В эти предновогодние дни в Минске продолжается суд над Сергеем Шиптенко, Юрием Павловцем и Дмитрием Алимкиным – тремя публицистами, критиковавшими в российских СМИ наметившееся сближение белорусской власти с Западом в ущерб интеграции с Россией, а также заметную в республике наклонность к белорусизации и литвинизации.
За это их в Белоруссии называют «пророссийскими», обвиняют в разжигании национальной розни, судят и могут приговорить к 5–12 годам тюремного заключения. В то же время РФ – в лице посла РФ в Белоруссии Александра Сурикова – официально от них открестилась.
«Это белорусские граждане, и это дело Белоруссии – эти очень радикальные журналисты. Мы очень сильно сомневаемся, что эти выступления работают на усиление связей», – сказал Суриков.
Официальный представитель МИД РФ Мария Захарова заверила, что «судьбы этих журналистов... находятся в сфере нашего пристального внимания» – и тут же «особо подчеркнула, что употребление этими авторами таких слов, как «недонарод» или «недогосударство» в отношении Белорусси и белорусов – это недопустимо».
Этим она оказала заключенным журналистам медвежью услугу, так как слова «недонарод» в действительности они не употребляли, а Захарова, услышавшая звон, да не знающая, где он, придала своим статусом толчок к распространению этой клеветы.
Это было год назад, в декабре 2016-го.
Повторюсь: год спустя, прямо в эти дни, в Минске проходит суд над журналистами – и где же пристальное внимание российского МИДа? Где заявления о необходимости свободы слова? Где, скажем прямо, официальная позиция России по материалам дела, ведь предъявляемые журналистам обвинения тесно связаны с интерпретацией нашей общей с Белоруссией истории?
Ведь может же быть, не правда ли, у России собственный взгляд на историю Отечественной войны 1812 года? На историю Великой Отечественной. На историю белоруссизации 1920-х.
Страшно сказать: сегодня пророссийскую позицию (но официальную ли? бог весть) выражают трое журналистов с белорусским гражданством на скамье подсудимых – и приглашенные их адвокатами свидетели.
И не российский МИД, а подсудимый Шиптенко задается вопросом: «Почему, если речь идет о разжигании розни между народами Белоруссии и России, в деле нет российской стороны?»
Опять же: речь ведь идет о публикациях не в белорусских, а в российских СМИ. Почему Россия не заявит о своем праве на собственную оценку публикуемых в России материалов?
Где российская сторона? Чего она хочет? Какие у нее интересы?
Вспоминается Иван Грозный из незабвенного предновогоднего фильма, молвивший режиссеру Якину: «Как же тебя понять, если ты не говоришь ничего?»...
Возможно, читатель не поверит, насколько все происходящее примитивно и откровенно. Мы потом ни за что не сможем сказать, что нас не предупреждали. И опять будем удивляться, что, оказывается, можно поступать вот так – со знаком качества плевков как божьей росы.
Российской экспертизы нет – а белорусские эксперты ставят в вину подсудимым даже употребление слова «Белоруссия». В российских СМИ. И даже притом что в самой Белоруссии имеется вполне официозная газета «Советская Белоруссия».
Необходимо отметить: в норме работоспособный эксперт не прибегает к иронии, не допускает эмоций. Эксперт не устанавливает умысел. Эксперт не рассуждает о том, «что может произойти, если...». Эксперт не аргументирует свое решение «интуицией» и тем, что «все так говорят».
- Белоруссия прокомментировала задержание авторов российских СМИ
- Минскому журналисту остается надеяться на политическое убежище в Москве
- Артем Бузила: Тревожный звоночек для Москвы
Эксперт лишь характеризует объективное содержание текста, и любые требования к экспертам искать в статьях формально не выраженные подтексты, которые «можно воспринять так-то», выходят за рамки научного исследования, это будет лишь частное мнение. Эксперт обязан безошибочно различать конфликтогенность текста (негативные оценки, которые могут кому-то не понравиться) – и его экстремистскую направленность (призывы к совершению противоправного действия).
Так вот конфликтогенность – не преступна.
И все эти ошибки допущены в экспертных заключениях, на основании которых сейчас могут засудить журналистов. «Статья может развить взаимное недоверие между людьми русской и белоруской национальности», – зачитывает экспертизу прокурор. Где мнение российской стороны по этому поводу? Почему за нас додумывает белорусский прокурор?
Психолог Гатальская (одна из проводивших обвинительную экспертизу) позволяет себе иронизировать над статьями: «бедные недалекие белорусы» – это ее эмоциональная интерпретация.
Эксперт-библиотековед Иванова, отвечая на вопросы адвокатов, признается, что эксперты не несут никакой ответственности за свои действия, а также что в работе они исходят из «фоновых знаний». Она же говорит, что среди членов экспертной комиссии не было историков, а фоновыми знаниями «обладает практически любой человек».
Констатация отсутствия историков среди экспертов просто поразительна, если учесть, что львиную долю обвинений составляют как раз указания на недопустимость исторических оценок.
Например, Шиптенко вменяется в вину, что он «цинично определяет бело-красно-белый флаг как флаг белорусских коллаборационистов» (тоже выдержка из экспертизы).
Обвиняемые сами приглашают историка – кандидата исторических наук Александра Гронского. И он в суде проговаривает, казалось бы, известные вещи: об общерусской святой Ефросинье Полоцкой, о возникновении белорусской государственности при создании БССР (а не Речи Посполитой), о древних и отнюдь не исключительно белорусских корнях так называемого белорусского национального орнамента, о западнорусском языке...
Почему Россия отнюдь не озабочивается укреплением этой – общерусской – истории, объединяющей нас с Западной Русью?
Если уж мы не защитили журналистов от ареста – какой знаковой возможностью было бы заявить сейчас о своем взгляде на большую русскую историю! В конце концов: ведь это именно она дает нам право рассуждать о «сферах влияния». Нет большой русской истории – нет и сфер влияния, и не понятно, почему Белоруссия не должна стремиться на Запад.
...По большому счету меня саму от сидения на этой скамье подсудимых уберегло лишь российское гражданство.Еще в конце 2014 года, когда вышел мой первый репортаж после поездки в Белоруссию (не благостный, но и огульно не хулящий), моему тогдашнему работодателю довелось выслушать немало неприятных слов от белорусской стороны.
Они и тогда не стеснялись вмешиваться в дела российских СМИ – а чем все эти годы занимаемся мы?
По моему глубокому убеждению, суд над пророссийскими журналистами не должен проходить втихаря. Более того: это один из исполненных смысла моментов, которые даже больше говорят о том, что будет завтра, нежели о происходящем сегодня.
