Императорский парламент был всего лишь имитацией

Попытки создать представительные органы в Российской империи предпринимались и ранее, но увенчались успехом лишь под давлением революционных событий 1905 года. Впрочем, принципиальные изменения государственного строя даже тогда не были доведены до логического завершения: вскоре реформам был дан задний ход.

Реформа, запоздавшая на век

Все это время меня мучит чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти

Комплексную реформу российского государства и права еще в начале XIX века готовил законотворец и государственный деятель Михаил Сперанский. Ему удалось, казалось бы, невероятное – свести в единый Свод законов Российской империи все разрозненные и подчас противоречивые указы царей, которые являлись единственными законотворцами в государстве. Он также был инициатором создания законосовещательного органа при монархе – Государственного совета, который сам юридические акты не принимал, но мог их разрабатывать и предлагать государю. Но все это было лишь подготовкой к реформе по настоящему масштабной – переходу к конституционному строю и системе разделения властей.

Проект Сперанского предусматривал привлечение населения к управлению государством через создание дум волостных, окружных, губернских и, наконец, Государственной думы. Выборы этих органов власти предполагалось сделать четырехступенчатыми – волостные думы избирали бы окружные и далее. Правом голоса планировалось наделить лично свободных подданных, но лишь тех из них, кто владел имуществом или капиталом, а неимущие из процесса выборов исключались. Сперанский мыслил категориями либерализма своего времени, полагая, что чем больше у человека имущества, тем больше он заинтересован в формировании справедливой и стабильной системы отношений собственности в стране.

Думы, по замыслу Сперанского, должны были обладать не законосовещательными, а именно законодательными функциями – в пределах своих территорий, а в случае Государственной думы – в масштабах всей империи. Без согласия Думы император не имел права издавать законы, а правительство было обязано отчитываться перед Думой. Министерства формировал сам император, но депутаты могли просить самодержца об отставке министров.

Таким образом, реформа была тщательно продумана и предусматривала, помимо децентрализации, разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную. Объединять все ветви власти должен был император, а для координации их деятельности требовался дополнительный орган, в который должен был трансформироваться Государственный совет. Столь кардинальные преобразования просто необходимо было закрепить высшим законодательным актом государства – конституцией. А даровать ее народу, по мнению Сперанского, должен был сам государь-император.

Конституция «сверху» и конституция «снизу»

#{interviewpolit}В конструкции как Сперанского, так и более поздних конституционных монархистов, уповавших на эволюционные изменения «сверху», существовало слабое звено. Дарующий конституцию полновластный монарх мог при определенных условиях свой подарок и отозвать. Собственно, так и случилось с Царством польским, которому в 1815 году на волне либеральных настроений Александра I конституция была дарована, а после восстания 1830 года отменена указом Николая I.

Конституции Западной Европы, на которые смотрел Сперанский, были результатом вооруженной революционной борьбы имущих классов не просто с монархом, а с монархией, с аристократией и ее абсолютными привилегиями. Выбитый силой Основной закон не только и не столько предоставлял всем гражданам равные права, сколько поражал в правах аристократию, в лучшем случае уравнивая ее со всеми остальными. Конституция, таким образом, рождалась как акт, призванный защитить завоеванные права имущих классов от своеволия дворянства. Именно поэтому он имел высшую силу, довлея над высшей властью, конституируя отныне ее зависимость от других ветвей, сформированных в противовес. Подобное положение вещей складывалось отнюдь не добровольно и поддерживалось как минимум не только благими мотивами.

Российское дворянство по вполне очевидным причинам со своим положением расставаться не спешило. Император мог сколько угодно предаваться либеральным и прогрессивным настроениям, но опирался он все-таки на аристократию, а в конечном счете и сам не желал расставаться с абсолютной властью. Поэтому Сперанский, тщательно разработавший реформу и даже приступивший к ее воплощению, был снят с должности секретаря Госсовета и отправлен подальше от столицы – губернаторствовать в Сибирь.

Совсем иного подхода придерживались декабристы: не уповая на добрую волю просвещенного монарха, они рассчитывали навязать свою волю верховной власти силой оружия. В проекте Северного общества декабристов по конституционному устройству за авторством Никиты Муравьева подразумевалось разделение властей, создание двухпалатного Народного вече, причем в верхнюю палату избирались бы представители от территорий, в нижнюю от народа – по депутату от каждых 50 тысяч жителей мужского пола. Императорская фамилия сохраняла положение, но лишь как вершина исполнительной власти – государь должен был стать «верховным чиновником российского правительства», подконтрольным Народному вече. Муравьев полагал, что правящая династия может и отказаться от подобного ограничения своего абсолютизма, допуская в таком случае ее изгнание и учреждение республики.

Программа Южного общества декабристов авторства Павла Пестеля на самоограничения монархов и вовсе не уповала, сразу говоря об основанной на конституции парламентской республике: Народному вече из 500 человек принадлежала бы законодательная власть и право избрать Державную думу, которой отходили бы функции исполнительной власти.

Парламент без парламентаризма

На эту тему
• Появлению парламентаризма предшествовал распад России на множество мелких республик
• История учит Россию не заключать союзов с Европой
• Россия отмечает юбилей свободы совести
• Как появились знаменитые антироссийские клише
• Иерей Димитрий Фетисов: В чем Николай II может быть для нас примером?
• Юрий Гиренко: Новая русская реставрация
• Егор Холмогоров: Русь на подъеме
• Максим Рева: Пора закрыть вопрос о Романовых
• Россия способна создать новую царскую династию
• Версия о «русской революции на немецкие деньги» не лишена оснований
• Россию ожидает великий юбилей, к которому она не знает, как относиться
• Николай Кудряков: Ленин и дети, или еще раз о демографии
• Распад исторической России был следствием шантажа
• Александр Роджерс: Не называйте это революцией
• Ленин рисковал остаться осмеянным и непонятым политиком
• Александр Разуваев: Царизм не оставил Ильичу выбора
• Антон Крылов: Прекратите исступленно рыться в прошлом

Наличие в системе государственной власти представительного органа, парламента (от французского parler – говорить) вовсе не означает автоматического возникновения парламентаризма. Именно поэтому Земскую реформу Александра II с созданием местного самоуправления никто не пытается охарактеризовать как первый шаг к российскому парламентаризму, хотя Земские собрания при желании можно было назвать и местными парламентами. Парламентаризм исторически возник как система, разрешающая противоречия буржуазных революций, в которой часть реальных властных полномочий получает «народное» представительство в ущерб власти монарха и аристократии.

Эту глубинную суть парламентаризма российские монархи понимали очень хорошо, и стоило земствам просто заговорить о созыве общероссийской Земской думы, последовала реакция в виде запрета на всякие объединения земств. Император всерьез опасался, что за объединениями местными последует объединение общероссийское, возникнет парламент, а дальше речь пойдет о полномочиях такого представительства, конституции и ограничении самодержавия. Даже под давлением революционных событий 1905 года Николай II всеми силами пытался ограничиться имитационными реформами, ни в коем случае не проводя реальные. Так, манифестом от 6 августа 1905 года было объявлено о созыве Государственной думы в качестве «особого законосовещательного установления», «коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов».

Необходимо уточнить также и то, что парламентаризм автоматически не предусматривает демократии в современном понимании слова. Законодательство о выборах, разработанное министром внутренних дел Александром Булыгиным, вряд ли можно назвать демократичным, и оно закономерно вызвало бурю возмущения в обществе. В проектах Сперанского или декабристов выборы тоже были далеки от всенародных, да и в парламентах европейских стран заседали отнюдь не рабочие с крестьянами, но для парламентаризма вопрос, насколько «народное» представительство действительно является народным, глубоко вторичен. Даже в просвещенной Европе избирательные цензы окончательно отошли в прошлое только во второй половине XX века, что существованию системы парламентаризма вовсе не мешало. Первоочередным же являлся вопрос разделения власти, ограничения прав старых элит (и какая разница, что проводниками ограничений являлись буржуа с определенным капиталом, соответствующим избирательному цензу), то есть реальных полномочий, которыми «булыгинская дума» не обладала.

Развитие Революции 1905 года вынудило императора пойти на углубление реформ. 17 октября Николай II издал Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка, в котором провозглашал политические права и свободы – совести, слова, собраний, союзов, а также устанавливал «как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы».

По стране прокатилась волна ликования: документ был воспринят как долгожданная конституция. Не тут-то было.

Слово императора

Император мог сколько угодно предаваться либеральным и прогрессивным настроениям, но опирался он все-таки на аристократию

Соответствующие Октябрьскому манифесту изменения не были закреплены в равно действующем для всех слоев населения документе – конституции. Они были внесены в Свод законов Российской империи, которому самодержец российский подчинен был весьма опосредованно. Гарантией сохранения прав и свобод, а также законодательных функций новой Думы могло считаться только слово императора. Да, оно незыблемо... но лишь до определенных пределов.

Весьма показательно, что сам Николай II уже после обнародования Манифеста писал: «Все это время меня мучит чувство, имею ли я перед моими предками право изменить пределы власти, которые я от них получил. Борьба во мне продолжается. Я еще не пришел к окончательному выводу». Кроме прочего это означает, что собственной подписи под Октябрьским манифестом он серьезного значения не придавал.

Далее Николай II размышляет: «Искренне говорю вам, верьте, что, если бы я был убежден, что Россия желает, чтобы я отрекся от самодержавных прав, я для блага ее сделал бы это с радостью. Акт 17 октября дан мною вполне сознательно, и я твердо решил довести его до конца. Но я не убежден в необходимости при этом отречься от самодержавных прав».

Да, ряд исследователей склонны полагать Октябрьский манифест конституционным актом. Но в конкретно-исторической ситуации куда важнее, считал ли его таковым Николай II. А он, что очевидно, трактовал его своеобразно, странным образом совмещая создание законодательной власти с сохранением личного полновластия.

Поэтому нет ничего удивительного, что первая Государственная дума проработала до своего роспуска императорским указом лишь 72 дня, вторая немногим дольше – 102. 3 июня 1907 года, одновременно с роспуском II Думы, без согласования с депутатами и вразрез с положениями Октябрьского манифеста было изменено избирательное законодательство. Так Николай II вернулся к привычным самодержавным практикам. Это событие вошло в историю как «Третьеиюньский переворот».

Получается, историю парламентаризма в Российской империи если и можно проследить, то лишь на очень узком интервале от 27 апреля 1906-го до 3 июня 1907-го. Но даже такая датировка вызывает немало вопросов. Скорее, речь стоит вести не о парламентаризме, а о его имитации. В которую на некоторое время поверила бурлящая революцией Россия.