Попалось на глаза запись программы «Один на один» далекого и знакового 1996 года. Накануне президентских выборов дискутировали по поводу будущего страны выдающийся отечественный мыслитель Вадим Кожинов и шустрый перестроечный публицист Андрей Нуйкин.
И я понял причину частой утраты инициативы в дискуссиях с либеральными оппонентами. В споре они зачастую выглядят ярче, а значит, убедительнее. Все потому, что у них практически отсутствуют моральные ограничители. В ход идет все что угодно, ведь ничто не сдерживает: главное – посрамить и заклеймить оппонента, маргинализировать его позицию. Любые подтасовки, допущения – все идет в ход. И все это сопровождается актерскими позами и интонациями Велюрова из «Покровских ворот».
В той передаче видно, как сложно было Кожинову переступить через себя, через врожденную деликатность, такт, чтобы попытаться оппонировать своему визави в близкой стилистике. Того несло, он играл на публику.
Сейчас возникают вопросы: где вы были, почему не видели того, что происходит в отечественной культуре и литературе, в частности? Я и сам себе постоянно задаю эти вопросы, а потом вспоминаю Кожинова на том самом телевизионном диспуте.
Еще не так давно как на дрожжах росла товарная масса идеологической литературы, направленной на отчуждение от своей страны, истории, культуры. Причем художественная форма становилась все более условной, главное – политическая, идеологическая манифестация. Все мы сталкивались с подобной навязчивой картинкой, когда вокруг все черным-черно и мерзость запустения, которая не лечится, а может только под корень и уничтожаться.
Но до поры по наивности думалось, что мы имеем дело с добросовестными оппонентами. Поэтому были попытки понять их аргументацию, чтобы можно было возражать, а может даже в чем-то и убедить. Тот же Кожинов еще в перестройку пытался дискутировать с публицистом Анатолием Стреляным, утверждавшим, что все лучшее в Россию пришло с Запада, а здесь – земля не родит никого и ничего. Кожинов приводил массу контрдоводов. Но дело в том, что у Стреляного не было никаких доводов, кроме конъюнктурной для того времени формулы.
Именно поэтому диалога никакого не было, он и не подразумевался по умолчанию. Шел каток новых культурных реалий под лозунгом «Раздавить гадину!» Помните такое воззвание либеральной интеллигенции октября 1993 года, когда на улицах Москвы пролилась кровь (тот же Нуйкин – один из подписантов обращения). «Гадина» – это, по сути, все наше цивилизационное прошлое.
Необходимо было не просто раздавить, но и подменить, вывернуть все наизнанку. Создавалась новая традиция, новый канон, новая система ценностей, назначались новые классики и их последователи. Так отечественную культуру прошивали вязью будущих иноагентов – и тех, кто с проклятиями сбежали из страны после 24 февраля 2022 года.
Прошивали теми, у которых цель оправдывает средства. Предельно отчужденные от всего что здесь, от всей отечественной цивилизации, искрящиеся ненавистью к ней и заламывающие руки от того, что их проект ее отмены не удалось завершить. Поэтому и готовы посылать все кары на наши головы, закупать любые беспилотники на свои гонорары. Не для нашей армии, конечно.
У нас слишком долго внушали обществу, что патриотизм – последнее прибежище негодяев. По сути, это было отправной точкой, с которой начинался любой разговор. Следующая догма состояла в том, что счастье – получить доступ в цивилизованный мир. На его вершине пребывают Штаты, поэтому национальные интересы любой страны якобы заключаются в союзничестве с ними и степень этого союзничества является критерием оценки той или иной власти, потому что от этого зависит эффективное развитие. Ну понятно же: чем ближе к солнцу, тем больше света и тепла.
Таков катехизис, такие догматы. Они не терпят никакой критики, никакого отступничества, а требуют беспрекословного подчинения. Россия отошла от этой догматики, очнулась от этого обольщения, вернулась в свою историю. Отсюда и вся сила ненависти, ведь в оптике ненавидящих она вступила на путь ересей и своеволия, поэтому и взывают не к диалогу, а к инквизиции. К ее кострам. Которые горели все постсоветские годы, а теперь почти перестали.
