Мы привезли гуманитарку в Донбасс. Без пафоса и лишней официальщины. Кое-что – медикаменты, книги – собирали и покупали сами, при помощи друзей. Литературу для подростков – учебную, историческую и завлекательную – сняли с домашних полок.

Ехали из Питера двумя машинами через московский снегопад, воронежский зимний дождь, ветер ростовской степи. То, что раньше было погранпунктом, теперь просто пост проверки документов и грузов. Проверили и пропустили. Если очередей нет – вся процедура занимает десять минут.

Был воскресный вечер, на Донецк шла машина за машиной. Люди возвращались из России после выходных. Правда, и в обратную сторону стояла очередь. Многие дончане проводят выходные дома, а работают в Ростовской области.

Напряжение приближающейся линии фронта чувствовалось, но не слишком. Мои товарищи, ветераны-бойцы, говорили: будем проезжать Макеевку, ты за нами езжай, не отставай. Мы прибавим, там уже недалеко до линии соприкосновения, бывают прилеты.

И я встрепенулся, понял, что так расслабленно, как шли две тысячи километров до Ростова, дальше ехать не получится…

…Однако это ощущение «изменившегося мира» проходит очень быстро. Когда мы теперь проезжаем Макеевку каждый день, движемся в потоке машин из Донецка и в Донецк, а вдали немного ухает, и ухо учится различать – кто и откуда, те первые донбасские разговоры кажутся почти смешными. Думаю, меня вообще ребята брали на понт. Ведь до этого мы только в питерских кофейнях общались…

Как бы то ни было, уже там, у административной границы ДНР, возникло безусловное ощущение единой страны и одного государства. Это наша земля, своя, кровная, только исстрадавшаяся, на которой уже восемь лет идет война, которую долбит и долбит из украинских, американских и еще черт знает каких систем огня многоязыкий враг, прикрывающий украинским именем и украинской марионеточной властью свое желание сокрушить и потеснить Россию.

***

Мы остановились в Чулковке, в районе частных домов. Это дом тещи одного из ветеранов-бойцов, приехавших с нами. Сама хозяйка, которую все называют мамой, лет шестидесяти, пять лет провела на «передке», кашеварила для бойцов. Ужин был замечательный. И какой борщ...

…Отгремело, и хозяйка наша говорит: сейчас чаю попьем, и я к Милке пойду покраситься.

Мой спутник, замечательный питерский художник Мурад Гаухман, говорит мне, когда я пишу эти строки:

– В Донбассе фактически воюют семьями.

И это больше, чем правда. Наша хозяйка, едва все началось в 2014 году, продала драгоценности, все ценное, что у нее с дочкой было, и во второй половине дома принимала ребят отрядами человек в 15-20, кормила, обстирывала, а потом, через несколько месяцев, сама ушла на передовую.

Немудрено, что бойцы зовут ее мамой.

***

Над Донецком – звездный купол. Ухает. Несколько прилетов. Били по больнице, возле моста…

…Вечером ездили в центр, пили кофе в таверне у реки. Донецк в огнях очень хорош. Предновогодние фонарики. Расцвеченные гирлянды с надписью: с Новым, 2023 годом! После восьми лет войны – иллюминация на улицах. Сила духа этих людей вызывает восхищение.

По набережной ходят парочки. Смеются. Целуются, выдыхая морозный воздух.

Сегодня холодная ночь. Топится угольная печка. Выйдешь из дому, даже куртку накинешь – и то зябко. Сразу представляешь, каково ребятам на позициях. А ты в тепле.

Рассказали местную лав стори. Уже далеко не мальчик, человек, жизнью тертый, позывные Рич (имена изменил я, не из-за каких-то опасений, но на всякий случай) служил в разведке в 2015 году. Познакомился в Донецке с девушкой, звать Верой. Но был он в таком состоянии, что никого видеть не хотел. Ни новых отношений не хотел, ни друзей. Так что ничего у них еще не случилось.

И тут пронесся слух, что какому-то Ричу оторвало ноги. Вера бросилась искать его по госпиталям, моргам. Рич говорит, что ему трудно представить себе, как это вообще можно – остаться с безногим. А тут такое...

К счастью, Рич был жив-здоров, в те дни хохол его даже не царапнул. С Верой они вместе до сих пор, и надо слышать, с какой нежностью он о ней рассказывает.

***

Ездили в Ясиноватую. Ясиноватая – город воинской славы ДНР и крупнейшая узловая станция в 21 км от Донецка, восемь лет практически на линии соприкосновения. Передовая в двух-трех километрах. Нынче добираются в Ясиноватую либо по «дороге жизни», проложенной через поля и железнодорожные пути в те дни, когда враги подошли практически к городским границам и все дороги простреливались, либо в обход, через Макеевку.

Мы привезли подарки 93-летней бабушке, пережившей блокаду в Ленинграде и прожившей всю остальную жизнь в Донбассе, немного гумпомощи в местную библиотеку и музей, собранные у нас дома книжки для подростков, материалы по ЕГЭ, Перельмана математику занимательную и физику, детскую энциклопедию по истории, словарь русского языка для школьников и много приятных мелочей. Ездили на разговор с мэром, внятным и внимательным, Дмитрием Шевченко, который говорит уверенно: как бы ни было трудно, город будет жить.

Какой ценой заплачено за эти слова – невозможно передать. Обстрелы повредили в Ясиноватой за восемь лет 70% жилого фонда. Но здесь нет зияющих ран, как в Абхазии. Все тут же ремонтируется, восстанавливается, вставляют стекла, чтоб не лопнули трубы, латают трубы, чтоб было тепло. Анна Бондарь, заместитель мэра, говорит: представляете, к нам приходят люди и жалуются, что у них во дворе не убраны листья. Мне кажется, что это лучшее свидетельство нашей работы. Город восемь лет под обстрелом, ухает каждые 10 минут, дорога простреливается, линия фронта в двух километрах, а они думают о листьях.

Кстати, о листьях в Ясиноватой многие думают. Едва мы пришли осмотреть роскошный вокзал станции Ясиноватая, когда-то одной из крупнейших сортировочных станций, как начальница станции Елена Григорьевна Алипа устроила нагоняй нашему товарищу Денису Шинкаренко, донбасскому ветерану и питерскому муниципальному депутату, что она-де в прошлом феврале приезжала в Питер, а у нас снег не убран. У них в Ясиноватой, тем более на станции, под ежедневными обстрелами, все убирают, сдувают пылинки. А Питер – культурная столица России, и такая беда.

Говорит она, а за окном прилет, в километре где-то. Денис краснеет, а тут еще один прилет – подальше, но помощнее.

А потом уже за чаем эта замечательная женщина, начальница вокзала, рассказывает, как тогда же в Питере на рынке продавщица, узнав, что она из Донбасса, спрашивает: «Скажите, вас силком тащат в Россию?».

А Елена Григорьевна из Ясиноватой чуть не плачет, потому поняла, что тыл наш, русский, настолько далек – и от борьбы их, и от беды, и от испытаний, и тем более от той цены, которую они платят за то, чтоб быть с Россией... И становится ей одиноко-одиноко. И она отвечает: «Нас без России вообще нет, Россия – единственная наша надежда. Честно говоря, мы убеждены, что мы и есть Россия». Смотрит на продавщицу питерскую и не понимает, верит та ей или нет.

А еще в Ясиноватой есть фольклорный ансамбль «Россыпь», в феврале его участники записали песню и ушли на фронт, а еще есть Пушкинская комната в библиотеке и при музее, а за ней – игровая для детей, чтоб маленькие не проводили слишком много времени на улице – стреляют. А Пушкинская комната – еще и комната письма, где дети заново учатся писать простые бумажные письма и открытки, от руки.

Городской музей был создан уже во время войны, усилиями заммэра по культуре Ларисы Ивановны Ищенко и ее сподвижников. Сразу видно, что и концепция музея, и сама экспозиция создавались в суровые, явно не равнинные времена – столько в ней домашнего уюта, простоты, чистоты и правды. Кажется, что в музее собран и воссоздан образ малой родины, который единственный и может удержать человека от отчаяния, когда мир рушится у него перед глазами.

***

Когда мы шли к бабушке, 93-летней ленинградской блокаднице Зинаиде Борисовне, ждущей на склоне лет победы в этой войне так же, как в детстве ждала победы в той, под звук постоянных прилетов во дворе к нам подбежали две черные дворовые псины. «Ой, я боюсь собак!» – воскликнула Анна, наша спутница из местной администрации, и все рассмеялись. Земля гудит от взрывов, восемь лет на линии фронта, из города до ближайшей Макеевки ходит одна покоцанная маршрутка («четыре уже мы потеряли», сказал мэр), и это единственный транспорт, идущий в сторону Донецка и всей остальной России, если не на машине… а она собак боится. И вправду – обхохочешься.

Кстати, в отличие от Донецка и Макеевки, где в глазах рябит от уличной рекламы, в Ясиноватой уличной рекламы уже нет. Только два обшарпанных щита стоят при въезде. И то правда, Донецк прифронтовой город, Ясиноватая – фронтовой.

***

Дмитрий Шевченко, глава Ясиноватой, говорит: «Мы были убеждены, когда Россия начала СВО, что пара недель, и все закончится. И все бы закончилось, если б мы воевали с марионеточным Киевом. Но польские наемники стояли под Ясиноватой еще в 2015 году, а сейчас мы воюем, ну, сами понимаете с кем».

И еще он говорит: «На первом этапе идеологическую войну мы проиграли. Сейчас, когда дело не в PR, а по существу, у нас есть возможность ее выиграть. Достаточно просто свидетельствовать. Не врать. Пафос никого не убедит. Не убедят и говорящие головы военных аналитиков, не видевших фронта, чьи выводы и прогнозы забываются на следующий день. Должно быть все просто. Примерно как история Ясиноватой».

Восемь лет на линии фронта, пара десятков километров от Донецкой кольцевой. За годы войны, к самым тяжелым дням нынешней весны, население сократилось с 30 до 10 тысяч. Однако сейчас растет. Где-то тысяч пятнадцать в городе. Мы, говорит мэр, этот рост видим по продажам хлеба.

И правда, пустынной Ясиноватую не назовешь, хотя при непрерывных обстрелах люди идут по улице перебежками – из дома в дом, поскорее.

Большинство детей учатся дистанционно, многих увезли в Россию, в Ростовскую область. Но мы видели, как у школы, что рядом с музеем, тренируется маленький отряд юнармейцев. «Это что, пионеры?» – спросил, выглянув в окно музея, наш юный спутник и помощник Влад, выпускник Кронштадтского кадетского корпуса. Про юнармейцев в Донбассе он не знал...

Мэр Ясиноватой Дмитрий Шевченко совершенно прав. Идеологическую войну мы можем и обязаны выиграть. Достаточно просто не врать. Неправда, фейки (как теперь ласково называют ложь) – оружие нашего врага, умеющего подсунуть публике съедобную и быстрорастворимую дрянь. Нашим ответом должно стать свидетельство. Прямое, от человека к человеку. Простое свидетельство о верности, стойкости и сопротивлении.

***

Брожу я по пригороду Донецка. Домики не прилизанные, нормально, но не богато люди живут. Хожу я и думаю, почему я готов умереть, а еще больше хочу жить за всё за это. Почему я хочу, чтоб это всё, чего так много в России и на той Украине, которая Россия, росло и совершенствовалось из себя, из своей сути, а пока просто победило, размотало все их польские аккуратные мощеные дворики и германские обученные города. Почему для меня это самое важное?

Как это объяснить сыну, всем интернет-подсаженным детям, черпающим информацию из хаоса случайных сообщений? Что мне сказать, какие слова найти для сытого тыла, городов-миллионников, кофеен с пресловутыми хипстерами, частью позорно слинявшими, частью слушающими Дудя, Невзорова, просто врага? Кто тут орк, кто тут эльф, кто тут люди?

Это наша земля. Не территория – Земля. Любовь не слепая, она – в высшей степени зрячая. Ухает в небе, если тише звучит – наши бьют, если как гром дальний – вражеский прилет. Обычный фон, легко привыкаешь.