Даже начинать говорить о каком-то «особом пути» русского народа скучно – всегда известно, чем закончится: запишут то ли в патриоты, то ли в идиоты. А ведь даже не Россия начала историю про «особый путь» – это все немцы: тлетворное наследие Гердера и романтиков, научивших понимать народы как личности и приписывать им некий «дух», а историю их рассматривать как биографию.
В этом смысле мы традиционно следуем за европейскими учителями – и до слез обидно, что признавая за собой «особый путь», «особый дух», «особую сущность», нам в нем отказывают. Впрочем, не менее обидно, когда нам ее приписывают – ведь обозначить нечто как особую «сущность», значит повесить табличку homo russians на клетку, объявить, что с этими уже ничего не сделаешь.
В немецкой классике привычно искать корни нацизма, но в ней же мы найдем и корни коммунизма, а также русской идеи, польского мессианства, доктрины фашизма и открытого общества, благо Поппер помазал в качестве одного из своих праотцов Иммануила Канта – пожалуй, это был один из немногих философов, у которых ему не привиделся фашизм. Платону и Марксу не повезло. Здесь, кстати сказать, русская мысль оказалась бдительнее – она уже в 1914 году сумела поженить Канта с Круппом, дав им в качестве приданого немецкий империализм и евойную военную машину. Особую пикантность этому расследованию придает то, что улики были обнаружены великим русским мыслителем Владимиром Францевичем Эрном. Но это между прочим – в качестве яркого примера любимой философской пословицы: «Что Канту хорошо, то Эрну смерть».
Впрочем, обвинение русских в поиске особых путей звучит странно, особенно когда речь заходит о ХХ веке. Ведь тот выбор, который совершили мы в 1917 году, был выбором как раз в пользу общего, универсального – мечты зажить «единым человечьим общежитием». В 1920-е признавалось право всякого народа на свою самобытность – от языка до собственной коммунистической партии. Кроме русского. Да и в 1930-е это преодолевалось с большим трудом, за неимением лучшего варианта мобилизации масс – когда пришлось всерьез задумываться о том, как крепить патриотизм, поскольку мировая классовая солидарность крепилась не очень.
То, что задумывалось на заре советского общества, мыслилось как универсальное. Получилось весьма своеобразное, но в этом до самого конца Союза не сознавались. Внешние наблюдатели, впрочем, сразу же предложили объявить это русским эксцессом – социал-демократы, например, уверяли, что все эти большевистские эксперименты к светлому наследию Маркса отношения не имеют, а парижские русские религиозные мыслители опознавали в этом дух протопопа Аввакума и порывы славянофилов, пробивающиеся из «общечеловеческого мундира». Но мы хотя бы старались. А что другие народы?
У тех с сознательностью совсем плохо оказалось. То есть они ходили, но только своими путями. Как говорил Данилевский, все пути в истории надобно исходить. При этом в отличие от русского, хотя бы попытавшегося стать общечеловеками, они упорно настаивали на необходимости остаться самими собой.
Вот, например, польский народ в 1921-м не захотел идти путем мировой революции. Немецкий народ, правда, в январе 1919-го почти согласился, но к 1923 году передумал, а десять лет спустя и вообще слетел с катушек.
Итальянский народ, посмотрев на народ русский, изрек: «Нет, не этим путем надо идти. Мы пойдем другим путем». И пошел, первые лет пятнадцать даже довольно энергично: перестроил Рим, поднял Юг Италии, занялся строительством империи, пытался даже антигитлеровскую коалицию сколотить. Но дальше Мюнхен, понимание, что на Лондон и Париж, не говоря о Вашингтоне, рассчитывать нечего – и дружить приходится с теми, кто есть, особенно когда после Мюнхена у них прямая граница с тобой.
Турецкий народ просто ушел в штопор – пытаясь совместить все лучшее из путей других народов, синтезируя коммунизм с фашизмом и приправляя толикой нацизма, для остроты ощущений.
Испанцы долго спорили, сначала до хрипоты, затем до взаимного смертоубийства – что им больше идет, красное или коричневое? К исходу 1939 года победитель вроде бы определился, и здесь ему хватило мудрости, как и туркам – не присоединиться ни к кому в той общемировой бойне, которая началась в сентябре. Что позволило кровавому режиму Франко благополучно просуществовать до конца 1970-х, на пару с салазаровской Португалией.
Вообще стоит отметить, что трудно найти европейскую страну, ходившую в XX веке каким-то иным путем, кроме особого – до тех пор, пока с 60-х не наступило время общего благополучия, либерального консенсуса, окончательно восторжествовавшего в 80-е.
Увы, мы живем сейчас на обломках этого старого порядка – и продолжаем обламываться. С каждым новым годом все сильнее и сильнее. Хотя бы от того, что даже Америка уже больше не собирается быть империей и заявляет в лице Трампа, что сфера ее интересов весьма ограничена и за ее услуги за пределами этой сферы придется платить натурой, а не только демонстрацией верности принципам и прочей отвлеченной фигни.
Обидно, что мы – те, кто изобрел глобализм, те, кто проповедовал всемирную революцию и новое человеческое общежитие, – почти сгинули с карты истории во время переходного периода из ниоткуда в никуда, застеснявшись чужих ироничных рассказов про свой «особый путь».
