18 апреля – памятный день для авиации, правда, с непонятным знаком. В этот день совершил первый полет первый в мире серийный реактивный самолет Ме-262. Правда, он был на вооружении фашистской армии. Первые реактивные машины имели всего одно, но очень серьезное преимущество над своими поршневыми визави – скорость. Разница была примерно такой же, как в эпоху становления истребителя-моноплана, который быстро показал преимущество над самолетами с несколькими крыльями.

Верткие бипланы неизменно побеждали при попытке крутиться с ними в маневренном бою. Но скорость давала в первую очередь инициативу – а она почти всегда приводит к победам в боях и сражениях. Имеющий преимущество в скорости всегда может выйти из неудобного боя, всегда может атаковать, когда это удобно. Иными словами, он может драться с максимальными шансами на успех.

А еще побеждающий в скорости может использовать очень удобную тактику «бей-беги» – набрал высоту, выждал удобный момент, спикировал на противника, обстрелял, ушел на второй заход, если надо. Он ведь все равно не догонит – делай с ним что хочешь. Так что большое количество скоростных истребителей может привести как минимум к завоеванию господства в воздухе.

Рано, но поздно

Но начавшие поступать на вооружение люфтваффе еще с весны 1944-го реактивные «Мессершмитты» никакого господства не завоевали. Тысяча истребителей – это много или мало? Появись они на год раньше и сразу в «товарных» количествах, этого стало бы если недостаточно, то, по крайней мере, очень и очень больно для противника. Но тысяча Ме-262 к моменту падения Третьего рейха – это не только мало, но и поздно.

Все дело в том, что новое оружие надо еще научиться правильно использовать, так как любая сильная сторона – это продолжение слабой. А выявить все скрытые особенности, все «подводные камни», может только продолжительная война с реальным, реагирующим на ваши действия, противником.

Тогда вы сможете выработать оптимальную тактику. А для этого нужно отнюдь не только мастерство пилотов, но и нужное количество новых самолетов. Чтобы оперировать разными по размеру соединениями, пробовать разные тактические ситуации, делать выводы. Так как в серию новые истребители были запущены лишь к 1944 году, то, когда был набран необходимый парк машин, было уже поздно. Рейх настолько трещал по швам, что речь шла исключительно о сиюминутном затыкании дыр, а не о построении единой рациональной концепции использования новых самолетов и завоевания господства в воздухе.

Уже не те

Свою лепту вносила и система подготовки пилотов. Немцы из-за ограниченного доступа к топливным ресурсам не имели возможности готовить массового пилота, «крепкого середняка», как это могли себе позволить, скажем, американцы с их безграничной промышленной и ресурсной мощью. Поэтому они делали ставку на воспитание асов – это видно даже по сравнительным индивидуальным счетам в Германии и, скажем, в Америке или СССР.

Но такая система, позволявшая тактически побеждать на первых порах, была невыгодна на дальнюю перспективу – асы рано или поздно выбивались, и в итоге в кабины приходилось сажать кого попало. Просто потому, что новые асы «вырасти» не успевали. У немцев возникла проблема с летными кадрами. Недаром наши опытные летчики, имеющие возможность сравнить, под конец войны сходились во мнении, что «немец пошел уже не тот».

Это негативно влияло не только на общую эффективность истребительной авиации, но и на Ме-262 отдельно. Потому что самолет был весьма непрост в управлении, и неопытный летчик часто имел на нем чуть ли не меньшие результаты, чем на обычном поршневом самолете. И это выводит нас к последней, но оттого не менее важной, причине.

Игра не в поддавки

Первые реактивные истребители не могли быть простой и удобной в использовании боевой машиной просто потому, что они были первые. То есть «сырые». Имелись они много у кого, но немцы оказались единственными, кто решил форсировать их запуск в серию – просто потому, что жизнь, в виде тех же союзнических налетов на города, неумолимо заставляла это делать. А ведь у сумрачного тевтонского гения имелись серьезные проблемы. Промышленность, например, не могла дать в нужном количестве высококачественных сплавов, что ограничивало характеристики самого важного элемента Ме-262 – реактивного двигателя.

В итоге он вышел ненадежным и время от времени выходил из строя прямо в полете. Еще хуже был постоянный фактор – самолет набирал умопомрачительные скорости, но делал это довольно медленно. И случись ему эту скорость потерять, как на него мог наброситься почти любой поршневой истребитель – сбрасывать скорость было нельзя. А не сбросив, было трудно попасть – особенно когда в кабине сидел не очень опытный летчик. В итоге первые реактивные самолеты стали для позднего рейха тем же, чем и Т-34 для СССР в 1941 году – внушительным, но сырым в применении козырем. Эти машины могли лишь в какой-то мере скомпенсировать нанесенный на фронтах удар, но сами по себе стратегических задач не решали.

Только вот СССР пользу от еще несовершенных, но могучих танков извлек, выстоял, и в итоге довел оружие до ума – поэтому поздние модификации «тридцатьчетверки» с 85-мм пушкой закончили войну на улицах Берлина. А реактивные самолеты люфтваффе смогли лишь ярко «выстрелить» и оставить неизгладимое впечатление у всех, кто видел их в деле. Но – не более того.