Сразу несколько довольно известных лиц на днях выступили против преподавания в школе эволюционной теории Дарвина, что вновь всколыхнуло длящуюся уже больше столетия полемику.
Чтобы понять ее контекст, стоит взглянуть на ее истоки. Исторически битва между дарвинистами и их противниками – это американское явление, возникшее на специфически американской культурной почве, где есть, с одной стороны, влиятельное научное сообщество, с другой – до недавних пор не менее влиятельные библейские фундаменталисты в стиле «а ты не умствуй, читай как написано».
Хотя сам конфликт, конечно, глубже, чем столкновение между научными теориями и простодушным библейским буквализмом.
Проблема в том, что биологическая теория эволюции часто шла (и идет) с определенной идеологической нагрузкой. Тем, что можно было бы назвать «биологизаторством», сведением человека к существу чисто биологическому.
Социал-дарвинизм полагал, что силы естественного отбора должны действовать среди людей, как и среди других животных, и поэтому ни в коем случае не следует помогать бедным – проигравшим гонку за ресурсы надо дать умереть, чтобы их «плохая» наследственность изгладилась из популяции.
В XIX и первой половине XX века многим казалось само собой разумеющимся, что очевидная разница в уровне развития разных народов имеет биологические корни и объясняется тем, что разные расы стоят на разных этапах эволюционного процесса.
Согласно точке зрения, которую продвигал, например, немецкий зоолог Эрнст Геккель (1834–1919), «различия между разумом Гёте, Канта, Ламарка, Дарвина и разумом представителя низших диких народов – ведда, акка, австралийского негра или жителя Патагонии гораздо больше, чем различия между разумом этого последнего и разумом «самых разумных» человекообразных обезьян и даже павианов, собак и слонов».
В наши дни такие грубо расистские высказывания были бы уделом крайних маргиналов, но тогда это было преобладавшим в науке представлением, естественно, несовместимым с библейским учением о единстве человеческого рода, падшего в Адаме и искупленного во Христе.
Другой практикой, связанной с эволюционной теорией, как ее понимали в то время, была евгеника – стремление улучшить человеческую породу, поощряя размножаться людей с «хорошей» наследственностью и сдерживая размножение «слабоумных», «наследственно отягощенных» и прочих «неполноценных».
Считалось, что преступность и другие социальные язвы вызваны «плохой наследственностью», и, стерилизуя «неполноценных», можно создать гораздо более гармоничное и счастливое общество. Под влиянием этой теории в одних только США принудительно стерилизовали более 60 тыс. человек.
Германский нацизм довел эту логику до предела, развернув программу стерилизации, а потом и истребления «неполноценных» – причем, начиная с немцев, страдавших неизлечимыми заболеваниями. Совершенно естественное и справедливое негодование против этих преступлений побуждало многих людей восставать и против теории биологической эволюции как таковой.
В наши дни биологизаторство выглядит немного по-другому – расизм в стиле Геккеля и других научных светил его эпохи сделался, слава богу, крайним неприличием, но стремление свести человека к биологии осталось – объявив веру, любовь, совесть, чувство красоты и стремление к истине не более чем иллюзиями, какими-то сбоями механизмов, встроенными в нас миллионами лет эволюции.
Это биологизаторство, конечно, было бы неуместно преподавать в школах. Это учение ложное и вредное. Но оно имеет мало общего с собственно наукой биологией.
Как биологическая конструкция, теория эволюции ничего не говорит нам о бытии Божием, нравственности или смысле жизни. Как и другие естественнонаучные теории, она лежит в другой плоскости.
Делать из научной теории философию жизни было бы явной ошибкой. Отвергать научную теорию на основании того, что некоторые люди сделали из нее (дурную) философию жизни, было бы не меньшей ошибкой.
Как сказано в «Основах социальной концепции Русской православной церкви», «научное и религиозное познание имеют совершенно различный характер. У них разные исходные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не противоборствовать одна с другой. Ибо, с одной стороны, в естествознании нет теорий атеистических и религиозных, но есть теории более или менее истинные. С другой – религия не занимается вопросами устройства материи».
Противопоставление «естественных процессов», таких как эволюция, и Божьего творения было бы философски и богословски неверно.
Бог Библии создал и поддерживает в бытии каждый атом этого мироздания. Он установил все его законы. В мире просто нет никаких независимых от Бога процессов.
- «Порядок, основанный на правилах», обречен
- Желать Родине поражения – гарантированная «премия Дарвина»
- РПЦ поддержала инициативу об исключении теории Дарвина из школьных учебников
Псалмопевец говорит, обращаясь к Богу: «Ты соткал меня во чреве матери моей» (Пс.138). Естественный процесс, беременность, является в глазах псалмопевца частью творческого замысла Бога.
Так и эволюция может быть частью Его замысла.
Есть шутливый стишок А. К. Толстого «Послание к М. Н. Лонгинову о дарвинисме», написанный еще в 1872 году:
«Способ, как творил Создатель,
Что считал Он боле кстати –
Знать не может председатель
Комитета о печати».
Еще, по крайней мере, во времена Ньютона благочестивые ученые говорили о том, что мы не должны пытаться предписывать Богу, как Он должен был устроить мироздание – задача науки понять, как Он его устроил на самом деле.
Православный христианин и выдающийся эволюционный биолог, один из создателей синтетической теории эволюции Феодосий Добжанский писал в своем эссе, посвященном эволюции: «Я креационист и эволюционист... Приходит ли эволюционная доктрина в столкновение с религиозной верой? Нет. Рассматривать Священное Писание как школьный учебник по астрономии, биологии, геологии или антропологии – грубая ошибка. Воображаемый (и неразрешимый) конфликт возникает только тогда, когда символы Священного Писания истолковываются в том смысле, который в них никогда не вкладывался».
Поэтому преподавание биологии лучше предоставить, собственно, биологам. Наша вера не настолько слаба, чтобы изучение современной науки ее погубило.
