Россия упустила шанс стать хозяйкой Тибета

«Вся торговля Китая попадет в наши руки. Европейцы не в состоянии с нами конкурировать... С проведением этой линии начнется финансово-экономическое могущество России».

Такими словами Жамсаран, более известный как Петр Бадмаев, убеждал своего крестного отца – императора Александра III – построить железную дорогу в направлении нынешней китайской провинции Ганьсу, что за тибетским нагорьем. Этим планы опытного дипломата, действительного статского советника и знатока тибетской медицины не ограничивались. Он выступал за присоединение к Российской империи не только Монголии и Тибета, но и самого Китая, более того, был убежден, что после падения империи Цин привыкшие к диктатуре китайцы встретят русских с «покорностью и благодарностью».

Император-«миротворец» усомнился – и усомнился, возможно, как раз потому, что был «миротворцем». Посягательство Петербурга не то что на Китай, а даже на столь манивший Жамсарана (и поддержавшего его впоследствии Витте) Тибет, грозило тем, что так называемая большая игра с британцами за контроль над Азией перерастет в большую войну.

Того же опасался и его сын – император Николай II, тем более что Лондон, демонстрируя свою решимость, в 1903 году осуществил вооруженную интервенцию в Лхасу – столицу Тибета. Превращения игры в войну британцы, впрочем, тоже не желали и в конце концов договорились с Петербургом взаимно считать населенные тибетцами земли территорией Китая и больше не покушаться на колонизацию «страны чудес» – таким тогда представлялся Тибет.

Большевики репрессировали Бадмаева вскоре после прихода к власти, он умер в тюрьме в 1920-м. Но за восемь лет до этого история успела доказать, что в значительной части своих прогнозов, озвученных Александру III, действительный статский советник оказался прав. Если бы не две войны и не три революции, из-за которых «тибетский проект» сперва откладывали, а потом отменили, он имел неплохие шансы на осуществление.

Штирлиц против Далай-ламы

На рубеже 1911-1912 годов империя Цин рухнула под натиском Синьхайской революции, после чего ее национальные окраины заявили о независимости, так как признавали над собой власть маньчжурской династии, но не учрежденного революционерами национального государства ханьцев (то есть китайцев). Так на карте мира появились Монголия, Тува и Тибет – страны непризнанные, но суверенные.

Монголия стала малозаметным, но верным другом России во всех ее изданиях. Тува и вовсе вошла в состав сперва Российской империи, а потом, после некоторого перерыва, в состав СССР. Что же касается Тибета, то его духовный лидер, далай-лама Тхуптэн Гьяцо просил Николая II о покровительстве над родиной еще до Синхайской революции. Получив отказ, он тем не менее не изменил своих симпатий – в соперничестве между русскими и британцами по-прежнему ставил на русских, пока в 1912-м не воцарился в Лхасе уже не только как духовный, но и как национальный лидер тибетского народа.

Далай-лама XIII, он же Тхуптэн Гьяцо (фото: общественное достояние)

В переводе «на наши деньги», далай-лама для Тибета – монарх с неограниченной властью, но наследование трона идет не по линии кровного родства, а через реинкарнацию, «переселение души». Когда Его Святейшество умирает физически, монахи ищут на тибетских землях ребенка - перерождение ламы, ориентируясь на дату появления на свет и на несколько «испытаний». Например, претендент должен выбрать четки или другую личную вещь далай-ламы из числа точно таких же.

При достижении консенсуса, нового далай-ламу «коронуют», что происходит, как правило, в весьма юном возрасте. В силу этого регенты осуществляли государственное управление Тибетом по 10-15 лет.

Всё то же самое касается и панчен-ламы – следующего по рангу ламы, который при далай-ламе осуществлял функции первого министра и главного советника, получая в распоряжение часть территории страны. Однако в XX веке «лама номер два» превратился в главное оружие китайского правительства в его конфликте с тибетцами.

Так, Панчен-лама IX фактически стал китайским чиновником, покинув родину после налогового конфликта с окружением далай-ламы – того самого Тхуптэна Гьяцо. А его реинкарнация – Панчен-лама X, кандидатура которого была поддержана китайцами в период поиска консенсуса в Лхасе, впоследствии встал на сторону Мао и призвал к оккупации Тибета коммунистами.

Правда, надо понимать, что физическому воплощению панчен-ламы на тот момент было всего 11 лет.

При Далай-ламе XIII тибетцам посчастливилось провозгласить и почти 40 лет удерживать свою независимость в силу того, что он был не ребенком при регенте, а образованным, много путешествовавшим и многое повидавшим политиком. Тхуптэн Гьяцо прекрасно понимал, что китайцы не смирятся с потерей Тибета. Англичан он тоже воспринимал как врагов, а вопрос о русском покровительстве потерял актуальность вскоре после Октябрьской революции.

Советская власть не отказалась от «большой игры» со «столицей мирового империализма» Лондоном и пыталась втянуть Тибет в свою сферу влияния, тем более, что на первом этапе внешнеполитических союзников получалось набрать только на восточном направлении – это упомянутые выше Монголия и Тува. Отсюда и знаменитое обращение Ленина к народам Востока, которое готовил Сталин.

Однако секретный визит военного разведчика Хомутникова в Лхасу для установления дружеских отношений предсказуемо потерпел неудачу именно потому, что Далай-лама XIII был не только политиком, но и духовным лидером. Он знал, что буддисты в Советской России подвергаются преследованиям, а знаменитый дацан Гунзэчойнэй, выстроенный в Петербурге его другом, ламой Агваном Доржиевым, разграблен большевиками, спалившими уникальную библиотеку и витражи художника Рериха.

Отметим, что впоследствии Доржиеву – еще одной важной фигуре «большой игры», работавшей над расширением влияния России в Азии – удалось найти общий язык с Лениным и Луначарским, убедив их, что буддизм не религия, а учение, во многом близкое к коммунизму. Его арестовали только в 1937-м, когда ламе было 85 лет.

Российский писатель Олег Шишкин утверждает, что вскоре после провала миссии Хомутникова ОГПУ Дзержинского предприняло вторую попытку. Под прикрытием экспедиции Николая Рериха в Тибет якобы послали Якова Блюмкина – одного из прототипов Штирлица, который имел задание либо убить нелояльного далай-ламу, либо принудить его к союзничеству против британцев. В итоге экспедицию Рериха даже не пустили в Лхасу, а по вопросу вооружения своей армии ламы скрепя сердце все-таки обратились к Лондону.

Средневековье двадцатого века

Появление у Тибета дееспособной армии, пожалуй, главная реформа Далай-ламы XIII. Он проводил ее с большим трудом – через сопротивление монастырей, но именно военная сила уберегла буддийское государство в ходе войны 1930-1932 годов. Китайцы и впрямь не смирились с потерей Тибета, и на первом этапе кампании им сопутствовал успех, однако войска лам в буквальном смысле спустились с гор, ударили в другом регионе и вынудили китайцев к миру на условиях «ничьей», то есть к возвращению ситуации в довоенные времена. Признания Тибет не получил, но сохранил фактическую независимость.

Несмотря на эту победу, умерший спустя год Тхуптэн Гьяцо транслировал предельно мрачные прогнозы на будущее: 

«Наша система исчезнет без остатка. Собственность всех людей, высоких и низких, будет отобрана, а людей заставят стать рабами. Все живые существа должны будут влачить бесконечные дни страданий и будут пронизаны страхом. Такое время грядет».

Эти слова любят цитировать сторонники свободного Тибета, называя из пророческими. Меж тем это далеко не лучшая речь Далай-ламы XIII. Ее слабость в ключевом противоречии – политический строй Тибета был по сути рабовладельческим. В условиях фактической неволи находилось 90% населения.

Экономика, система права и общественно-политическое устройство «страны чудес» оставались предельно архаичными. Все кормящие ее земли были поделены между государством в лице далай-ламы и панчен-ламы, монастырями и наследственной аристократией, из числа которой в принудительном порядке набирали чиновников.

Отношения между элитами и всеми остальными (то есть крестьянами) строились на том, что земли сдавались населению в аренду для личного пользования – под дом или под хозяйство, а взамен крестьяне несли трудовую и налоговую повинность, не только работая на хозяина в поле или по дому, но и выплачивая ему некую «подать».

Во многом это напоминает российское крепостное право в период рекрутских наборов с поправкой, что забривали в Тибете не только в солдаты, но и в монахи. Однако имелось отличие: безземельные крестьяне были вольны работать где угодно при условии ежегодной уплаты налогов феодалу и государству.

Налоги были специфическими, как и наказания за просрочку. Наибольшую известность приобрел налог на нос и уши, выплачиваемый за всех членов семьи и за скотину. Одной из санкций для должников было сокращение налога на будущий год через ампутацию органа. Возможность избежать этого и других физических наказаний определялась только умением разжалобить – функции полиции и суда осуществляли землевладельцы.   

Пересилить архаику суеверного тибетского общества не смог даже Далай-лама III, чью власть в стране ничто не ограничивало. Начинал он бодро – с появления в столице электричества и телеграфа, с учреждения полиции и гражданских школ. Но вскоре буря поломала ветки священному дереву, что вызвало панику среди населения, а потом по Тибету ударила оспа. Из страха перед возможным бунтом далай-лама был вынужден отказаться от всех своих планов модернизации, сосредоточившись на армии, но после его смерти деградировала и она.

Регенты при Далай-ламе XIV (что жив до сих пор) принадлежали к консервативному большинству Тибета, поэтому помножили на ноль почти все нововведения Гьяцо – от школ до уличных фонарей, оставив только печатные деньги. Это-то и сгубило тибетскую государственность.

Когда в 1950 году армия Мао решила аннексировать Тибет, ее встретили плохо вооруженные отряды с отвратительной с точки зрения современной войны выучкой. Хуже того, по мере продвижения к столице китайские войска активно пополнялись добровольцами из числа тибетцев. Среди них были те, кого принудили прокладывать дороги для военной техники, но щедро заплатили за работу, что было для местных в новинку. Те, кого влекли обиды на знать. И те, кто прислушался к словам 11-летнего панчен-ламы.

«Нет созидания без уничтожения»

То, что правозащитники называют оккупацией, геноцидом и другими преступлениями КНР перед тибетцами, произошло в три этапа.

Первый – это та самая Чамдоская операция 1950 года с предельно красноречивыми потерями: было убито порядка пяти тысяч тибетцев и всего сотня китайских солдат. Не дожидаясь взятия столицы, главнокомандующий тибетской армией Нгапо Нгаванг Джигме выбросил белый флаг и сдался в плен.

Впоследствии он стал высокопоставленным иерархом КНР – руками и глазами компартии в Тибете, а затем и непосредственным главой Тибетского автономного района. Однако государственные почести на похоронах в 2009-м были оказаны бывшему главнокомандующему не только поэтому. Нгапо Нгаванг Джигме выступил посланником Далай-ламы XIV на переговорах с Пекином и подписал соглашение, по которому Тибет, сохранив самостоятельность во внутренних делах, утрачивал свой суверенитет. Полномочий соглашаться на это посланник не имел, а тибетские печати под документом были подделаны китайцами.

Второй этап – это Тибетское восстание, подавленное с особой жесткостью. Китайцы сдержали большую часть обещаний об автономии Тибета, однако это не распространялось на те тибетские земли, которые не попали в состав автономного округа: население там было подвернуто репрессиям, принудительной китаизации и «исправлению через атеизм». Это породило бунты, которые переросли в партизанскую войну, дошедшую в 1959 году до национальной столицы.

На несколько дней Лхаса перешла под контроль восставших, но против артиллерии шансов у них не было. Ответом китайцев стал удар по «гнезду старых порядков» и основе тибетского общества – монастырям. Счет разграбленным, сожженным или просто закрытым шел даже не на сотни – на тысячи.

Оценки жертв сильно разнятся – и именно этим показательны. Обычно «повстанцы» завышают количество убитых и пострадавших от «тоталитарной агрессии», но в случае Тибетского восстания всё наоборот: тибетцы настаивают на 10-15 тысячах погибших и 20 тысячах арестованных, китайская же статистика суммарно включает почти 100 тысяч убитых или взятых под стражу.

Это событие в истории Тибета, как более-менее самостоятельного образования, можно считать последним – именно оно привело к эмиграции далай-ламы и появлению так называемого Тибетского правительства в изгнании.

Панчен-лама X, Мао Дзедун и ныне живущий Далай-лама XIV (фото: REUTERS/David Gray)

Духовный лидер тибетцев Нгагванг Ловзанг Тэнцзин Гьямцхо (таково его полное имя) взошел на престол государственного лидера в 15-летнем возрасте – отстранение регента стало одной из реакций Лхасы на поражение в Чамдоской операции. В силу своих убеждений, он пытался решить дело миром, встречался с Мао и признал прокитайского Панчен-ламу X собственно панчен-ламой, поставив точку в спорах о реинкарнации. Однако восстание (к которому Его Святейшество, кстати сказать, никакого отношения не имел) не оставило далай-ламе выбора – он бежал в Индию, а сотни тысяч последователей устремились за ним.

К настоящему моменту Далай-лама XIV больше не участвует в деятельности правительства в изгнании, не настаивает на независимости своей Родины (только на реальной автономии с соблюдением всех прав буддистов) и высказывает сомнения, что его следующая реинкарнация вообще будет заниматься политикой. Однако он остается для Пекина персоной нон-грата, которая, согласно официальной позиции КНР, плетет интриги с целью раскола страны.

Наконец, третьим этапом стала так называемая культурная революция середины 1960-х годов: в ходе внутрипартийной борьбы за власть Мао сеял хаос, направляя на врагов и их штабы-логова отряды цзаофаней и хунвейбинов – молодых фанатиков из бедных семей. Сейчас тот период в КHР официально считается «смутой», жертвами которой стали миллионы человек и бесчисленные сокровища материальной культуры Китая.

Материальной культуре тибетцев повезло еще меньше – она была уничтожена практически полностью. Целью привезенных из Пекина хунвейбинов и местных школьников, привлеченных к погромам, было уничтожение «четырех пережитков»: старых идей (включая религиозные), старой культуры, привычек и обычаев. То есть всего, что отличало тибетцев – отдельный народ со своим языком, алфавитом, тысячелетней историей и уникальным наследием – даже не от китайцев, а от необразованной коммунистической молодежи из пролетарских семей.

Из почти 6300 монастырей осталось только восемь, остальные были разграблены и разломаны, каждый пятый из 600 тысяч монахов убит, каждый второй из уцелевших изгнан. При этом хунвейбины не видели особой разницы между предметами религиозного культа и орудиями традиционных промыслов, культовыми храмами и постройками времен до нашей эры, книгами и могилами, церемониальными драгоценностями и национальной одеждой – переплавлялось или сжигалось абсолютно всё.

Те немногие произведения тибетского искусства, которые можно будет увидеть в Лхасе после снятия карантина, это либо новодел, либо то, что обнаружили на забытых складах Пекина, на свалках или в земле – несмотря на смертельный риск, монахи пытались спасти хоть что-нибудь.

Всевластие хунвейбинов закончилось лишь через несколько лет, когда они разбились на две группировки, не сумевшие договориться, кто из них больше любит Мао. Поскольку это грозило превращением погромов в полноценную войну, армия взяла Лхасу под контроль. Ее же стараниями уцелели и упомянутые выше восемь храмов. Премьер КНР Чжоу Эньлай имел право накладывать табу на уничтожение особо ценных проявлений «четырех пережитков», но на практике для этого приходилось посылать солдат, а наследие Тибета его интересовало в наименьшей степени.

На эту тему
• Лучший друг России является злейшим врагом Китая
• Зачем Киев напомнил России о «китайской угрозе»
• Резкая реакция на осквернение статуи Будды выглядит закономерной

Слезы тибетских лам

Одна из наиболее известных фотографий времен культурной революции запечатлела молодого человека, стоящего на трибуне возле портрета Мао. Агрессивная толпа тычет пальцами ему в лицо, а сам он молча смотрит куда-то в пол.

Это Панчен-лама X, а то, что происходит с ним, по-китайски называется «пидоухуэй», на тибетском – «тамцинг», а на русский язык четкого перевода не имеет (что-то вроде «сессия борьбы»). Данную репрессивную практику ввел в компартии и в среде хунвейбинов сам Мао. Суть в том, чтобы кричать на человека, унижать его, издеваться и избивать, пока он не «признается» и не «раскается» в своем «преступлении». Чаще всего «тамцинг» проводили на рабочем месте жертвы, иногда на улице, но случалось, что для этого использовали целые стадионы.

Такие акции особенно болезненны для китайцев, в культуре которых важное место занимает то, что мы называем «сохранением лица». Поэтому их запретили вскоре после смерти Мао, как одну из «ошибок» Великого Кормчего, но для панчен-ламы «тамцинг» стал только началом многолетнего кошмара.

Симпатизанты Тибета из числа тех, кого сложно отнести к буддистам, считают Панчен-ламу X предателем. Он был еще совсем ребенком, когда призвал НОАК захватить Лхасу, но к моменту подавления Тибетского восстания и бегства далай-ламы ему уже исполнилось двадцать лет. Занимая весьма высокие посты в китайской иерархии, Панчен-лама X решительно поддержал карательную акцию коммунистов, в благодарность за что его назначили фактическим руководителем Тибета (главой Комитета по подготовке создания автономного района) и отправили в Лхасу. Увиденное там привело ламу в ужас, но Мао, к которому он обратился за помощью, проигнорировал услышанное. Аналогичным образом поступили и другие партийные бонзы.

Так родилась так называемая Петиция 70000 иероглифов – огромных размеров трактат на имя премьера Чжоу Эньлая с критикой политики КНР в Тибете. Итог ее обнародования был предсказуем: панчен-ламу сняли со всех постов, подвергли травле, а в годы культурной революции водили на веревке по Пекину, унижая и избивая. Жизнь ему спас все тот же Чжоу Эньлай, взяв под охрану и отправив в Тибет в камеру-одиночку на десять лет.

Панчен-ламу освободили через два года после смерти Мао, еще через четыре – полностью реабилитировали. За это время он оставил монашество, женился (свадьбу организовала вдова Чжоу Эньлая – денег у богатейшего прежде тибетца не было), вновь занял руководящие посты в партии, но в Тибет вернулся лишь незадолго до смерти, чтобы перезахоронить останки других панчен-лам из разрушенных хунвейбинами святилищ.

Прибыв на родину, Панчен-лама X произнес речь, которую считают квинтэссенцией оценки китайского присутствия в Тибете:

«Благодаря освобождению, безусловно, имело место развитие, но цена, заплаченная за это развитие, была больше, чем выгоды».

Через пять дней 51-летний лама умер. Официально – от разрыва сердца, но китайские диссиденты и Тибетское правительство в изгнании убеждены, что он был отравлен: такой стала реакция компартии на его речь и на возвращение в проблемный регион.

Рожденный примерно в тот же день Гедун Чокьи Ньима – следующая реинкарнация панчен-ламы – был взят под стражу в шестилетнем возрасте и в прямом смысле слова спрятан китайским правительством. Единственное официальное заявление о его судьбе, распространенное Пекином пять лет назад, гласит:

«Перевоплощение панчен-ламы... в настоящее время получает образование, живет нормальной жизнью, растет здоровым и не желает, чтобы его беспокоили».

Собственно, это пожелание властей КНР относится и к тибетскому вопросу как таковому – не беспокойте!

Эхо войны

Современный Китай признает, что культурная революция оказалась страшной ошибкой, но в остальном проблема Тибета обставлена стеной из жестких пропагандистских формулировок.

Навязанный Лхасе силой договор с поддельными печатями именуется «соглашением по мирному освобождению», тибетское народное восстание – «мятежом реакционных кругов», а день его подавления (траурный для Тибетского правительства в изгнании) отмечают как День спасения от крепостного рабства.

В этот день в Тибете традиционно случаются волнения. В 2008 году они вновь переросли в погромы.

Нельзя сказать, что тибетцы не ценят всего того, что сделала для них КНР. Ценят! Регион, где люди мылись по нескольку раз за жизнь, был выдернут из средневековой архаики и подвергнут масштабной инфраструктурной модернизации. Среднестатистический житель Тибета теперь доживает до 70 лет, хотя раньше умирал в 35, а самих тибетцев стало втрое больше.

Но почти в каждой семье хранится память о жертвах подавленного восстания или культурной революции, а живописные пейзажи региона навсегда избороздили шрамы: обломки и остовы дворцов, монастырей и храмов, даже в таком состоянии относящихся теперь к «сокровищнице общекитайской культуры».

Возможно, всех этих жертв удалось бы избежать, если бы в дни Чамдоской операции некогда столь важный для мировых держав Тибет не оказался бы в политической изоляции. СССР к тому моменту полностью переориентировался на поддержку Китая, а англосаксы, судя по всему, не простили Лхасе принципиального нейтралитета во Второй мировой войне: регент при далай-ламе категорически отказал спецпосланнику президента Рузвельта в том, чтобы использовать территорию Тибета для транспортировки вооружений из Британской Индии в Китай. Это стоило союзникам более 600 самолетов, сбитых над Гималаями.

Кстати, тем посланником был полковник армии США Илья Толстой – внук Льва Толстого, эмигрировавший из Советской России. Это можно считать последним эпизодом русского участия в судьбе Тибета.

Эта судьба символически (и, как представляется теперь, окончательно) сплелась с китайской в начале 1990-х годов, когда в Тибетском автономном районе завершились масштабные реформы. Они были основаны на той самой «Петиции 70000 иероглифов» Панчен-ламы X, засекреченный текст которой утек в интернет несколькими годами позже и был верифицирован правительством в изгнании.