Глава «Ромир»: Среднестатистический землянин – это россиянин

Разного рода рейтинги превратились в универсальный измеритель развития современного общества – от политики до уровня социального оптимизма или «показателей счастья». Однако сами инструменты измерения – знаменитые индекс Доу-Джонса, «индекс гамбургера» и многие другие – плотно держат в своих руках социологи англосаксонских стран. Такой вывод содержится в недавно вышедшей книге «Мир индексов», которую написали президент исследовательского холдинга «Ромир» Андрей Милехин и математик, социолог Олег Иванов.

Может, именно в этом и кроется секрет, почему Россия из раза в раз, из рейтинга в рейтинг оказывается на последних местах? Социологи из Англии, США и Канады упорно ставят нашу страну в один ряд со странами черной Африки по самым разным показателям, хотя любому более-менее образованному человеку очевидно, что это абсурд.

Примерно об этом говорится и в другой недавней книге – «Голос народа», которую социологическая служба «Ромир» подготовила вместе с Международной ассоциацией Гэллапа (Gallup International Association, GIA). Ее авторы пишут: в мире идет борьба за обладание монополией на мировое общественное мнение – и эта борьба становится все более напряженной. Однако «Голос народа» в целом посвящен другим темам – это по сути гигантский «хит-парад» рейтингов, опросов и индексов, проведенных и составленных за два последних года сразу в 58 странах мира. Книга позволяет проводить сравнительный анализ между россиянами и жителями других стран и континентов. 

О том, к каким народам средний русский ближе всего по своему складу ума, а от кого – дальше всего, в интервью газете ВЗГЛЯД рассказал один из основателей российского рынка социологических исследований, вице-президент GIA, президент исследовательского холдинга «Ромир» Андрей Милехин.

Андрей Милехин, Фото: пресс-служба Ромир

ВЗГЛЯД: Андрей Владимирович, статистика и социология всегда была под подозрением – не используют ли ее политики как инструмент манипулирования обществом? Можно ли считать объективными рейтинги уровня экономических и политических свобод, «индексы демократии», в которых Россия стабильно оказывается не в первой десятке, позади некоторых стран СНГ?

Андрей Милехин: К сожалению, и статистика, и социология часто превращались в «продажную девку»... У нас говорили – империализма, на Западе говорили – коммунизма. Прошла эпоха борьбы двух систем, но выражение продолжает использоваться. А противоядие только одно: получил информацию – проверь источник. Есть компании, которые занимаются социологическими и маркетинговыми исследованиями как долгосрочным бизнесом, и это гарантирует качество и объективность информации. Компания, которая занимается профессионально, работает давно, может своей репутацией подтвердить индексы и рейтинги.

Когда социология или статистика – это информационный повод, который организует какой-то недавно созданный фонд, как минимум следует напрячься. Когда ты получил информацию, которая влияет на общество и политику, проверь источник, проверь метод, дату, а самое главное, проверь, кто как финансировал этот «замер».

Все, о чем я говорю, не ново – в действующем законе «О СМИ» регламентируются правила публикации данных.

На эту тему
• Почему россияне хотят вернуть смертную казнь
• Россияне изменили отношение к эвтаназии
• Россияне почувствовали ответственность за страну в интернете

Но вы правы, что репутация социологии, «которая знает больше других наук», начала активно использоваться. Я допускаю, что многие индексы и исследования, которые сделали различные фонды и консультанты, зачастую являются элементами пропаганды.

ВЗГЛЯД: Вы сказали, что «нужно проверить метод» той или иной выборки. А как именно он проверяется?

А. М.: Специалисту метод очень о многом говорит. Какой объем выборки, какая репрезентация, инструмент, аналитические процедуры. Вы знаете, что большинство исследований проводят опросным методом. За сто лет методы исследования практически не изменились. История опросов исходит от прессы, первые опросы использовались для того, чтобы оценить аудиторию, и анкеты просто печатались в газетах.

Революция произошла, когда был разработан подход, обеспечивающий репрезентативность данных. То есть научились не просто задавать вопросы, а определять выборочную совокупность – количество и параметры людей, опросив которых можно переносить выводы на генеральную совокупность, общество в целом, избирателей, потребителей какой-то услуги.

Принцип репрезентативности Джордж Гэллап описал замечательным примером: «Чтобы понять вкус супа, не обязательно съесть всю кастрюлю, можно хорошо размешать и попробовать ложку». Когда социологи отработали этот механизм, они через опросы стали, с определенной статистической точностью, получать информацию обо всем обществе или о больших социальных группах.

ВЗГЛЯД: Но как понять, что это та «ложка супа», которая даст представление обо всей «кастрюле»? В какой степени социологические исследования могут приблизиться к объективности?

А. М.: Есть формула, которая позволяет сосчитать статистическую ошибку, так называемый доверительный интервал. Но эти формулы работают все хуже и хуже. Сейчас погоня за скоростью и экономия средств спровоцировали другую базовую проблему опросных техник. Есть такое понятие – responserate...

ВЗГЛЯД: Можно перевести как «процент ответивших»?

А. М.: Это доля тех, кто ответил на вопрос, в общем числе тех, кому предложено было ответить на этот вопрос. Раньше, если отказ ответить превышал 10%, то это уже определенная зона риска. Если отказ достигает 75%, то результат переставал быть репрезентативным. Мы понимаем, что какая-то часть электоральной или потребительской группы выпадает из исследования и это грозит системным отклонением.

Сейчас все ударились в онлайн-опросы. Это легко, быстро и просто. Опрос, например, на сайте газеты или сайте вакансий имеет право на жизнь, но это лишь мнение активных читателей. Это будет достаточно узкий сегмент, часть активной и инициативной аудитории, представляющей максимум 1-2% ядра, и эти данные на всех, так называемую генеральную совокупность, переносить нельзя.

ВЗГЛЯД: В исследовании Voice of the People, проведенном GallupInt и Romir, отмечается: даже критично настроенные к Путину европейцы отдают ему преимущество перед Трампом. Антироссийская кампания на Западе дает сбои или же у Трампа такой высокий антирейтинг?

А. М.: Я думаю, и то и другое. Во-первых, действует эффект бумеранга, когда в ответ на интенсивное давление человек, напротив, перестает верить в то, что ему навязывают. Во-вторых, Трамп – совершенно не типичный для последних 20-30 лет президент Америки, настоящий американский националист – его поведение и заявления для многих исторических союзников США оказываются тревожными. Здесь роль играет и проблема имиджа, и конфликт Трампа со многими англоязычными СМИ.

Но есть и третий момент.

Впервые за все время наших измерений фиксируется единовременное падение рейтингов всех политических лидеров. Даже у папы Римского.

Рушатся рейтинги и у «лидеров надежд» – волны молодых политиков, которые пришли к власти недавно: звезды вчерашних выборов во Франции Эммануэля Макрона, австрийского канцлера Себастьяна Курца, канадского премьера Джастина Трюдо... Очевидно, что и политические лидеры, и политические структуры, которые в мире сложились после Второй мировой войны, сегодня не решают глобальные проблемы, у землян это ощущение начинает нарастать.

Это совершенно новый вызов, с которым мы не сталкивались. Вся геополитическая система, которая сложилась в середине ХХ века, сегодня очевидно дает сбой. Кроме того, мы видим новые расколы. На фоне глобализации информации продолжается политическая локализация, формируются новые социально-экономические макрорегионы.

ВЗГЛЯД: Вы фиксируете это геополитическое разделение по результатам опросов?

А. М.: Было множество попыток политологов, социологов и культурологов описать картину будущего мира. Но, как ни странно, лучшими футурологами оказываются талантливые писатели-фантасты. Здесь уместно вспомнить и Жюля Верна, и нашего Беляева. В описании геополитической картины мира ближе всех, мне кажется, дневники Голдсмита, «1984» Джорджа Оруэлла. Правда, с годом он сильно ошибся.

ВЗГЛЯД: Три супердержавы – Океания, Евразия и Остазия?

А. М.: Есть англосаксонская «Океания»: США и Британия со своими бывшими колониями и часть Западной Европы. Есть «Большая Азия»: Китай с теми странами, которые он считает зоной своих интересов. Есть та Евразия, которая потихоньку расширяется.

В наших опросниках мы обнаруживаем, что на вопрос «К кому вы обратитесь в случае глобальной опасности» жители Турции, страны НАТО и нашего исторического оппонента, чаще отвечают: «Обратились бы к России».

Те же болгары с сербами и греками (православный или, если хотите, ортодоксальный мир) говорят о высокой степени доверия к России и Владимиру Путину.

ВЗГЛЯД: В опросах речь шла не только об отношении к большой политике, но и о том, с чем люди сталкиваются в обычной жизни – об оценке уровня доходов и так далее. Вы могли бы сказать о сходстве россиян с жителями других стран и континентов? По своему образу мышления русские ближе всего к кому?

А. М.: Если вы меня спросите, кто сегодня похож на «среднестатистического землянина» – китаец, американец или араб, то ответ будет: россиянин. Если уж смотреть точнее, к кому мы ближе, тут ничего нового я не скажу. Мы ближе всего к Центральной и Восточной Европе.

ВЗГЛЯД: Из исследования следует, не во всем мы – «среднестатистические». Глобальный индекс оптимизма в 2018-2019-х остается стабильным, а у нас – снизился. За счет каких факторов оптимистические ожидания россиян, после трехлетнего спада, снова могут начать расти?

А. М.: Вы затронули один из самых важных показателей, которые фиксируются «Гэллап интернешнл» с 47-го года. На самом деле Дж. Гэллап считал, что оптимизм – это вера в то, что завтра мы и/или наши дети будем жить лучше. В России этот индекс подвержен колебанию. Опыт показывает, что его падение, как правило, предшествует кризису, а не является последствием кризиса.

Самые низкие показатели счастья и оптимизма россиян были в 2012 году. Почему? Казалось бы, в том году все было прекрасно – высокая цена на нефть, стабильный рубль, еще не было ни санкций, ни проблем Украины.

ВЗГЛЯД: Но в 2014 году, после воссоединения Крыма с Россией, произошел всплеск оптимизма.

А. М.: Да, произошла некая мобилизация. Но вопрос в другом, почему в 2012 году уровень оптимизма упал, когда с экономикой и геополитикой все было хорошо. На мой взгляд, потому что мир сейчас устроен так, что мы хотим постоянной качественной динамики. Это проблема не россиян, а человечества в целом. Мы как человечество выжили и теперь хотим не просто жить хорошо, мы хотим жить лучше. Это принципиальное и сущностное изменение мироустройства.

ВЗГЛЯД: Вернемся к технологической стороне исследования. Меняются ли в принципе методики социологических замеров? Какие методологические вопросы, какие секреты обсуждаются сейчас внутри сообщества социологов? Возникают ли новые технологии замера общественного мнения?

А. М.:  Все попытки «технологизировать» опросы вели только к ухудшению. В профессиональном социологическом сообществе обсуждается запрет на использование онлайн-опросов. Они дискредитируют опросные техники. Сейчас провести опрос может кто ни попадя, не соблюдая никаких процедур, выставляя любые данные, называя это социологическим опросом и ссылаясь на профессиональные инструменты.

Есть мнение, что социологическая деятельность требует сертификации и лицензирования. Сегодня вершина социологических техник – это панельные исследования. Когда системно и глубоко можно измерять поведение различных социальных групп, видеть взаимосвязь событий, реально считать эффективность маркетинга и коммуникаций. Наша Romir Single Source Panel уже сегодня позволяет на основе онлайн-замера поведения 40 тысяч россиян в 220 городах измерять поведение в сфере общественных отношений, рынке, интернете и медиа. Это дает огромный массив структурированной и репрезентативной информации.

С другой стороны, нельзя отрицать того, что мир становится более открытым и накапливается огромное количество информации, где наши инструменты будут выполнять новые миссии – верификации, калибровки, обогащения данных.

Я говорю про bigdata и smartdata. Сотовые операторы, соцсети, банки, программы лояльности ретейлеров несут огромное количество информации по поведению людей. Другое дело, что между собой эти данные плохо стыкуются, ограничения по защите персональных данных, объемы и качество базы не позволяют реально произвести монетизацию.

Даже если ты Сбербанк, ты все равно не видишь всё финансовое поведение россиян, а тем более не можешь склеить с геолокацией, которая есть у сотовых операторов, или психографиками, которые можно вытащить у одной из соцсетей.

ВЗГЛЯД: Социологи могут аккумулировать все данные?

А. М.: Вернусь к нашему примеру про кастрюлю супа. У Сбербанка есть цистерна воды, у «Мегафона» – две тонны картошки, у «ВКонтакте» – два мешка соли. Сама по себе эта вода ничего не значит. Если смешать ее с «картошкой» «Мегафона» и посолить, то получатся жидкие щи. Для того, чтобы сделать вкусный борщ, надо собрать эти компоненты по одному рецепту и правильно перемешать. Только тогда ты реально будешь знать, что происходит в обществе.

Будущее за тем, чтобы интегрировать знание классической социологии, панельные исследования, основой которой является репрезентативность, с теми огромными массивами информации, которой становится все больше и больше. Один успешный пример такой синергии мы уже видели – «невозможная» победа Трампа.