205 лет назад Наполеон получил свой «золотой парашют». Так сейчас на языке топ-менеджеров называется набор бонусов, который должен примирить человека с отставкой – и сделать его лояльным почетным пенсионером в самом расцвете сил.
6 апреля 1814 года Наполеон подписал отречение от престола. История драматичная, которой предшествовал поход на Россию, великая война 1813 года – с невиданной «Битвой народов» под Лейпцигом (сопоставимых сражений Европа не увидит вплоть до Первой мировой) и отчаянной кампанией 1814 года уже на территории Франции, в которой Наполеон продемонстрирует вершины военного искусства, заставившие Клаузевица, анализирующего ту войну, вспоминать лучшие эпизоды Итальянской кампании, принесшей тогда еще генералу Бонапарту славу великого полководца.
Но все было напрасно. В конце концов союзники побеждали – и что еще важнее, французы безнадежно устали от войн и от собственного величия.
Уже на Святой Елене, после ста дней и второго отречения, Наполеон говорил, что нет ничего, стоящего дороже и портящегося быстрее, чем слава.
Все устали – маршалы, сенаторы, горожане и крестьяне. Но уходить им было некуда – и потому уйти пришлось тому, кто, казалось, никогда не устанет. Талейран устроил уход. И когда Александр I, царь-победитель, которого все рифмовали с Александром Македонским, размышлял над вариантами замещения французского престола, бывший и будущий министр иностранных дел заявил: «Либо Наполеон, либо Бурбоны, все прочее – интрига». Герцог Отенский был опытный интриган и знал, о чем говорил.
Наполеону ничего не оставалось, кроме как подписать отречение – когда от него отреклись все.
Союзники спорили – как поступить с низвергнутым гением. Англичане предлагали суровость и контроль, русский царь настаивал на щедрости – чтобы богатством отступных примирить Наполеона, его семейство, его маршалов, герцогов и т.д. с поражением.
Наполеон получил то, на что самая богатая фантазия не могла бы надеяться: остров в собственное владение, многомиллионное содержание, свой двор и свою старую гвардию. И даже собственный титул – потеряв Францию, он остался императором. Большое наполеоновское семейство получило – каждый – собственные отступные, за ними были сохранены их состояния, накопленные за годы владычества (старушка-мать беспокоилась и вкладывалась в бриллианты).
Все это может (по сегодняшним временам) выглядеть пределом желаний. Если под властью понимать возможность обогащения – и надеяться на обеспеченную старость и покой, ради которых можно задавить любого.
Наполеон восстал – и второй остров оказался гораздо хуже, принципиально хуже первого. Нам сегодняшним его побег и вся авантюра «ста дней» кажутся побегом из рая. Сегодняшние готовы душить друг друга – лишь бы оказаться на своей Эльбе, с дворцом, прислугой и верной службой безопасности – и состоянием, обеспечивающим всех потомков вплоть до того времени, пока Земля не налетит на небесную ось.
Наполеону дали все – абсолютно все, о чем может желать человек в ранге замминистра и выше.
Но ему было нужно иное – власть и слава. Он был политическим животным.
Он ощущал себя заживо погребенным. Потому что он знал, что единственное дело, которое он умеет делать хорошо – это делать историю. А человек без любимого дела – сохнет.
Для Наполеона вопрос – тварь он дрожащая или право имеет – никогда не стоял. Имел, имею и буду иметь любую тварь, а дрожащая она или нет, это ее личное дело – отвечал он для себя, и ему не надобно было пришивать петличку к летнему пальто, его петличкой была шхуна, на которой он, с верными гвардейцами, проскользнул между британскими кораблями, сторожившими его покой.
Наполеон хорошо понимал, как устроено время. И знал, что слава – продукт не только скоропортящийся, но и тот, в отсутствие которого начинаешь томиться. Она вызывает привыкание. И тем сильнее ломка, когда на смену ей приходит бесславие. А именно его олицетворяли Бурбоны – приехавшие в обозе армий победителей, публично презираемые Александром I.
Русский царь был потрясен невероятной победой над Наполеоном – я думаю чувство было такое, как если бы Одиссей со своими подручными навалял всем бессмертным богам сразу – какое-то невозможное несовпадение весовых категорий.
Впрочем, и сам Наполеон – правда, уже на Святой Елене – признавал, что и во второй раз сдаваться надо было русским. Все-таки Россия граничит с Богом – и, по крайней мере, избавлена от английской разумности, которую нам так трудно отличить от мелочности. Англичане и в первый раз предлагали принять все мыслимые меры безопасности, чтобы заживо похоронить мировой дух на обочине Европы – со второй попытки у них это получилось.
Итак, главное – сдаваться надо русским. Это урок Наполеона всем и на все времена.
Наполеон взял с собой в бессмертие всех, кто был готов к этому путешествию – от Нея и Мюрата до старой гвардии.
И он знал, что это последняя попытка. И – что гораздо важнее – это про красивое завершение истории. Которая оказалась столь нелепо скомкана уютным отречением в апреле 1814 года. Это словно к шекспировской трагедии прилепили финал из фарса Сухово-Кобылина.
Наполеон жил в истории – и историей. И заботился прежде всего о ней и о своем месте в ней. Он целил в вечность – и здесь решил и напоследок выбить 10 из 10.
Не случайно они с Гёте нашли друг друга – два великих драматурга, а Кундера все это описал – сбежав из истории в свой лучший роман, который по-русски переводится как «Бессмертие», но по-чешски звучит гораздо выразительнее, поскольку нет той стертости для уха, которые рождает у нас перевод – «Nesmertelnost».
Он желал красивого финала – как у тех античных классиков, которых читал в юности, когда записывал в тетрадке в военном училище, изучая географию, про «Святую Елену, маленький остров». Он верил – как и его современники, поверившие за ним, – что красота не про обман, а про истину, что живешь перед глазами вечности и даже если никому не известно, как ты прожил свою жизнь, в глазах истории – хотя бы своем собственном взоре – ты знаешь все. И как сказал он в разговоре с Гёте – «со смертью жизнь обращается в судьбу».
