По комментариям, сопровождающим те или иные новости с Запада, часто видно, что жанр панических атак у нас в стране намного популярнее конспирологии. У многих россиян настроение зависит от того, движется ли холодный фронт НАТО к нашим границам, выпадают ли на Херсонщине свинцовые дожди, формируется ли над нашей страной область высокого дипломатического давления, ожидать ли ночью заморозки очередных двусторонних отношений. И это естественно для людей, чьи привычки мышления сформированы в мирное время: «мирная» логика оценки событий и их последствий не подходит для нынешнего времени.
Война является темой, традиционно избегаемой европейским сознанием. Например, страх перед приходом военных к власти отражен во многих литературных и кинематографических произведениях. Но там же, на уровне культуры и коллективной психологии, мы признаем необходимость связанных с войной брутальных компетенций за специальным сословием, если оно не пытается управлять нашей обыденной жизнью.
Результатом этого стало появление специфического – мироцентрического – мышления. У большинства есть убеждение, что мир – это само собой разумеющееся состояние, а война, наоборот, результат заговора злодеев, и притом обязательно в корыстных целях. Хотя история показывает нам, что ни одна революция или война не заканчивались бурным и безудержным ростом доходов и уровня жизни. Они заканчивались насилием и разрухой, которые необходимо было обуздать – и строить мирную жизнь. В результате мир является состоянием, требующим каждодневных усилий.
Искаженными оказываются и наши промежуточные оценки новостей с линии соприкосновения. Так, например, для оценки военных событий не подходят количественные методы, в которых мы привыкли оценивать приобретения. Бизнес во многом построен на количественных оценках: на подсчете объемов продаж, единиц выпущенной продукции, лидов, актов взаимодействия с клиентами. Но когда мы начинаем считать количество контролируемой территории, а затем видим их «утрату» – это количественное бизнес-мышление выдает нам паническую картинку. Такую же, как если бы сгорела партия только что изготовленных нами пар обуви.
И наоборот, с точки зрения мышления войной – количество не имеет решающего значения. Учебники истории полны рассказов о том, как катастрофически малые силы побеждали многократно превосходящего противника, применив удачный маневр, особенности географии или поймав нужный момент. Важно именно качество – географии, времени или вектора удара. И отступление с правого берега надо рассматривать с точки зрения этих качеств. Насколько они помогают: 1) сохранить личный состав; 2) обеспечить бесперебойное снабжение; 3) защитить инфраструктуру; 4) обеспечить удар в следующем такте военных действий. То, что выглядит травмирующе для «мирного» разума – потеря территории, ранее захваченной ценой жизни и здоровья наших солдат – для «военного» мышления может выглядеть удачным шагом. Политики и полководцы всегда смотрят по-разному на такие решения.
Мирное, или политическое время – это время электоральных циклов. Оно также измеряется в линейном приросте эффективности. В нем располагаются причины и вытекающие из них следствия. Здесь решения могут быть однозначно хорошими или плохими. Но время для военных – это череда упорядоченных тактов, разрушающих логику причинности.
В ходе первого такта одна сторона наступает, а другая обороняется. В ходе следующего они меняются ролями: первая закрепляется на завоеванных рубежах, а другая переходит в контрнаступление. В третьем меняются снова. На войне нельзя бесконечно наступать и бесконечно обороняться – со временем в наступлении или обороне будет пройдена так называемая «кульминационная точка» – и эффект от постоянного наступления или обороны обратится в противоположный. Чтобы этого не допустить, каждая сторона предпочитает закончить такт на выгодных для нее позициях, и тогда удача будет благоприятствовать ей в следующем такте. Свой такт можно пропускать. Тогда противник после наступления перегруппируется, освежит силы и продолжит наступление. По сути, состояние мира – это когда одна из сторон не может в своем такте ответить контрударом, а другая надежно удерживает в обороне свои предыдущие достижения. С этой точки зрения очевидно, что переход территорий из рук в руки – обычное дело во время военного конфликта. «Утрата» завоеванной территории сама по себе вообще ничего не говорит об эффективности армий.
- Как России разрушить первую линию обороны ВСУ в Донбассе
- Россия ведет борьбу за возможность быть разными
- Почему ВСУ не могут избавиться от занозы в тылу
Российские войска переходят к обороне на тех рубежах, на каких в следующем такте они получат преимущества. Частью таких маневров нередко является оставление части территории, заманивание на какую-то территорию противника, дезинформация. Все это стратегическая рутина и банальности, плохо понимаемые «мирным» разумом.
Другой особенностью нынешнего времени является запутанность оценок. Когда армия оставляет часть захваченной и контролируемой территории, это может выглядеть как неудача. Но когда в следующем такте противник, оставивший свои укрепления и выдвинувшийся на сданную территорию, попадает в котел и несет повышенные потери – это уже выглядит успехом. Когда же через 30 лет кто-то из отставных офицеров Генштаба выпустит мемуары и расскажет, сколько они потратили сил и средств, чтобы с помощью дезинформации и маневров втянуть войска противника на освобождаемую территорию – это даже могут посчитать гениальным. Станет сразу понятно, почему тогда этому офицеру, например, дали Героя России.
Никто не говорит об «успехе» прорыва, если прорывающаяся группировка тут же попадает в огромный котел. Мы не встретим в учебнике фразу: «Батальон успешно прорвал линию фронта и, будучи окруженным, был полностью разгромлен». Именно последующий разгром красноречиво говорит нам, что прорыв не был успешным. Решение перспективно оценивается как успешное или провальное только в логике мирного времени. На войне не стоит торопиться с оценками. Бывает, что ложный плацдарм оказывался стратегически более важным, чем основной, который не удалось захватить (Прибалтийская операция ВОВ). Или, наоборот, удержание важного укрепления привело к трате на него всех военных ресурсов. Ретроспективно становится очевидно, что его стоило сразу сдать (Верден).
Главное послание Кристофера Нолана в фильме «Довод» (2020) заключается в том, что движение вперед во времени – это просто наша привычка так воспринимать время. Возможно, наше движение во времени происходит как-то по-другому. Именно этим отличается реальность от ее восприятия.
Если мы напишем собственную биографию без указания дат, а потом проставим даты событий биографии, то можем столкнуться с необычным явлением – причины наших поступков будут хронологически находиться позднее самих поступков. То есть мы можем понимать, что что-то происходит, и только потом узнаем причину происходящего. Смысл догоняет нас во времени, хотя действовал на наши поступки раньше, чем проявился. Другими словами, мы можем оценивать всю эту спецоперацию в целом, отдельные тактические события и техническую сторону СВО в тех или иных формулировках, но стоит всегда помнить, что мы делаем это только для своего успокоения. Нам сейчас доступна только часть смысла происходящего. Все это будет полностью понятно только по прошествии времени. Именно поэтому надо воздерживаться от вердиктов и проявить мужество созерцания событий в их принципиальной неопределенности.
Срочная аналитика подходит для событий мирной жизни, так как мирная жизнь прозрачна для оценок. Но военная аналитика, оперирующая только половиной смысла, больше напоминает гадание. Эта аналитика может быть как ошибочной, так и пророческой, но, как и всякое гадание, не лишена суеверий, предрассудков и всяческих когнитивных причуд.
