60 лет назад ответ на вопрос, зачем нам космос, был и у нас, и у американцев. На первом месте – военные задачи, на втором – соревнование политических систем. На третьем – наука в сочетании с тем, что можно назвать термином «покорение»: вершин, глубин, высот. В общем, патриотическое и общечеловеческое «дерзание», романтика.
Последней составляющей космонавтики в СССР было больше, чем в США, хотя Сергей Королев никогда не получил бы добро на свои космические проекты, если прежде не сделал бы межконтинентальную ракету, гарантированно достающую Америку. В то самое время, когда в Пентагоне разрабатывались планы массированной ядерной атаки по Советскому Союзу – Totality, Fleetwood, Dropshot и другие.
Сталин сделал правильную ставку на ракеты вместо строительства эскадрилий стратегических бомбардировщиков, как у американцев: не хватало средств, а главное – времени. Но и риск был, конечно, огромен. Вывезенная из поверженной Германии и в общих чертах скопированная под маркой Р-1 ракета «Фау-2» Вернера фон Брауна не решала главной задачи. И только гений Сергея Королева, Валентина Глушко, Владимира Бармина, Виктора Кузнецова, Мстислава Келдыша, Михаила Рязанского и других «родителей» нашего ракетостроения позволил сделать сперва Р-5М с ядерной боеголовкой, летавшую на 1200 километров и накрывающую Западную Европу, а затем и легендарную Р-7 – «семерку», способную долететь и до Америки, и на орбиту Земли.
Уже после «пятерки» в Королева основательно поверили в Кремле, а после «семерки» он получил карт-бланш на свои «фантазии», от которых в Министерстве обороны долго отмахивались. Есть байка о том, что маршал Дмитрий Устинов и Никита Хрущев дали «отмашку» на программу запуска искусственного спутника лишь после того, как Сергей Королев наглядно показал на макете, как железный шарик с радиопередатчиком на головной части ракеты легко поменять на ядерную боеголовку такого же размера. А уж когда пришли известия о том, что в Америке готовятся отправить на орбиту свой satellite, из ЦК уже грозно заторопили королевское ОКБ-1. Кроме военной, начиналась политическая гонка за престиж и влияние в мире.
Похожие мотивации двигали и американскую космонавтику. Стоит помнить, что в России корни «космизма» особенно глубоки и нетривиальны. Ведь патриарх космонавтики Константин Циолковский был не столько классическим ученым, сколько визионером. Он действительно гениально сформулировал несколько основополагающих технических принципов ракетостроения. Но он же, будучи последователем философа-визионера Николая Федорова, создал свою философию космонавтики, исходя из федоровской концепции «Общего дела». Огромные орбитальные станции, которые он прозревал в будущем, призваны были вместить в том числе и физически воскрешенных предков. Также и «отыскание новых землиц» в космосе, по Циолковскому, должно стать приготовлением «небесных обителей» отцам – после их воскрешения здесь, на земле. Кроме того, им двигала уверенность, что наша планета станет когда-нибудь человечеству тесна («земля – колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели»), поэтому мы призваны расселяться по другим звездным системам. Кстати, согласно его теории космической эволюции, люди потеряют тела и превратятся в некую лучистую энергию, что напоминает сегодняшний трансгуманизм.
Многие идеи «дедушки» космонавтики были, мягко говоря, странноватыми. Поэтому советская власть, обласкав «самоучку, не понятого при царизме», не печатала его философских изысканий. Их, без сомнений, знали пионеры советского ракетостроения Сергей Королев и Михаил Тихонравов и разделяли – если не полностью, то сам визионерский дух освоения человечеством околоземного пространства и полетов к другим мирам. Полетов, не сводимых к сиюминутным практическим целям – экономическим, военным, научно-прикладным. И эта мечта питала советскую космонавтику все 1950-е и 1960-е, пока был жив сам Королев, и немного позже – на его остаточном сиянии. При нем мы опережали американцев, став первыми и со «Спутником-1», и с Гагариным на орбите, и с Леоновым в открытом космосе. Сергей Павлович планировал масштабно: была разработана лунная программа со строительством поселка на Селене, параллельно верстался план марсианского пилотируемого полета. Неудачи со сверхтяжелой ракетой-носителем Н-1 были преодолимы. Но неожиданная смерть главного конструктора в 1966-м как будто подвела некую черту в нашей космонавтике.
- Русские были связаны с космосом всегда
- Россия начала освоение Арктики с помощью космоса
- Как советская интеллигенция хранила тайну полета Гагарина
И дело даже не в том, что через три года американские астронавты ступили на лунную поверхность, а мы ответили лишь луноходом. И не в гибели Комарова, а также Добровольского, Волкова и Пацаева. «Наследник» Королева Василий Мишин был противником дальней пилотируемой космонавтики – космос надо изучать роботами, параллельно осваивая орбиту, считал он. И все 1970–1980-е мы этим и занимались с переменным успехом. Автоматические станции серий «Венера» и «Марс», первая орбитальная станция ««Салют-1», ОКС «Мир», наконец, система «Энергия-Буран», сделанная в ответ американским шаттлам – все это были безусловные достижения советской космонавтики. Но... что-то из нее уже тогда непоправимо ушло.
Ушла та самая мечта, романтика первопроходчества, дальних горизонтов. Легендарный космонавт Алексей Леонов как-то признался мне в интервью: «Когда я думаю о тех, кто начинал нашу космонавтику: Сергее Павловиче Королеве, Бармине, Глушко, Юре Гагарине, мне иногда кажется, что они были присланы откуда-то сверху, чтобы выполнить Миссию. Выполнили – и ушли. А следом пришли совсем другие».
Да, очевидно, пришли люди умные, деловые, но без королевских «заморочек». И без волшебной улыбки Гагарина. Постепенно стали подергиваться туманом песни с «караванами ракет», ликующие манифестации обложек «Техники молодежи». В космонавтике настало время трезвого расчета, будней, коммерческой конкуренции. Доступные вершины взяты, а на дальние не хватает ни силенок, ни мотивации.
В конце прошлого века и начале нынешнего все это десятикратно усугубилось. В новой России космонавтике пришлось элементарно выживать, благо спасали коммерческие пуски к МКС, но и эта ниша на глазах схлопывается. Правда, и американцы, выигравшие холодную войну, столкнулись с глубокими проблемами: НАСА, когда-то бывшее «на коне», вынуждено пускать по стране пропагандистские автопоезда с передвижной выставкой, доказывающей налогоплательщикам пользу космических исследований. Прорывы также остались в прошлом. Явное их достижение зонд «Вояджер-1», покинувший Солнечную систему, был запущен в 1977-м, телескоп «Хаббл» – в 1990-м. Два последних американских марсохода хороши, но по большому счету не открыли никакой принципиально новой страницы. Зато в той же Америке задолго до нынешнего бардака широко разлились настроения космофобии и космоскепсиса, концентрированно сошедшиеся в блокбастере «Гравитация». Да и у нас молодые люди в сетях все чаще выражают скепсис и недоумение по отношению к космонавтике: а что нам делать на МКС, а зачем нам лететь куда-то, если дома жизнь никак не наладим?
У всего этого, кроме измельчания человеческого духа, есть вполне объективные причины. Ни у Роскосмоса, ни у НАСА, ни тем более у ЕКА нет никакой внятной стратегии космонавтики. Тактика – да: коммерческие и военные спутниковые группировки, от которых уже тесно на орбите, космическая научная «текучка»; само собой – военный космос, в котором нельзя отставать. Ну и еще космотуризм для богачей, как предельное опошление начальной мечты. Китайцы же, в свою очередь, пока лишь тщательно (и успешно) догоняют прошлые достижения СССР и США.
Пилотируемые «лунный» и «марсианский» проект периодически всплывают в планах космических агентств, но потом попадают под бюджетные секвестры правительств. И, кстати, вполне резонно: размыты сроки исполнения, расплывчаты цели, а денег требуется вагон, и возникают опасения, что вагон этот будет бесследно разгружен на Земле. Конечно, гораздо эффективнее можно было бы организовать ту же пилотируемую экспедицию на Марс усилиями многих стран, но где там! Человечество уверенно идет пока не к коллективному «миру полдня», а к «часу быка» и оруэлловским кошмарам. И никакой гений-одиночка вроде Илона Маска не переключит этот тумблер. Его предложение Дмитрию Рогозину отбомбиться по Марсу водородными бомбами, чтобы изменить там атмосферу – из разряда того же постмодернистского стеба, что и продажа участков на Луне или отправка в космос урн с прахом умерших.
Можем ли мы вернуться к той мечте, тому воодушевлению, с которого все начиналось? Где нам взять новых Циолковских, Цандеров и Королевых? А в центре вопрос, поставленный в начале: чего мы хотим от космоса? Понятно, что если нашей цивилизации не наступит коллапс, то мы будем продолжать отправлять ракеты на орбиту: без спутников связи, разведки, эко-мониторинга, без «опорных точек» тех же ВКС уже невозможно. А вот будут ли, как в песне, на Марсе яблони цвести и долетим ли мы «до туманных далей Оберона» – все более сомнительно. И дело тут не в неверии в возможность научно-технического рывка. Просто человечество сегодня находится в том состоянии, что, как пелось в фильме «Москва-Кассиопея» – «вряд ли звезды примут нас».
И все же надежда есть – она вполне иррациональна, как и полагается надежде. Она – не в новых ракетах и не в старых концепциях. Она в той самой чудесной улыбке Юрия Гагарина, с которой он смотрит на нас не из прошлого – из будущего.
