лучшее решение».

Председатель Общественного совета при ФСИН России, член Общественной палаты Мария Каннабих пояснила газете ВЗГЛЯД, что социальная адаптация нужна потому, что «после заключения человек становится иным, он в тюрьме постоянно подчиняется, происходит ломка».

«Сегодня те, кто освободился, предоставлены сами себе, – рассказала Каннабих. – Закон должны были разработать, соответствующее поручение было дано Дмитрием Медведевым еще в 2009 году, но никаких результатов нет. Сегодня все разрознено: губернаторам нужно этим заниматься, разрабатывать программы. В каких-то регионах такие программы появились, в каких-то все осталось по-прежнему. В идеале этим должно заниматься государство, сейчас участвуют регионы и общественные организации, но их усилий явно мало».

По словам члена ОП, лучше всех остальных смотрится Красноярский край, где региональные программы существуют вот уже 15 лет.

«Уничтожительные колонии»

Неплохо ситуация обстоит и в Новосибирской области, где работает региональная общественная организация защиты прав и реабилитация бывших заключенных и ВИЧ-инфицированных «Возрождение жизни». Председатель правления «Возрождения жизни» Сергей Герлиц рассказал газете ВЗГЛЯД о том, в чем состоят сегодня основные сложности при адаптации бывших заключенных.

ВЗГЛЯД: Сергей Иванович, сколько времени существует ваша организация?

Сергей Герлиц: Нужен выход на федеральный уровень (фото: со страницы vk.com)

Сергей Герлиц: Третий год.

ВЗГЛЯД: За эти три года Минюстом была осуществлена либерализация системы ФСИН, в том числе, например, первогодков решено не сажать с рецидивистами. Эти меры как-то, по вашему ощущению, изменили ситуацию?

С. Г.: В принципе, нет. Рецидивисты, которые несли воровскую идеологию, как мамонты, вымерли. Сейчас ситуация иная: правят бал в основном либо спортсмены, либо люди, которые работают на администрацию. Совсем другая там жизнь стала.

ВЗГЛЯД: То есть сама тюрьма стала лучше?

С. Г.: Нет, всю систему нужно менять полностью. Необходимо менять управление, потому что у нас не исправительные колонии, а, так скажем, уничтожительные, которые ломают психику людей, которые людей пытаются прогнуть не под общество, а под себя. То есть надзирательные органы – они и карательные. Воспитателей нет, которые могли бы сказать, что можно делать, чего делать нельзя, каковы настоящие ценности, как жить.

Поэтому получается, что люди выходят оттуда – кто-то из них запуган, кто-то сломлен: если не сломала администрация, их сломали сами осужденные, которые живут за счет таких, которых они ломают. То есть пришел человек – у него, допустим, на свободе мама, папа занимают какие-то позиции неплохие в бизнесе, у него есть то, чего нет у них, но у них есть сила, они объединены. И они начинают его прогибать под себя и пользуются всеми доступными и недоступными средствами, вплоть до подключения администрации к этому.

А когда администрация подключается, она пытается уже свои нужды за счет осужденных решать – ремонт за счет осужденных сделать, какие-то вещи приобрести для администрации, для нужд лагеря, те же тарелки заменить. Когда люди попадают туда, они хотят работать, но работы нет. Если в коммунистические времена у нас правительство умело распоряжаться силой, которая содержалась в лагерях, на пользу государству, то в данный момент такого нет.

ВЗГЛЯД: Человек выходит из мест лишения свободы, где было с ним то, что вы рассказываете. И что с ним дальше? То есть кто за него несет ответственность? Только он сам? МВД?

На эту тему
• Эксперты обсуждают российскую тюремную реформу
• МВД: Полиция не располагает данными о сообщнике белгородского стрелка
• МВД: Белгородский стрелок имеет при себе целый арсенал оружия
• Названа причина бойни в Белгороде
• Раскрыты подробности задержания "белгородского стрелка"

С. Г.: Обычно схема простая: он выходит из мест лишения свободы, и, естественно, он начинает искать людей, с которыми он раньше общался, знакомых. Но за то время, пока он сидел, у них уже изменились интересы. У них уже у кого-то семьи свои, у кого-то бизнес свой. То есть он уже им неинтересен.

Ему-то интересно было бы со всеми пообщаться, но он уже не вписывается в их круг, поэтому он начинает искать себе подобных, пытается устроиться на работу – в одно место не взяли, в другое место не взяли, в третье он сам не захотел – с работой никак, дома начинают его родители пилить. Он начинает искать другие средства, начинает пытаться кого-то обмануть по мелочи, чтобы что-то домой унести.

И тут закоренелые рецидивисты, которые живут преступной жизнью, так или иначе его находят, и пошло-поехало: дали ему выпить, уколоться, чтобы он попал в зависимость, начинают уже им пользоваться. Совершается преступление, и он берет, естественно, всю вину на себя, а они как были на свободе, так и остаются, они годами не садятся.

ВЗГЛЯД: А правильно ли я понимаю, что никакой единой государственной системы по работе с этими людьми не существует?

С. Г.: У нас – нет. В мире – существует. Во всех развитых государствах мира социальные организации находятся на государственном обеспечении. Есть специализированные социальные гостиницы. Человек освобождается, и, если ему негде жить, он живет в этой гостинице. Там же находятся специальный сотрудник и психолог, которые могут его поддержать.

И другие люди там живут, бывшие осужденные, а ныне они уже несколько лет как в обществе социализовались, к ним вернулись все моральные принципы, которые они потеряли когда-то, будучи наркоманами или попав в тюрьму.

#{smallinfographicleft=427277}Поймите, когда люди попадают в тюрьму, они оказываются между двух жерновов: администрацией и самими зеками – и просто теряются. Они теряют поддержку близких, любовь. Как говорится, среди волков сам завоешь.

А в социальном центре, проходя реабилитацию, они видят таких же, как и они, людей, но уже устоявшихся, имеющих работу, машину, семью, им самим хочется жить, и они загораются этой энергетикой и начинают вливаться в общество.

Человек, проживший там месяц, адаптировавшись, получив какую-то психологическую помощь, получив общение людей, которые его поддерживают, он начинает расти, трудоустраиваться. Ему помогают, естественно. В таких организациях во Франции и Англии есть практика: бывшие заключенные там месяц живут бесплатно, потом трудоустраиваются, и, если им жить негде, они там живут и оплачивают, как за аренду комнаты. И живут, и работают.

ВЗГЛЯД: Ваша организация построена по схожему принципу. Чего не хватает в России?

С. Г.: Да, людям, которые освобождаются сейчас, мы предоставляем места для проживания, но это делается либо через епархию, либо через администрацию и социальные гостиницы у нас в Новосибирске. Все разбросано, это не в одном центре. Людям нужно ездить отмечаться в одном месте, жить в другом, а работать в третьем.

Хотелось бы это все объединить, выйти на федеральный уровень, чтобы хотя бы бюджет немного помогал. Волонтеры работают в нашей организации бесплатно, это просто наша инициатива – вот и все. Я сам бывший осужденный, поэтому для меня это все очень близко, я пытаюсь это изменить.

ВЗГЛЯД: Вы говорите, есть проблемы с трудоустройством. Но ведь не всюду же бывших заключенных вообще не берут?

С. Г.: Очень много сложностей. Да, если большая компания и службы безопасности, то не возьмут, скорее всего. Но и в небольших организациях не все так просто.

Представьте: есть коллектив, там все друг друга знают, все притерлись, шутки, подколки. Приходит человек. Его пять лет прессовали каждый день, он весь как пружина. Над ним пошутили не так, слово за слово, у человека реакции очень обострены, он идет на конфликт. Разумеется, руководство его увольняет – никому не нужны никакие проблемы.

ВЗГЛЯД: Что вы делаете в таких ситуациях?

С. Г.: Едем, убеждаем, разговариваем со всеми сторонами, объясняем все. Берем за человека ответственность, в конце концов.

ВЗГЛЯД: А к вам люди сами приходят? То есть вы их не находите?

С. Г.: Очень многие люди уже знают про нашу организацию, уже есть люди, которые адаптировались, имеют семьи, работу. Мир же не без добрых людей – там кто-то сказал, здесь кто-то сказал, и телефон звонит. Юридическую помощь мы предоставляем, но на уровне, конечно, информации, на уровне совета какого-то, справки.

Я при этом много общаюсь с людьми, я говорю: «Приходите, помогайте, лишних рук не бывает, любая помощь ценна».

ВЗГЛЯД: В регионах разных есть подобные центры, в Красноярске, я знаю, есть. Вы как-то с ними сотрудничаете, общаетесь?

С. Г.: Да, мы с ними списываемся. Но у нас не было ни одной акции совместной. Никакие митинги мы не проводили, ни за что, ничего мы не требовали. Знаете, очень тяжело требовать.

ВЗГЛЯД: А есть что требовать?

С. Г.: У нас в Новосибирске 312 уголовных дел незаконно осужденных людей. Мы по этим делам работаем вместе с движением «Матери незаконно осужденных детей». Мы предоставили доказательства, что приговоры неправильные: ошибки были и на уровне следствия, и на уровне дознания, свидетели доказывали то-то и то-то, а их не услышали. Нам инстанции ответили: пусть они признают свою вину, мы их помилуем. А как они могут признать свою вину, если они этого не совершали? Мы написали открытое письмо на сайт президента, раз у нас закон обратной силы не имеет, то хотя бы чтобы их помиловали.