В Польше заявили о «прорыве» в деле эксгумации жертв «Волынской резни», основываясь на обещаниях главы МИД Украины. Но даже декларативную готовность Украины начать эксгумационные работы на Волыни польские власти надеются использовать в своих политических целях.
0 комментариевЛев Пирогов: Наши «папа и мама» – это наша история
Вот если бы «национальной идеей» назначить реабилитацию национальной истории. Иван Грозный – не плохой! Петр Великий – не плохой! Не кровавые палачи и маньяки, а строители государства. Неожиданно? Это еще полбеды, а вот вы послушайте дальше…
В тени Уренгойского Мальчика завяли всякие информационные пустяки вроде объявления о скором завершении военной операции России в Сирии и предречения патриархом конца света.
Правда, операцию уже один раз завершали, а конец света был просто фигурой речи – но все равно какой жир!.. Мальчик убрал всех. Посадил попой на газон, как Месси – недотепу-защитника. Распылил на атомы – и атомы закопал.
Выжженное информационное поле нельзя назвать «Пейзаж после битвы», потому что битвы никакой не было. Была Хиросима.
Радует нас это или не радует?
С одной стороны, общество ясно дало понять (и себе, и всем, кого это, возможно, интересует), что Великая война и Победа остаются святынями. На святыни (в отличие от «ценностей») нельзя «взглянуть по-новому», любой «свежий взгляд» – святотатство.
Да, мы часто жалели и даже внутренне прощали немцев. Но никогда не заявляли об этом официально. И не собираемся. («Мы» – это общество, а не власти, с тех станется.)
Это радует. Святыни должны быть. И у народа, и у каждого отдельного человека. Без них он становится бесхребетным, «жидким».
С другой стороны, очень покоробила стилистика нашего стихийного митинга: возмущение – и обида, возмущение – и агрессия. Обида и агрессия – это «слабые» реакции, они свидетельствовали о нашем чувстве беспомощности.
Мы не чувствуем, что наши святыни надежно защищены.
Не чувствуем защищенными себя и свои чувства.
Мы понимаем: в обществе существует условно 10–15% людей, готовых по тем или иным причинам «перешагнуть» войну и память о ней, и нет гарантии, что «те, кто принимает решения», встанут на сторону большинства – не пожертвуют нашими святынями в угоду какой-нибудь из сиюминутных политических выгод.
Ну ведь игнорируется же, например, тот факт, что большинство в обществе – за протекционистскую экономику, за прогрессивный налог и за реабилитацию Сталина?
Поэтому реакция наша и была столь бурной – «с запасом». И столь нетерпимой: как бы к «мальчику», как бы к немецким солдатам, а на самом деле – к попыткам пересмотра истории.
А почему же мы их так боимся?
Казалось бы, после хаоса 1990-х (когда пару лет даже Парад Победы не проводился, а телеканалы и радиостанции отменяли минуту молчания) становится только лучше. Появился «Бессмертный полк»...
Но что-то не так. Что-то нас тревожит и лишает уверенности.
Может, то, что большинство новых фильмов про войну обязательно имеют обличительно-покаянную нагрузку в виде разоблачения «ужасов сталинщины» и вообще «советских уродств» (так что даже порой непонятно, что тут к чему идет нагрузкой)?
- Facebook заблокировала аккаунт журналиста ВГТРК за пост об уренгойском мальчике
- Даже в Германии удивились словам «уренгойского мальчика»
- Андрей Бабицкий: Пару слов об общественной слепоте
А может, мы так переживаем за войну и Победу просто потому, что это последнее и единственное, что у нас есть? Да, был космос, но... рассосался. Был недавний патриотический всплеск в связи с Крымом – и тоже «что-то пошло не так».
Культура, искусство, наука? «Не смешите меня».
Можно гордиться национальной миссией, грядущими свершениями, планами на будущее, но их – внятных и убедительных, общенационального исторического масштаба – у нас тоже нет. «Есть ли у нас план, мистер Фикс?»
Раз в пять лет мы напрягаемся и придумываем (именно придумываем – высасываем из пальца) «национальную идею». Последняя версия ее, если не ошибаюсь, – это «рост благосостояния». Ну то есть нормальная жизнь. Для отдельной семьи – вполне себе идея, но вот для нации...
И даже если бы такой идеей можно было проникнуться, поводов для гордости тут никаких нет: одеваемся мы все равно «более хуже» американцев и европейцев (да и китайцев уже).
Кто-то скажет: а что, просто так жить, не гордиться, нельзя?
Нельзя. Не знаю почему, но нельзя. Родителям почему-то необходимо гордиться детьми, даже если те ничего особенного не делают. А детям почему-то необходимо гордиться тем, что мама самая красивая, а папа – самый сильный и умный. Можно гордиться новым смартфоном, но папой и мамой, согласимся, лучше.
Наши «папа и мама» – это наша история. В ней, кроме войны, вытоптано все. Вот мы и цепляемся – истово! – за последнее.
Кстати, в порядке бреда. (Не потому, что я считаю это бредом, а потому, что кто я такой, чтобы слушать мои предложения.) Вот если бы «национальной идеей» назначить... реабилитацию национальной истории?
Это очень сложный, очень масштабный проект. На нем можно понараспределять много бюджетов (это я уже рекламирую свое предложение чиновникам). Вот смотрите.Иван Грозный – не плохой! Петр Великий – не плохой! Не кровавые палачи и маньяки, а строители государства. Неожиданно? Это еще полбеды, а вот вы послушайте дальше...
– Ленин – не плохой!
Часть присутствующих уже попадала в обморок. И это только начало.
– Сталин...
– Что-о-о?
Чувствуете, сколько работы? На сколько лет?
Слинял положительный образ отечественной истории за пару лет перестройки, а вот восстанавливать его придется весьма долго. Но мне было бы очень интересно взглянуть на результат такой работы. Может, даже пожить при нем годик-другой.
Уверен, что если бы в той России какой-нибудь то ли мальчик, то ли студент выступил в каком-нибудь то ли бундестаге, то ли курултае, общество восприняло бы это как еще одно свидетельство своей силы, а не как плевок, пощечину и угрозу.