Михаил Бударагин: У Примакова была идеальная возможность сыграть в жертву

Например, с того, был ли он «Мужчиной» (произносится так же, с придыханием, как «Она была Женщиной»)? Был.

У Примакова ничего не заклинило

Важно ли это сейчас? Нет.

Он был всегда немолод. Он не был иконой стиля и не щеголял ни часами, ни пиджаками, о его гастрономических предпочтениях и личной жизни нам – какое счастье – не известно вообще ничего. Крутил ли романы? Не знаем. Был ли, как это сейчас модно говорить, «внутренне одинок»? Бог весть. Страдал ли? Решительно не ясно. Купил ли джип? Какая разница.

Ни одного саморазоблачения.

Но мужчиной он все-таки был. Например, тогда, когда разворачивал самолет над Атлантикой.

Он не был иконой стиля и не щеголял ни часами, ни пиджаками (фото: Reuters)

Представим в этом кресле, в эту минуту, в этих обстоятельствах... даже не Ельцина. Касьянова. Немцова. Еще кого помельче. Умерли бы на месте, грызли бы ногти, с парашютом выбросились, но, конечно, самолет прилетел бы туда, куда надо.

Потому что – мы прочли бы об этом в мемуарах, многостраничных, глупых, написанных, чтобы выгородить себя – были такие обстоятельства, другие обстоятельства, а еще голова болела, и вообще что-то там заклинило, не разворачивался самолет, какая досада.

У Примакова ничего не заклинило.

И когда он – после телекиллерства (эх, свободное телевидение 90-х, какие были времена) – ушел, у него была почти идеальная возможность сыграть в жертву.

Проигравший возглавил бы что-нибудь оппозиционное и страдал бы в прямом эфире, а потом и в Сети, и собирал бы по каждому информационному поводу по тысяче лайков, рассказывая, как мучается он то от каких-то не таких выборов, то от недостатка хамона с пармезаном.

А то и список бы какой-нибудь составил и передал бы куда нужно.

Нет. Ушел. Помогал. Принял поражение и не стал хуже своих врагов. Никаких политических выгод. Никакой смертельной борьбы. Все очень спокойно, очень достойно, очень по-мужски.

Но в том-то и дело, что человеческое измерение всегда больше, чем гендерное. Никому и в голову не пришло бы судить о Примакове как о представителе того или иного пола. Это сейчас, уже после смерти, мы можем сказать о том, что вся его жизнь была почти эталонным самурайским служением: не сюзерену, а стране. И в этом очень много этически мужского, подлинного.

Но это было человеческое служение, медленный возврат старого долга, о котором посторонним ничего не известно. Судя по реакции страны, долг был выплачен.

Так что главный урок прост: если нет поступка, то нет и пола, нет и возраста, ничего нет, это не имеет значения. Любые отсылки к чему-то, что страшно помешало тебе не петь песню про Малинки и вечеринки, похоже на жалкие всхлипы: мол, знаете ли, тут есть такое обстоятельство и такое обстоятельство, тетрадку съела собака. Сначала ты человек, а затем уже – все остальное, вот так этот мир и устроен, я полагаю.

А обстоятельств нет. Есть только воля. Она и дает нам то неэвклидово человеческое измерение, те координаты, в котором мы и последняя ступень эволюции, и подобие Божие одновременно.