9 июня родился первый российский император, первый царь, так тесно и прямо связанный с Западом, первый русский правитель, которого считали Антихристом, первый плотник Санкт-Петербурга. Петр Первый.

Многое из того, что составляет славу Петра, делали и другие русские правители. Военные победы одерживал и Александр Невский, самодержавие укреплял и бояр стращал и Иван Грозный, на Запад поглядывал вообще всякий царь разрастающейся страны, вынужденной торговать.

Никто из русских царей не воевал с Западом так много, часто и успешно

Но только Петр прошел через всю русскую историю как фигура принципиального раскола. Лучше всего он виден по славянофилам и западникам XIX века, которые во многом соглашались (их антагонизм вообще сильно преувеличен: все это были хорошие знакомые, шившие себе сюртуки у разных портных), но относительно Петра сойтись не могли.

Русская православная церковь, многие из прихожан которой относятся к Петру с уважением, царя не канонизировала, хотя объявила святым даже Николая Второго, отрекшегося от престола (то есть отринувшего свое помазание).

Но раскол преодолим.

Западничество Петра, стоит лишь на минуту присмотреться к нему внимательней, имеет одно свойство, которое, во-первых, вообще позволило императору остаться в истории великим русским правителем, а во-вторых, может примирить и западников, и славянофилов, и почвенников. Примирить вообще всех, кроме последователей героя Достоевского Смердякова, незаконнорожденного сына, повара и убийцы, который считал западничество поводом к унижению и самоунижению, к лизоблюдству самого карикатурного толка (прочтите письмо Гозмана к Порошенко, начинающееся со слов «Ваше Высокопревосходительство», и вы поймете, о чем я).

Свойство, о котором идет речь, – принципиальное несогласие Петра со сдачей России. Западник Петр, работавший на верфях Амстердама, бривший бороды, отправлявший детей знати учиться в Европу, был занят в основном тем, что строил флот, готовил армию и воевал, воевал, воевал. С Западом. Проигрывал и снова воевал. Даже война с Османской империей велась не столько с турками, сколько именно с Европой, которая строила тогда сложную турецкую интригу.

Никто из русских царей (пусть и самых брадато-консервативных) не воевал с Западом так много, часто и успешно.

Преклонявшийся перед Европой Петр был не согласен с главным, принципиальным тезисом российских либералов. Они говорят о том, что России нужно каяться, не лезть, и нам построят тут филиал рая, дав всем страждущим немного буржуазного уюта.

Петру в этой логике стоило сдаться шведам.

Они бы, мол, все сделали, расставили летние веранды и возвели в каждом селе по Икее. А воевать? Ссориться? Нет, ведь издержки, вы же понимаете. Но царь-западник громил шведов, бил их сначала под Нарвой, затем под Полтавой, и не каялся, не извинялся, не говорил о санкциях, о том, что как это мы, лапотные, будем с самими шведами воевать.

А вот так. Возьмем и победим.

Голландские мастера, немецкие инженеры нам в помощь. Запад не однороден, нужно играть на противоречиях, стравливать страны между собой: хуже поражения может быть только унижение – Гозману этого не понять, а вот Петр прекрасно видел, что у России есть один шанс: ее должны бояться.

И вот уже ученик «Цезаря, Ганнибала, Вобана, Кегорна» (так он сам себя аттестовал) Александр Суворов переходит через Альпы (Итальянский и Швейцарский походы, напомню, проходили не в обороне, и война велась не за клочки русской земли), и изумленная Европа, против которой ведет сражение великий российский полководец, стоя рукоплещет ему. Пройдет не так много времени, и еще один западник, Александр Первый, въедет в покоренный Париж как ни в чем не бывало.

И Пушкин будет подражать в юности французу Парни, и ничего, Европа не «отвернулась» от России, небо не упало на землю, катастрофы не произошло, страна не превратилась в груду руин.

Единственный западник удобного нынешним либералам толка, царь Павел, глупый прусский выученик, будет убит заговорщиками (они тоже были не из мужиков-лапотников, по-французски изъяснялись свободно) в собственной постели. Европа Смердяковых презирает, поэтому – почему бы и не убить тайком? Не воевать же с эдаким?

Петр Первый такого западничества себе позволить не мог. Он столкнулся, как скажет много позже Евгений Шварц, с Драконом, узнал Дракона, выучился у него всему, и сам стал Драконом.

Принципиальное противоречие между славянофилами и западниками снимается достаточно просто: как полюбишь искренне Европу, а затем перейдешь через Альпы, так сразу понятно, какого именно пути должна придерживаться Россия и почему.