Ольга Андреева Ольга Андреева Почему на месте большой литературы обнаружилась дыра

Отменив попечение культуры, мы передали ее в руки собственных идеологических и геополитических противников. Неудивительно, что к началу СВО на месте «большой» русской литературы обнаружилась зияющая дыра.

9 комментариев
Дмитрий Губин Дмитрий Губин Что такое геноцид по-украински

Из всех национальных групп, находящихся на территории Украины, самоорганизовываться запрещено только русским. Им также отказано в праве попасть в список «коренных народов». Это и есть тот самый нацизм, ради искоренения которого и была начата российская спецоперация на Украине.

4 комментария
Геворг Мирзаян Геворг Мирзаян Вопрос о смертной казни должен решаться на холодную голову

На первый взгляд, аргументы противников возвращения смертной казни выглядят бледно по отношению к справедливой ярости в отношении террористов, расстрелявших мирных людей в «Крокусе».

14 комментариев
30 августа 2012, 18:18 • Авторские колонки

Андрей Ашкеров: Выиграть себя

Андрей Ашкеров: Выиграть себя

Главный лозунг оппозиции «Вы нас даже не представляете!» – это ещё и капитуляция перед задачей комплектации народа, ибо болотные массы ждут диктатора с правильными либеральными взглядами, который все за всех определит.

Путин занимает промежуточное положение между наследником, получившим свою судьбу как подарок, и человеком, который сделал себя сам. Понять Путина невозможно, если воспринимать эти ипостаси отдельно друг от друга. Однако именно это пытаются делать как его сторонники, так и противники.

Власть, нуждающаяся в персональном символе преемственности, сама подвешивает себя на волосок

Противники исходят из того, что Путин – не более чем аватар покойного Ельцина, продлившего себе не только политическую жизнь, но и физическое существование, приняв облик Штирлица на троне, «своего среди чужих». Сторонники, напротив, полагают, что «Штирлиц на троне» и есть путинский способ остаться «чужим среди своих», то есть среди ельцинского двора и вообще всего антуража ельцинской эпохи – начиная от залоговых аукционов и заканчивая «семейным распорядком» политической жизни.

Путин действительно не изменил базовые ценности ельцинизма (психология сырьевого рая, баблоцентризм, антикоммунизм, коррупция как механизм власти и т. д.). Однако Путин «демократизировал» эти ценности, сделав достоянием не только правящего класса – самозваной и самодержавной «элиты», – но всего населения в целом. Пожалуй, это единственная форма демократии в России, которая сложилась по-настоящему. В то же время Путин стал моделью «человека из народа», приобщившегося к капитализму по-русски. В этом смысле ВВП и в самом деле «сделал себя сам», поскольку кто, как не он, воплощает священную для капиталистической мифологии историю о продавце газет или чистильщике обуви, которые стали миллиардерами.

Отличительная черта всех, кто воплотил подобную историю успеха, – в готовности видеть в деньгах единственное лекарство от всех болезней. С антропологической точки зрения жизнь «сделавшего себя» человека распадается на две составные части: на потребности и на способы их удовлетворения. Как заклинание повторяет он клятву Скарлетт О'Хара: «Я никогда не буду голодать». Это заклинание по волшебству превращает его в человека, который есть то, что он ест.

Человек-самоделка – фетишист. Он фетишизирует материальные блага. Материальные блага, в свою очередь, выступают протезами его – на зависть Гаргантюа – бесконечно расширяющегося тела. При этом человек-самоделка находит в них эквивалент того, что типовой интеллигент воспринимал как духовные ценности. Именно поэтому в нём живёт «вытесненный интеллигент», а он сам – застенчивый герой, для которого совесть сродни карману, а также офшору, серой зарплате и коррупционной схеме, то есть всем видам экономической активности, которые нуждаются в «тени».

Путин воцарился в политике как «человек из народа», как «один из нас». Однако понятие «человека из народа» в постсоветские времена приняло буквальный смысл: «из» – это тот, кто был народом, но который любой успех – ещё один идол капитализма – воспринимает как удаление от народа. Как исход. (А исход – это социальный эквивалент эмиграции). Физическое бытование народа – толпа, а толпа – это скученность, теснота, сдавленность, стесненность. Много лишних касаний с другими людьми. Успех предполагает обратную возможность – поставить себя так, чтобы тебя никто не касался и ничто не касалось.

Советская культура превозносила скученность, заботливо организовывала сдавленность и тесноту, обустраивала и архитектурно оформляла стеснённость. Антисоветский «элемент», запрограммированный в самой советской культуре, был связан с обратной тенденцией – с тем, чтобы расстаться с коммуналкой во всех её проявлениях и противопоставить гравитации «пребывания с народом» (не чуждого, как известно, и серебряновековым классикам) – невыносимую лёгкость социального восхождения, движения «из народа». Путин не только воплотил это движение «народного человека» из народа, но и сделал его мобилизационной стратегией, способом социализации сограждан и политикой сборки нового общества. Порыв и особая поэтика исхода отмечали собой восходящую линию путинского правления, два первых его срока. Это было «движение под гору».

Однако третий приход Путина обернулся возвращением старой народности, пожененной по привычке с новодельными православием и самодержавием – уже из эпохи неофеодализма. Эта народность была явно советского образца – из архивов достали словосочетание «человек труда». Советского образца – да с несоветскими целями. В советском «трудовом обществе» труд был тождественен возможности существовать. Однако в ситуации, когда «трудового общества» давно нет, «люди труда» оказываются лишь сословием, причём сословием, приглашенным скорее из соображений симметрии – для того, чтобы уравновесить «людей капитала».

Союз «людей капитала» с «людьми труда» в володинской конструкции внутренней политики напоминает трогательное единение работодателей с рабочими в финальной сцене «Метрополиса» Ф. Ланга. С той лишь поправкой, что в современной России капитал представляет собой даже не «мёртвый труд», как в описании Маркса, а ресурс недр, не земельную, а подземную ренту – со всей причитающейся атрибутикой некромантии и стяжательства на мёртвых.

Царством мёртвых стала советская цивилизация со всей её инфраструктурой, которая прошла несколько фаз приватизации. Приватизация означала не столько видоизменение формы собственности (это только первая её фаза), сколько насильственное омертвление практик, поведенческих навыков и представлений, являвшееся единственным условием их присвоения в виде мёртвого, но чрезвычайно выгодного как источник ренты груза. Система соотношения жизни с трудом была разрушена, чтобы превратить продукты этого труда в околевшее и недоступное для воскресения прошлое, в тщательно оцененное и выставленное на торги наследство. Наследник проматывает, растрачивает, «проживает» полученное достояние, и даже создание нового продукта является формой мотовства – он обречён на то, чтобы приспосабливать микроскоп для того, чтобы забивать им гвозди. При этом само наследство тождественно земле, сырью, недрам – «Бог дал, Бог и взял». Оно не только не требует, но и не допускает труда как преобразовательного усилия, нацеленного на обмен с некой системой готовых объектов, которую для удобства зовут «природой».

После крайне несправедливой приватизации советских активов, осуществленной при Ельцине, Путин обозначил общепримиряющий жест, благодаря которому все уравнивались в качестве равноправных наследников советских достижений, а сами эти достижения объявлялись одинаково мёртвыми для всех без исключения независимо от пола, возраста и прочих параметров. Это наиболее хитроумный, если не сказать гениальный, ход Путина за все годы его правления. Теперь вопрос «Кто разрушил Советский Союз?» можно адресовать каждому.

Путин воцарился в политике как «человек из народа», как «один из нас

Сделав описанный ход, Путин воспроизвёл многовековой код российской власти, которая в местной традиции выступала в качестве эквивалента благодати. Царская модель власти как благодати сводилась к тому, что помазанник-самодержец, предстоя перед Богом, обеспечивал народ судьбой, делал его объектом опеки Провидения. Советская модель благодатной власти предполагала, что власть гарантирует планомерность развития, выведывает исторические законы и гарантирует их непреложность, а также подчиняет отношения достижимым формулам свободы, справедливости и счастья. Путин превратил в залог благодатности власти недра, заодно приравняв к ним советскую инфраструктуру, воспринятую как наследство и «мертвую смерть».

Это произошло не сразу. Первый срок Путина посвящался созданию общего государственно-политического пространства, восстановлению территориальной целостности и относительного равноправия регионов. Однако неоднородность (гетеротопия) политико-правового пространства трансформировалась в социально-экономическую неоднородность вотчин, компенсируемую централизацией власти, а точнее, слиянием крупного политического капитала номенклатуры с экономическим капиталом олигархии. Второй срок Путина был связан с темой суверенитета – главный его итог был в понимании того, что никто не сможет прожить за нас нашу жизнь и никто, кроме нас, не оформит контуры нашего «мы» в диалоге со временем. Однако дальше предъявления этнокультурной экзотики, евразийской уникальности и имперского палимпсеста этот диалог не пошёл. Так и не было понято, что главная задача модернизации – не технократическая, а метафизическая. Она связана с определением собственных циклов развития, которые, в свою очередь, не могут быть определены, если ты воспринимаешь себя только как реципиент заёмных трендов, а не участник мировой схватки за установление целей и смыслов истории.

Избрание Путина на третий срок происходило под знаком новой народности («Общенародный фронт», «народный президент» и т. д.) и на фоне протестных выступлений городского среднего класса, направленных фактически против возникшей политической системы, ассоциируемой в первую очередь с именем самого Путина. Этот конфликт многие воспринимали как конфликт «мегаполисной России» с Россией провинциальной, нестоличной, «остальной». В действительности это скорее конфликт восходящей линии путинского правления, относившейся к его первым срокам, и нисходящей. Восходящая относилась к согласованному движению «из народа», нисходящая – к «возвращению в народ».

Путин принял ностальгическую мечту о народе за объективную данность («Была же общность, называвшаяся «советским народом»? – спрашивает он не в первый раз). В действительности Путин воспринимает как решенную ту задачу, которую ему только предстоит решить. «Советский народ» – не прообраз, а точка исхода, который он сам воплотил в последние двадцать лет лучше, чем кто-либо иной. Однако как этот исход не стал доктринальным основанием существующей политической системы, так и сам Путин исполнял роль Моисея скорее по наитию, нежели с объяснением собственной миссии. Объяснение путинского моисеева долга – главная задача третьего срока. И эта задача неотделима от процесса новой комплектации народа. Чтобы справиться с новой комплектацией народа, необходимо кристально ясное представление о том, чем народ является, а чем – нет. И здесь нужно сказать: «Кто мы?» – тем, кто больше всего страдает от дефицита самоопределения и переизбытка «всемирной отзывчивости». Иными словами, Путин может помочь в ответе на вопрос «Кто такие русские?», причем не этнографические русские вчерашнего дня, а русские, какими они должны стать.  

Однако уже сейчас очевидны препятствия, с которыми придется столкнуться президенту. Их анализ – залог того, что они могут быть преодолены. Первое препятствие заключается в самом Путине. Ему будет нелегко стать из фигуры, воплощающей простую инерцию власти, фигурой, которая будет мотором ее воспроизводства. Власть, нуждающаяся в персональном символе преемственности, сама подвешивает себя на волосок. Ее монументальность оказывается при этом предпосылкой возможности рухнуть под собственной тяжестью. Второе препятствие – в том, что Путин может столкнуться с феноменом неофеодальной раздробленности. Вполне вероятна перспектива ползучего экономического бунта вотчинных баронов, ещё недавно образовывавших передовой отряд «вертикали власти». Против Путина может сработать запущенный им самим механизм соединения власти и собственности, когда собственность, требующая максимизации сверхприбылей, потребует все более интенсивной монетизации властных привилегий, характерной для современного российского неофеодализма.

Главное, что необходимо понять: народ – не «общность», не имя и не идея. Это обретшая статистические параметры система представительства. Проще сказать, народом выступает способ представлять себя, во-первых, в смысле возможности выступать (осознавать себя, говорить) от первого лица, во-вторых, в смысле возможности разделить свою судьбу с ближним. Главный лозунг оппозиции «Вы нас даже не представляете!» – это ещё и капитуляция перед задачей комплектации народа, ибо болотные массы ждут диктатора с правильными либеральными взглядами, который всё за всех определит. Сыграв в данном вопросе на опережение, Путин может многое выиграть. И прежде всего – выиграть себя, вернувшись не к истоку, а к исходу, то есть – к восходящему циклу собственного правления.

..............