Кристина Потупчик: Эту стену с властью вы выстраиваете сами

Вчерашняя встреча Путина с членами Cовета по правам человека уже получила опасливо-уважительные оценки журналистов и политологов как главный «либеральный шабаш» уходящего года. Слишком уж непривычно всерьез радоваться тому, что президенту несколько часов озвучивали взгляды на состояние гражданского общества, несколько отличающиеся от официальных реляций, озвучиваемых обычно чиновниками – так и сглазить недолго.

К диалогу, увы, способны даже не все правозащитники в президентском совете

Российские политологи, впрочем, мало что могут помимо того, чтобы мелко креститься и с умным видом пересказывать публикуемые кремлевской пресс-службой стенограммы. Контент анонимных телеграм-каналов о российской политике правдоподобием мало отличается от утверждений о плоской земле и имеет примерно ту же степень полезности. Ну что же, попробуем функциональную политологию.

Встречи Путина с самыми разными экспертными сообществами и фокус-группами я отслеживаю и периодически помогаю организовывать уже лет десять. Все эти годы мне физически больно от того, насколько люди отказываются понимать, с кем, о чем и зачем они там разговаривают. И не надо поджимать губы и называть подобное понимание манипуляциями, сервильностью или лизоблюдством.

На днях вся лента в соцсетях была забита репостами статьи про то, как Трамп выиграл выборы с помощью тонкой подстройки к психологии каждого конкретного избирателя и целевого таргетирования своих месседжей. Но Трампу приходилось изучать каждого возможного сторонника по крохам цифровых следов.

Диалог же с Путиным – это диалог с человеком, который максимально публичен. Игнорировать эту публичность, пытаясь разговаривать с ним, как с врагом, соседом по подъезду или френдом на «Фейсбуке», конечно, можно. Но не надо потом удивляться, что сообщение не достигло адресата, и жаловаться на какую-то там «стену непонимания» – эту стену вы выстраиваете сами.

#{smallinfographicright=427277}Разговор правозащитников с Путиным вертелся вокруг трех главных тем – общественный контроль в тюрьмах (ОНК), закон об иностранных агентах и правоприменение «антиэкстремистских» законов. Сказано было немало, Путин искренне хотел услышать и воспринять абсолютно все, сказанное на встрече, но если основа гражданского общества – это диалог, а его вершина – правозащитники, тогда неудивительно, что это самое общество в таком плачевном состоянии.

К диалогу, увы, способны даже не все правозащитники в президентском совете. Многих постоянно заносило в сторону самозабвенных монологов, чьим адресатом был кто угодно, но только не Путин.

Чем вообще можно «зацепить» Путина?

Да он же об этом все послание говорил – несправедливость, наплевательство по отношению к простым людям. Его действительно сильно трогают такие истории. Обратите внимание на эпизод с СПЧ, когда Путин возмущенно процитировал постановление суда: «Такой-то – фамилия – совершил преступление путем написания заявления в липецкую прокуратуру».

Насколько эмоциональна была его реакция: «Когда на такое смотрю, у меня просто волосы дыбом встают. Что это такое? Совсем с ума сошли, что ли?» Совершенно искреннее негодование. Такое же негодование у него вызывает, когда подобные вещи игнорируют другие. Именно поэтому он попенял СПЧ на отсутствие громкой реакции на гибель наших медсестер в Алеппо.

Тут Федотову нужно было не мяться с виноватым видом, а четко сказать, что вообще-то эта реакция уже была к тому моменту опубликована на сайте совета и что входящий в совет российский Красный Крест вполне себе конкретно предъявил своим западным и восточным коллегам. А так это оставило у Путина впечатление вполне заслуженной с его стороны критики. Как думаете, после такого не убавится доверие к другим озвучиваемым вещам?

То же и с законом об иностранных агентах. Очень мудрым был заход Федотова со стороны экологии, с просьбой почистить список от природозащитных организаций. Тема экологии – это еще одна особо важная для Путина тема, и пренебрегать этим было бы глупо. Жаль, что не использован отличный пример нижегородского экоцентра «Дронт».

В мае 2015 года «Дронт» был включен в число иностранных агентов – на том основании, что центр получал иностранное финансирование. Были указаны три источника этого финансирования: 500 рублей, полученные от «Беллона-Мурманск» за подписку на издаваемую «Дронтом» газету «Берегиня»; заем у другой природоохранной НКО, значащейся в списке агентов – «Зеленый мир» (заем был выплачен «Дронтом» еще до проведения проверки); и, что еще более удивительно, грант от РПЦ.

И, увы, не прозвучал другой важный тезис – о тех проблемах, которые несет статус агента. Здесь можно было бы привести другой хороший пример – на днях суд оштрафовал саратовскую НКО по борьбе с ВИЧ «Социум» на 100 тысяч рублей за непредоставление отчетности, обязательной для иностранного агента.

Председатель «Социума» Илья Штейнберг уже заявил, что организация вынуждена закрыться и не будет обжаловать решение суда. Не потому, что согласна, а потому, что нет денег ни на бухгалтеров и юристов для усиленной отчетности, нет денег на штраф, нет денег даже на адвокатов, чтобы обжаловать решение. Организация состояла из социальных работников, медиков, психологов, и денег ни у кого из них нет.

Такой пример был бы гораздо более убедителен для Путина, чем пример «Левады», прозвучавший позже, хотя он и его услышал, пообещав разобраться – вот что значит сильный политик.

Путин ведь искренне и, прямо скажем, небезосновательно считает, что иностранные агенты – не есть хорошо. А что, разве мы в последние годы отмахиваемся от сердечного дружелюбия стран Запада? Кейс с допингом и прессингом паралимпийцев, истерика западных СМИ о «путинской пропаганде», постоянное кидалово по Сирии.

В итоге не надо удивляться, что Путин вновь повторяет СПЧ: «Мы не можем допустить засилья иностранных организаций у себя и никогда не допустим».

И задача правозащитников здесь – пытаться убедить президента не в том, что иноагенты белые и пушистые, а что за иноагентов у нас принимают совсем не таковых, а, к примеру, еврейский общинный центр «Хесед-Тшува» в Рязани, который занимается помощью пенсионерам, инвалидам, больным детям и их родителям, уходом за лежачими больными. В реестр иностранных агентов их включили за участие в круглом столе об использовании закона о социальной защите в практике оказания социальной помощи.

На тему ОНК замечательно выступила Людмила Алексеева, которая в буквальном смысле на инвалидной коляске стоически высидела все предшествующие монологи, чтобы попросить Путина помочь с фактическим исключением из системы ОНК реальных правозащитников, той же Анны Каретниковой, которая с маниакальным упорством много лет боролась за элементарные вещи вроде горячей воды или еды в СИЗО.

А вот Елена Масюк, взявшая слово после Алексеевой, звучала уже не так убедительно. Четыре или пять человек практически подряд говорили в итоге про ОНК, и все говорили какие-то важные, конечно, но при этом довольно абстрактные вещи.

Хотя пример, например, 58-летнего Сергея Булатникова, впавшего в кому в Бутырке, имел бы больший психологический эффект. На фоне стресса и множества заболеваний в СИЗО у него случился инсульт и отек мозга. Арестанта вывезли в больницу, где он так и не пришел в себя.

На все ходатайства врачей, правозащитников и ФСИН изменить ему меру пресечения следствие отвечает молчанием. Никто из близких не может прийти ухаживать к арестованному, у него образовались пролежни. Зато рядом с ним по правилам постоянно находятся четыре сменяющихся конвоира, из-за чего парализована работа СИЗО.

Ну и по экстремизму, этому наболевшему вопросу. Мы с вами говорим «282» и подразумеваем дикие сроки за репосты, штрафы директоров сельских школ за плохие интернет-фильтры, которыми невозможно отфильтровать все, и прочие прелести мыслепреступлений и правоприменений. А Путин говорит «282» и подразумевает ИГИЛ* и кавказских сепаратистов.

И у каждого своя правда – что, ИГИЛ в соцсетях не вербует? Поэтому Кабанов, выступавший по теме экстремизма, разумно воздержался от призывов отмены статьи – что толку сотрясать воздух, если знаешь, что тебя не услышат и не поймут? Зато он попробовал зайти с другой стороны, сказав о необходимости перевести все экстремистские дела на рассмотрение судов хотя бы не ниже областного уровня.

Потому что именно всякие муниципальные суды в итоге превращают список экстремистских материалов в каталог картин Васи Ложкина и приговаривают людей к срокам за карикатуру с критикой национализма. Если инициатива Кабанова будет реализована, это уже будет неплохим стартом.

В принципе, подобная методология позволяет с горечью взирать на практически любых «общественников», встречающихся с Путиным. Взять хоть Миронова, который попытался поднять вопрос цензуры и псевдоправославных активистов, решив рассказать об отмене рок-оперы «Иисус Христос – суперзвезда» в Омске.

В Омске ситуация, увы, не выглядит однозначной для впервые слышащего о ней человека. А Миронов не удосужился подробно разобраться в ней сам, собираясь выступать перед Путиным. Путин очень любит уточнять всякие мелкие детали для полной ясности, «плавание» Миронова по теме его явно раздражало.

Хотя по теме псевдоправославной цензуры можно было привести куда более яркие и очевидные примеры – вроде пособницы Энтео, избежавшей ответственности за погром выставки Вадима Сидура в Манеже, или псевдоказаков, уничтоживших изваяние Мефистофеля в Питере.

Но по итогам каждой встречи действительно что-то происходит, Путин действительно пытается решить проблемы и выполнить просьбы, о которых ему говорят. Но подумайте о том, насколько эффективнее были бы принимаемые меры, если бы те, кто говорит с Путиным, действительно хотели быть услышанными.

Источник: Блог Кристины Потупчик

* Организация (организации) ликвидированы или их деятельность запрещена в РФ