Анри Бергсон считал, что интуиция мощнее любого ума. Вряд ли кто-нибудь возьмётся оспаривать Бергсонa, потому что у каждого из нас в закромах личного опыта наверняка заначен на чёрный день хоть один показательный случай, где интуиция переиграла все самые умные прогнозы.
После встречи с французскими студентами одного престижного вуза моя светлая грусть от воспоминаний замечательной поры собственных «университетов» всё больше приобретает мрачноватый оттенок тревоги за будущее поколение. Этому поколению любой рациональный ум просто обязан предсказать заслуженный успех, но невозмутимая интуиция пророчит обречённость на изоляцию в элитарном анклаве, под круглосуточной охраной от геттоизированной действительности.
Вам, вероятно, уже давно и хорошо известно, что с образованием сейчас несладко во всём мире. Сладко лишь в отдельных ещё крепящихся бастионах, где всеми силами держатся за вечные методы, где преподают и требуют с обучаемых отдачи «по старинке» – без поблажек и скидок на смягчающие обстоятельства.
Более 25 лет назад мне довелось поработать в одной крупной французской фирме, занимающейся интеллектуальной собственностью, и с тех самых пор я хорошо запомнила, как по-разному воспринимаются работодателями дипломы разных вузов по одной и той же специальности. Например, все резюме выпускников парижского факультета права Пантеон-Ассас рассматривались с особой скрупулёзностью. Дипломники других университетов точно той же юридической специальности летели в мусорную корзину с недочитанными до конца резюме.
Первому недоумению быстро приходил объяснимый конец, как только приходилось лично наблюдать некоторых стажёров из других университетов, не умеющих двух слов связать в едином предложении, ни устно, ни письменно, но тем не менее тоже получивших диплом.
Не будем греха таить, ситуация с очевидной разницей уровня подготовки выпускников вузов одного и того же профиля вечна везде и всегда. И всё-таки существует некая негласно признаваемая погрешность, в рамках которой степень профессионализма может варьироваться по силe и отточенности, ни в коем случае не преступая определённых границ.
Например, абсолютным условием остаётся: любой дипломированный специалист в обязательном порядке должен уметь грамотно изъясняться устно и письменно, а также иметь определённый багаж в плане общей культуры, какова бы ни была его основная специальность. Представить себе косноязычного адвоката или журналиста, не умеющего легко и грамотно писать, конечно, можно, но не стоит и уточнять, чего эти люди смогут добиться в выбранной профессии.
В той фирме, где мне довелось воочию лицезреть начало многих карьер, я неоднократно наблюдала, как дипломированных выпускников брали на работу в солидные кабинеты. Но для начала скромными секретаршами или библиотекарями, с самой минимальной зарплатой. Допуская к основной работе потихоньку-полегоньку, по ходу дела, в соответствии сo способностями вливания в специфику профессии. И потом либо выставляли за дверь, желая дальнейших успехов у конкурентов, либо переводили на соответствующую профилю и компетенции должность.
Мне довелось видеть многих «не сложившихся» дипломированных специалистов с разных французских факультетов, но ни одного выпускника Пантеон-Ассас, которого бы вывели под белы руки за профнепригодность.
Поэтому я с особым интересом приняла участие в студенческой конференции на тему о свободе прессы в самой прославленной школе французского права, воочию понаблюдав за собравшейся публикой, самых разных уровней – от начального до выпускного. Скажу откровенно, нараспашку: они все мне очень понравились.
Они серьёзные, воспитанные, жадные до знаний, с достойным уровнем общей культуры и вдумчивой сортировкой источников. Мне задавали по-настоящему интересные вопросы, слушали с полностью «включённым» вниманием, делали пометки у себя в записях, с очевидной целью – запомнить и искать, найти и докопаться.
Сам факт, что после очень насыщенного учебного дня, доверху наполненного лeкциями и практическими занятиями, они добровольно пoшли на совершенно не обязательную конференцию с никому не ведомой русской журналисткой, а после терпеливо ждали каждый своей очереди пообщаться в кулуарах, тоже о многом говорит.
Но радостная констатация – вот они, они ещё есть и их так ободряюще много! – мгновенно омрачается неизбежным размышлением о их будущем в сегодняшней действительности, где уже несколько десятилетий как воцарилось, укрепилось и процветает очень «разноуровневое» образование.
Образование это обрекает на признанный престиж и откровенную элитарность действительно серьёзные вузы, не раздающие свои дипломы даром абы кому, в целях каких-либо идеологических или социальных соображений, напрочь отделяя эти учебные заведения и их дипломников от массы прочих разных, куда и берут всех подряд и выпускают кого ни попадя.
И начинается это разделение, конечно же, ещё со средней школы. Об этом долго и много говорили во Франции последние двадцать лет, пока не выдохлись оппоненты, не выгорел накал дискуссии и не выработалась привычка к эдакому линялому усреднению. Об этом ещё регулярно вспоминают при каждой смене министра образования: дискуссии взрывчато возрождаются, делают традиционный круг, возвращаются к точке отсчёта и затихают, ничего не меняя.
Остаётся неприглядная и до поры никого не обременяющая очевидность: уровень подготовки школьников государственных учреждений из так называемых трудных кварталов практически во всех французских городах разительно отличается от некоей «золотой середины», не говоря уже об отдельных частных учебных заведениях.
Я до сих пор помню, какой скандал, громыхнувший даже в новостях на всю страну, вызвал несколько лет назад случай «особо одарённой» девочки марокканского происхождения из трудных кварталов одного из парижских пригородов, когда её, как лучшую ученицу лицея (в России это уровень золотых медалистов), премировали поступлением в один из самых престижных вузов страны – с бесплатной стипендией.
- Правые консерваторы споткнулись о «миграционный вопрос»
- Мегин Келли стала жертвой тирании политкорректности
- Национальный вопрос не должен испортить Москву
Девочка не осилила и первого семестра, а после первого же тестирования на оценку уровня впала в серьёзную депрессию, потребовавшую вмешательства медиков и журналистов: у себя в лицее, в 20-балльной системе, ей давали 19 из 20. Тесты, проведённые в учебном заведении, куда её зачислили без экзаменов как «золотую медалистку», насчитали ей 3 балла из 20.
Поднявшиеся тогда бурные дебаты снова попытались ставить вопрос ребром: следует ли понижать общие требования к ученикам, равняясь на самых слабых, чтобы «не дискриминировать всеобщее равенство» (как выразилась одна из самых яростных защитниц подобного «уравнения», тогдашний министр образования Франции Наджад Валло-Белкасем, тоже марокканка по происхождению). Но кроме многослюнных перебранок и перебросок взаимными обвинениями дебаты не привели ни к чему, разве что к предложению министра ввести изучение арабского языка в начальной школе для всех желающих...
Вспомнила я об этой грустной истории вот почему. По удивительному стечению обстоятельств буквально через день после моей встречи со студентами престижного парижского университета на одной из политкорректнейших площадок мне довелось созерцать прекрасный документальный фильм о счастливой интеграции в европейскую действительность добрых и милых мигрантов. Среди которых, как это неосмотрительно доказали нерукопожатные журналисты, менее 1% людей, способных претендовать на признаваемый в Европе уровень высшего образования.
Напомню, сколько слезодавильных видеороликов на всех парах продвигали в массы концепцию, что среди прибывающего мигрантского населения чуть не поголовно только инженеры и врачи, готовые приносить неоспоримую пользу изголодавшейся по качественным кадрам Европе...
В документальном фильме милейший паренёк из Нигерии по имени Баба (ударение на последнем слоге) рассказывал двум правозащитницам, трём экологиням и одной католической монахине из Армии Спасения, что он студент французского университета, что ему предоставлено бесплатное жильё, стипендия и социальные льготы. Что в настоящий момент он готовится к выпускным экзаменам четвертого курса по специальности «Современная литература» и после получения диплома будет преподавать во Франции.
Смутило меня совсем не то, что Баба отнюдь не желал вернуться в родную Нигерию и радовать там народ перлами современной литературы, но собирался реализовать своё призвание среди французских студентов. Смутил меня тот факт, что Баба изъяснялся по-французски на уровне «один палка, два струна». Или, мягче выражаясь, «велик могучим этот языкa». Повторю, что в официально зафиксированном порядке Бабу (ударение на последнем слоге) не только удержали в университете, но и щедро перевели на 4-й курс. Две правозащитницы, три экологини и одна католическая монахиня слушали Бабу (на последнем слоге!), затаив дыхание и пуская праведную слезу...
Сидящий рядом со мной на мероприятии швейцарский журналист тихонько вопросил в пустоту, не лучше ли было бы научить Бабу какой-нибудь более полезной специальности, нежели современная литература, например, сделать сантехником, плотником или электриком, но мгновенно покраснел, закашлялся, сжался в кресле до размеров безликого комочка и более риторических вопросов не задавал.
Я тоже давно уже не задаю риторических вопросов на неуклонно растущее количество сюжетов. Всё, что можно было сказать и откричать по самым животрепещущим поводам, давно сказали и откричали. На том витке удручающей действительности, где сейчас находится Европа, остаётся только набраться терпения и наблюдать. Наблюдать, как остервенело, не смущаясь самой примитивной демагогии, рушатся последние иллюзии «шанса для всех».
Моя многострадальная интуиция бубнит, что редкие ещё держащиеся бастионы подлинного и бескомпромиссного образования, гарантирующие будущее культуре, в скором времени окажутся обречены на нестабильное проживание в окружении множественных геттоизированных анклавов, для которых вынужденная элитарность «бастионов» останется непрощаемой виной и вечным вызовом.И она же, интуиция, одновременно с сознанием неизбежности понукает: надо продолжать, несмотря ни на что – не сдавать позиции, не снижать требования, держать марку, голову и спину прямо. Даже если весь мир «твой дом труба шатал».
Разум рассматривает ситуацию более степенно и рекомендует предусмотреть «план Б» – пока не поздно, бросить чрезмерно интеллектуальные закидоны и учиться землю пахать. Но интуиция мощнее. И коварнее. Сдаётся мне, для тех, кто не смирится и продолжит – переиграет все самые умные прогнозы. Mоя интуиция меня бережёт. Поэтому «учиться, учиться и учиться», несмотря ни на равенство, ни на братство. И особенно не глядя на равняющую всех с плинтусом демагогию.
