Максим Кононенко: Как ваша фамилия, философ?

У меня довольно сложное отношение к Российской академии наук. Мой покойный папа проработал в ней почти 50 лет, причем последние 25 из них его должность подразумевала постоянное общение с руководством этой самой академии и самими академиками.

Сейчас Академию наук пытаются реформировать приблизительно так же, как в свое время реформировали армию

Мой папа начинал с чистой науки, но, однажды приняв участие в организации строительства одного академического объекта, был переброшен руководством на эту непростую стезю. И с начала 80-х папа строил для академии институты, жилые дома, детские лагеря, исследовательские установки – вот это все. Я сам родился в академгородке и окончил академическую школу.

Я знаю про академию и академиков много чего самого разного, в том числе и не очень приятного, да что там – самого неприятного, однако я рад (прости, Господи!), что мой папа не дожил до происходящего. Потому что Академия наук – это, конечно, непрозрачный, больной, презираемый самими учеными монстр. Сами академики – это закрытый клуб, фактически секта.

Да и вообще весь этот нафталин в свое время надежно отвратил меня от всякого рода диссертаций и степеней, ради сомнительного удовольствия обладания которыми депутаты Государственной думы сейчас готовы уничтожить посмевших усомниться в их, депутатских, научных званиях ученых. Но, несмотря на все это, решать накопившиеся проблемы, мне кажется, надо бы как-то иначе.

Наверное, подобные змеевники бывают еще только в театре. Однако же мы знаем довольно много примеров, когда эти змеевники производили шедевры. И любые попытки влезть в эфемерную ткань театра приводили к тому, что шедевры переставали существовать. Сейчас Академию наук пытаются реформировать приблизительно так же, как в свое время реформировали армию. Но научный коллектив – это не рота. Это такая же эфемерная ткань. Разрушить которую кавалерийским наскоком очень легко.

Есть и еще одно сходство между театром и академией. Это кажущаяся простота их внутреннего устройства. Да, говорят разбирающиеся во всем наблюдатели, академия зажралась. У них уйма имущества, недвижимости, все это бесконтрольно. И возникает гениальная идея отделить имущество от исследований. Ведь она кажется такой логичной, не так ли? Ведь это имущество «так дорого обходится налогоплательщикам».

В последние годы жизни мой папа занимался завершением строительства Баксанской нейтринной лаборатории. Это колоссальное сооружение для исследования процессов, в которых понимают, быть может, не больше тысячи человек во всем мире. Его начали строить... в конце 60-х! За это время умерли все, кто придумал такой способ изучения нейтрино, сменилось государство, в районе строительства пронеслась террористическая война, несколько раз целиком менялись принципы финансирования и денежные системы.

По всему выходило, что это никому не нужная, давно устаревшая, бессмысленная ерунда, тратить деньги на которую больше нет смысла. Однако папа методично пересчитывал сметы, ходил по министрам, объяснял, рассказывал, требовал деньги. И это вот неэффективное имущество было достроено. И работает. И, как оказалось, ничего совершенно не устарело, поскольку в мире подобных лабораторий или совсем нет, или считаные единицы.

А сейчас какой-нибудь <...> депутат Государственной думы сказал бы моему папе, что он занимается ерундой и что сведшая его в могилу адская работа (он попал в больницу через несколько дней после возвращения из последней командировки на Баксан) никому не нужна, поскольку у нас другой путь.

Я, признаться, вообще не знаю, что такое нейтрино и зачем его изучают все эти очкарики. Но я знаю, что однажды эти очкарики превратили свои никому не понятные формулы в такую понятную и наглядную атомную бомбу, которая сейчас позволяет нам разговаривать со всякими цивилизованными бандгосударствами так, как они этого заслуживают. То есть существует как минимум один пример, когда все эти неэффективные траты оказались вдруг эффективными. Кто поручится, что это не произойдет еще раз?

Еще раз: я говорю не о зданиях институтов на безумно дорогой земле в центре Москвы. Я говорю о сложнейших мегасооружениях, расположенных в малодоступных горах, стоимость которых во много раз превышает стоимость этой московской недвижимости. И мне очень хотелось бы знать, имеют ли реформаторы в виду и такое имущество. Ведь оно тоже «дорого обходится налогоплательщикам».

Потому что уровень текущей дискуссии поразителен. Сегодня я прочитал на сайте одной радиостанции письмо, внимание, председателя координационного совета профсоюза сотрудников милиции (!), где он объясняет, что некий академик ни черта не понимает в квантовой теории поля (!!). «Нет необходимости переносить скудные знания людей на всю Вселенную – это про барионную асимметрию», – пишет работник милицейского профсоюза, но самое дикое даже не это. Самое дикое, что академик отвечает, и, судя по его письму, он оправдывается перед милицейским профсоюзом, перечисляя ему свои научные заслуги и количество ссылок на публикации.

Повторюсь: я очень сложно отношусь к Академии наук. Я про один знаменитый дом на улице Зелинского могу рассказать столько историй, что хватит на книжку. Но когда работник профсоюза милиционеров выговаривает академику за квантовую теорию поля, я, конечно, на стороне академика. Когда депутат со списанной диссертацией за пару часов принимает законопроект, коренным образом изменяющий организацию с 250-летней историей, я, конечно, не на стороне депутата.

Хотя меньше всего мне хотелось бы занимать здесь какую-то сторону.