Переселение или Чечня?

Есть в Москве особенное место, и теперь оно не так уж вдали от центра. С трёх сторон скрытая многоэтажными домами, а с четвёртой – прижатая шумной улицей Алабяна, затерялась здесь горсточка коттеджей, спроектированных в начале 1920-х годов, когда советская власть ещё допускала, что человек может желать не только обобществления быта, но и гармонии с природой.

Понятие «отдельное жильё» подменило понятие «своё жильё

Сегодня посёлок Сокол – это всего лишь несколько крохотных улочек, напоминающих, что при желании Москва вполне могла походить на Лондон или Хельсинки с русским колоритом.

В 50-60-х годах «курятники» не раз порывались снести – с тем, разумеется, чтоб построить на этом месте новое, прогрессивное и экономически-эффективное. Однако, как видимо, курятники переживут прогрессивные постройки тех времён.

К тому же, с течением времени такая простенькая форма индивидуального житья-бытья в столице стала осознаваться как элитная, часть скромных коттеджей выкуплена, на их месте забабаханы особняки, со стороны города выставившие заборы в два человеческих роста.

Заслуженный архитектор России Марк Меерович в книге «Градостроительная политика СССР» замечает, что идея индивидуального дома с небольшим участком земли резко противоречила основному принципу советской (ныне и российской) градостроительной политики: принципу контроля.

Клетушки в коробке с клетушками (фото: Алексей Шевелев/РИА Новости)

Если человек – хозяин своего жилого пространства, если к нему никого нельзя принудительно подселить, если человека нельзя насильственно переселить, если его жилая среда целостна и в неё нельзя ничего вопреки его желанию воткнуть, такой гражданин ускользает из-под контроля.

Поэтому человек должен нервничать.

Он должен бояться за самые основы своего бытия, а жильё – это и есть основы. Он должен знать, что у него нет тыла, нет крепости и даже закон не защитит его, потому что может быть принят другой закон, даже не отменяющий, а игнорирующий первый, и человек провалится в зазор между этими законами.

Приватизация? Это слово не значит почти ничего. Земля под домом принадлежит собственникам жилья? Уж это-то точно не значит вообще ничего. Взносы на капремонт, про которые только ленивый не говорил, что они необоснованно завышены и непонятно, куда уходят деньги? Теперь можно будет не показывать, куда они ушли.

Я удивлялась, почему незадолго до выборов (впрочем, мы всегда живём «незадолго до выборов») власть решилась потянуть москвичей за жилы, за самые что ни на есть сердечные их струны, ткнуть прямо в глазик – в жильё. Думалось: вдруг это такой хитрый план, вдруг президент возьмёт и помилует, в план великого переселения москвичей внесут коррективы, а они на радостях поздравят себя с тем, что власть ещё ничего, ещё прислушивается к народу-то…

В конце концов, так и создаётся успешная иллюзия компромисса: если сперва заявить драконовские меры, а потом сделать их чуть менее драконовскими – у людей появится ощущение, что им пошли навстречу, и они охотнее согласятся на то, с чем иначе порывались бы спорить. Собственно, уже сейчас появились признаки, что такая нехитрая операция осуществляется и президент выступает в защиту москвичей.

Но может быть и так, что тут честное прямолинейное давление, потому что потенциальный протест москвичей взвешен на весах и найден слишком лёгким.

Действительно, давайте посмотрим на это с другой стороны.

Только за 1926–1939 годы городское население РСФСР выросло более чем в два раза при отсутствии массового жилищного строительства в городах. «Самоуплотнения», введённые постановлением ВЦИК и СНК РСФСР в 1927 году, стали кошмаром. В мгновение ока квартира, занятая одной семьёй, по велению начальства превращалась в коммунальную.

Пространство более 8 кв. м на человека считалось излишками жилой площади, и это ещё щедро: в Москве-Ленинграде с жильём было не хуже, а лучше, чем в Новосибирске, Оренбурге или Нижнем Новгороде. В 1938 году председатель Госплана СССР Вознесенский, приехав в город Ефремов под Тулой, обнаружил улицу из землянок, в которых жили рабочие местного завода синтетического каучука – новейшего и сложнейшего по тем временам химического предприятия.

Даже в середине 50-х проживающая в Ленинграде Л.В. Шапорина (оставившая очень содержательные дневники) билась в суде за два квадратных метра, которые пыталась отсудить её воспитанница, чтобы разменять комнату, а в классе внука Шапориной учился мальчик, вся семья которого (восемь человек) жила в девятиметровой комнате.

«Какая это ужасная язва египетская! – пишет она. – Мы прикованы к своей половице!» Люди писали письма высшему партийному руководству с просьбой выгородить им каморку где-нибудь под лестницей «для построения личной жизни».

И вот этим-то людям стали позволять отдельные квартиры!

Видимо, это было потрясение, сравнимое с отменой крепостного права. И какая уж тут разница, плохи были те квартиры или хороши, на века построен дом или на считанные десятилетия…

И уже неважно, что это не отдельные домики на своей земле, а клетушки в коробке с клетушками, и что среда за окном не радует глаз – неважно тоже. Ведь – отдельное! И – характерный миф людей, у которых не было даже возможности потратить заработанные деньги, – бесплатное!

Так понятие «отдельное жильё» подменило понятие «своё жильё».

Можно прожить полвека и не ощутить разницы между отдельным и своим. Но разница есть, и москвичам она по-прежнему явлена в смягчённом виде, у них есть возможность продолжать чувствовать себя привилегированной кастой, ведь всё познаётся в сравнении. Понятно, что ветхое жильё есть не только в Москве.

Но вот во Ржеве, например, «реновация» заключается в том, что жители должны снести собственный ветхий дом и отправиться за свой счёт в гостиницу. Разве по сравнению с этим московское переселение не гуманно? Тем более за москвичей уже вступился президент.

Другое принципиальное соображение высказывает «главный российский архитектурный критик», профессор Школы урбанистики ВШЭ, член градостроительного совета фонда «Сколково» Григорий Ревзин.

Он пишет: «Москва сегодня – город с профицитным бюджетом (если не использовать эти деньги, их перераспределят, скажем, в Чечню)… мэр Собянин хочет направить эти деньги на благо горожан».

Иными словами, Москва всегда и при любых условиях найдёт, куда умять свой профицитный бюджет.

Будет ли это очередное перекладывание плитки, устроение фестивалей или снос пятиэтажек – это не так важно; гораздо важнее, чтобы деньги остались в городе, а не ушли ненароком в какую-нибудь Чечню. Ведь даже теоретически не представить, что доходы Москвы перераспределят в депрессивную Псковскую, Ивановскую или Смоленскую область, такая странность и в голову никому не может прийти.

Наконец, третье соображение: годами я смотрела на растущие, как атомные грибы, микрорайоны высотных домов на окраинах Москвы и в ближайшем Подмосковье и думала, что это выброшенные деньги, что не найдётся достаточно желающих жить в этих гетто, на которых, кажется, написано большими буквами: «Скоропортящееся. Скоро это придётся сносить».

Но, пожалуй, теперь можно быть спокойными за девелоперов: они вернут свои деньги, атомные дома будут заполнены переселенцами.

Поведение москвичей вполне вписывается в логику развития столицы и в логику предоставленного им выбора: хватай скорей, а то Чечне отдадут. Деваться некуда, приходится хватать и только просить, чтоб давали поласковей, понежней как-нибудь давали бы. А что при этом, как пишет тот же Ревзин, «Москва сдвигается в Азию», так это логические издержки, плиткой их не заложить и фестивалями не заиграть.

Да, плотность населения российской столицы прогнозируемо движется к шанхайской, притом что численность населения в РФ отнюдь не китайская. Да, самая большая страна мира – одно только Подмосковье в полтора раза больше Бельгии! – с замечательным упорством по-прежнему избегает массового малоэтажного строительства (только не надо про климат – посмотрите хоть на крайний пример, Гренландию).

Но это не случайность, это такая система: держать всё под контролем в одном гигантском городе, изнывающем под грузом своего бюджета.

И эту систему не могут изменить перемещения масс из одних устарелых безликих домов в другие безликие дома, которые тоже скоро устареют. Изменить её можно, только удалив столицу из Москвы, сняв с несчастного города непосильный для него груз, вынув его из чёртова колеса, – но вот за это пока что не было ни одного митинга.