Игорь Караулов Игорь Караулов Русские за рубежом тоже выбрали Россию

Люди, уехавшие из страны в последние годы, проходят трудную школу, в которой проясняется их отношение и к загранице, и к родной стране. Собственно, мы все проходим такую школу, но у них это прямо-таки интенсив.

2 комментария
Ирина Алкснис Ирина Алкснис На выборах президента ценится каждый голос

В силу феноменальной активности граждан, благодаря очередям на избирательные участки в самых разных уголках света, выбор России неоспорим – и для нас самих, и для остального мира. На таком фоне западные заклинания о непризнании их результатов выглядят просто жалким лепетом.

0 комментариев
Сергей Миркин Сергей Миркин Для Донбасса это были необычные выборы

Выборы для многих жителей Донбасса подобны именинному пирогу на день рождения. Мой товарищ из Донецка сказал, что, проголосовав, окончательно почувствовал себя полноценным гражданином России – хотя паспорт получил в 2020 году.

3 комментария
28 ноября 2021, 19:30 • Общество

«Билет в один конец». Почему шахтеры продолжают погибать

Регионы России
«Билет в один конец». Почему шахтеры продолжают погибать
@ Александр Кряжев/РИА Новостии

Tекст: Юрий Васильев,
Кузбасс – Москва

Трагедии на шахтах были, есть и будут, пока в горном деле задействован человеческий фактор, считают шахтеры – ветераны Кузбасса. В том числе и с шахты «Листвяжная», куда приехал специальный корреспондент газеты ВЗГЛЯД после трагедии, унесшей жизни 51 горняка и спасателя.

– Траур объявлен, да. Подавлены повсюду люди, но везде понемножку, – объясняет Екатерина, подруга одной из родственниц погибших. – Мы все тут из Ленинска-Кузнецкого, оттуда наши пять семей, которые сейчас здесь. Я Светлану пришла поддержать, у нее сын Сергей там погиб...

– А так, – перечисляет Екатерина, – из города Белово на «Листвяжной» работают. И из поселка Грамотеино. Из Прокопьевска, из Колмогоровского. Отовсюду на «Листвяжную» ездят, говорит она. – Потому и нет сейчас такого, чтобы всем населением в плач уходить. Не как в Союзе, где в бригадах чуть ли не всеми соседями шли. В этом плане сейчас полегче, чем в Союзе: там целиком поселками шли в горе, если что.

Суббота, второй день после трагедии. Из проходной «Листвяжной» то и дело выходят родные погибших – «вот наши», в какой-то момент говорит Екатерина. Некоторые, увидев журналистов, сгрудившихся у проходной, говорят с ними. В основном – про чудо, случившееся накануне.

Горноспасателя, врача Александра Заковряшина уже успели наградить орденом Мужества посмертно – вместе с пятью коллегами, погибшими на «Листвяжной» в четверг. Заковряшина его коллеги нашли в пятницу, через день после трагедии – поймал под завалами поток свежего воздуха, смог не только не задохнуться, но и выбраться и пойти навстречу спасателям. Жив, но в тяжелом состоянии: переохлаждение и интоксикация, есть угроза почкам. Спасенный Александр лежит в больнице в Кемерове, рядом – искусственная почка, готовая к подключению в любой момент.

Указ под случившееся чудо переписали быстро. Счет погибших изменился в лучшую сторону. Но у тех, кто убит горем, свои вопросы.

 Наградили спасателя, а он живой выходит. И слава Богу, долгих лет ему. А наши-то где?
 Один выжил – значит, нам неправду говорят про концентрацию метана?
 Пожалуйста, люди добрые, мы согласны пойти в шахту и руками раскопать. Только пустите нас туда.

(Здесь и далее курсивом – прямая речь тех, кто потерял на шахте «Листвяжной» родных и близких – прим. ВЗГЛЯД)

 

* * *

– Они что, закончили спасательную операцию? – недоумевает кто-то из родных.

Из-под шлагбаума с «Листвяжной» выезжают несколько машин: «Передвижной командный пункт МЧС», «Пункт пожарной службы», «Межведомственный командный пункт», вереница ведомственных автобусов в придачу. У шахтоуправления – лишь несколько машин: полиция, Следственный комитет, пара скорых. О том, что как раз в этот момент продолжилась спасательная операция и горноспасатели ушли вниз, в шахту (точнее, то, что от нее осталось), и родственникам, и журналистам сообщат позже.

Судя по тому, как отреагировали родные и близкие – слишком поздно. Реакция убитых горем понятна, описанию поддается; стоит ли.

– Все же надо как-то соизмерять, – говорит Екатерина. – Мой муж шахтер, у нас всякое было. Никто не прекратит работы до последнего, тем более за два дня, это невозможно. Но у Светы горе, у всех горе – им каждый шаг надо каждую секунду объяснять, если они на шахту пришли. Почему этого не делают?

 Они работали ради семьи. Где работать? У нас трое детей. В шахте только. Мой не знал, что до такой степени, до гибели все будет происходить. Почти четыре года работал, но не знал, что так. Когда он работал продавцом, десять тысяч получал – попробуйте, прокормите себя и детей. Продукты купите, игрушки, вещи – которые стоят дороже, чем у взрослых.
 От 60 тысяч зарплата, плюс-минус. Стоит вот такое – этих денег?
 Горнорабочим – тысяч 50 грязными. В лаве – тысяч 70. При плане можно и нормально получить, но это несколько раз в год. Заработок зависит от плана, поэтому наши мужья идут на это.
 За вещами мужа [на шахту] не начальство сказало приехать, а друг нашей семьи. Приезжай, говорит, я тебя отвезу. Как я не поеду, как не поеду? Забрала баулы, пошла домой. Верните мужа, я прошу вас...

* * *

В ожидании новостей можно открыть массивный альбом, подаренный спецкору газеты ВЗГЛЯД в администрации города Белово. «Шахта «Листвяжная» От кирки и лопаты до шахты мирового уровня» – сообщает разворот. Альбом посвящен недавнему, 2018 года, 80-летию Белова и городского округа: 125 тыс. жителей, «уголь – становой хребет экономики», 47% городских налогов. Выше, чем в среднем по Кузбассу, где уголь дает более четверти регионального ВРП.

Шахта, где работает почти 1800 человек, действительно из лучших, из образцовых. В 2012 году ее посетил Дмитрий Медведев, в то время уже председатель правительства РФ – перед совещанием по угольной отрасли, собранном в Ленинске-Кузнецком. Про «Листвяжную» Медведев сказал тогда отдельно: «Условия на этой шахте хорошие, шахта современная, но сам труд шахтера, конечно, очень тяжелый». 

 Мы ждем, что они вытащат наших. Вчера сказали, что живых нет. Мы ждем тела.
 Они запустили азот, чтобы нейтрализовать взрывные газы. Теперь могут поднять только трупы.
 Двое суток, трое суток – еще можно что-то сделать. Сегодня  последний день, когда можно кого-то спасти.
 Живых нет, навряд ли теперь будут. А могли бы сегодня попробовать.

– Не могли, – заочно отвечает Николай Медведев, глава военизированной горноспасательной части (ВГСЧ) федерального МЧС. Полковник Медведев появляется ближе к вечеру, когда все родственники уже уехали по домам: снег, около минус 20, долго стоять трудно даже без горя. – Шансов нет, мы людям еще вчера сказали об этом.

– Но и вчера, и сегодня вы говорили о пострадавших, а не о погибших, – напоминает кто-то из журналистов, обступивших Медведева около проходной «Листвяжной».

Действительно, говорил и говорит. Что в субботу в шахту в 14.20 вошли три спасательных отделения – одно на разведку, два в резерве. Что главное при этом – «выяснение состояния газовой атмосферы в шахте». Проще говоря, сколько там накопилось метана. И только вторым пунктом – поиск и обнаружение возможных мест нахождения пострадавших. И план «на поиск и выдачу» этих самых пострадавших будет разработан только по итогам разведки – то есть, если позволит газовая атмосфера.

– Для нас пострадавший, если он не выдан на поверхность, в любом случае [называется] пострадавший, – отвечает Медведев. – Азот, согласно плану мероприятий, действительно подается в шахту. Это происходит, чтобы исключить взрыв газовой смеси.

* * *

 Шансов нету, говорят. А кто их видел мертвыми? Может, они просто под завалами там. Я понимаю, если бы их тела видели, но не могли эвакуировать. Но их не видели.
 Сегодня только пригласили [на шахту] на встречу, побеседовать психологи. Зачем мне беседовать, вы мужика моего выньте. Я сама педагог, воспитательница в детском саду, сейчас в декрете.
 Как нас могут не запустить в шахту? Я родная мать, она – жена, как нас могут не пустить.

– Нет, – отвечает губернатор Кемеровской области Сергей Цивилев на вопрос, можно ли пустить в поисковую экспедицию роботов. – Там все так исковеркано, что проходить сегодня может только человек. И то лишь специально подготовленный.

– Нет, – отвечает Цивилев на предложение ускорить поисковые работы. –

Мы очень хотим поднять каждого. Все, что в наших силах, будет сделано. Но без риска для гибели наших ребят. Когда спасатели бежали в шахту, чтобы спасти людей – это было оправданно. Сейчас – неоправданно.

При всех системах безопасности, горное дело – одна из самых опасных профессий. А когда [после трагедии в шахту] идет спасатель, степень опасности в разы выше. Это надо понимать.

– Нет, – говорит он в ответ на просьбу пустить журналистов на территорию шахты. Здесь – просто «нет», без объяснений.

К концу субботы «ВГСыЧевские», как горноспасателей называют горняки – все три отделения – выходят из шахты. Все штатно, замеры произведены. Кроме того, на поверхность выданы пятеро. И до того шестерых нашли почти сразу – шахтеры и спасатели.

Итого погибших – 11. И еще 40 пострадавших – там, внизу.

* * *

 Руководство все знает, как внизу с датчиками мухлюют. И все молчат. Всем рты закрывают. Им метры надо проходить – чем больше, тем лучше. Наши мужики метры копали, чтобы денег заработать побольше.
 Люди все в кредитах, у всех семьи. У меня трое, жена в декрете. Где еще работать, если не в шахте? Водителем можно работать – но то так себе. Работаешь, датчики [метановые] загрубляешь, чтобы автоматика не останавливала процесс. Кто не согласен – могут выгнать с шахты, и где работать...

О проклеенных двусторонним скотчем датчиках, занижающих показатели уровня метана, вокруг «Листвяжной» не говорит только самый ленивый.

Так же, как и о подобных «загрубленных» приборах говорили близ шахты «Северной» под Воркутой, где взорвалось в 2016-м – 36 погибших, консервация на семь лет.

То же самое – про «Распадскую» близ Междуреченска, Кузбасс: взрывы в мае 2010 года, погиб 91 человек. И так далее, по любой горняцкой трагедии. Разве что «Листвяжную» выделяют особо, называя «дежавю Распада», подчеркивая, что она стала второй по количеству жертв после «Распадской».

Потому что взрывы здесь – были и до нынешнего. И в 2004-м, когда погибли 13 человек. И раньше, во времена СССР.

Валерий Хриенко, бывший главный инженер

Валерий Хриенко, бывший главный инженер «Листвяжной» (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)

– Про нынешнюю трагедию у меня нет информации, – предупреждает Валерий Хриенко. – Зато есть про другие. На «Листвяжной», конечно же. С самого начала она «Грамотеинская», по поселку Грамотеино, где мы с вами сидим сейчас. А я на нее как на «Инскую» пришел, по речке Иня. Но все одно, как ни называй – а моя родная шахта.

Работу на шахте Хриенко закончил в 2014 году – уже не под землей. Тогда ему было 67 лет, сейчас – 74. После пенсии проработал еще 16 лет – потому что пенсия «маленькая, 20 тыщ». При трудовой книжке от горнорабочего до главного инженера.

– Как главный инженер, как технолог, как горняк – обывательские разговоры про датчики поддерживать не намерен, – предупреждает Хриенко. – Есть вполне профессиональный разговор, про случаи, которые были у меня. Начало 1980-х, я как раз главный инженер. Датчик метана был помещен туда, где этого метана быть не может. Вы знаете, что такое вентиляционная труба? С огромным сечением труба, через которую в шахту вентилятор чистый воздух гонит. Лучше всего датчик снять и в эту трубу кинуть – с гарантией на сто процентов, что не запищит.

– Чем закончилось?

– Ну что, пять человек погибли, – говорит бывший главный инженер нынешней «Листвяжной». – На шахтах в СССР был общий выходной по воскресеньям. А бывало так, что шахты плана дать не могут. Значит, надо договориться с людьми на воскресенье, дать двойную оплату. Все идут, работают. А за двойную оплату надо поднапрячься, побольше добыть и побольше заработать. Вот в этом забое произошел хлопок.

«Хлопок» – не дань нынешним традициям СМИ. Так горняки называют взрыв метана.

– Вот угольная пыль взрывается очень сильно и ни в какие сравнения с газовым хлопком не идет.

Взрыв метана – это мама дитятке по попке хлопнула. А взрыв угольной пыли – это Тайсон или Валуев вам по морде съездили.

Кувырком все, кручено-верчено, полшахты на поверхность вылетит. Вот такая разница, – объясняет Хриенко.

И продолжает – про хлопок на «Инской», нынешней «Листвяжной», в начале 1980-х:

– Работы было больше обычного, потому что за двойную оплату хотелось больше выдать на-гора. Газу, соответственно, тоже было много. Датчик метана работать не давал, отключал все автоматом. Горняки сунули датчик в вентиляционную трубу. Все равно не дает работать. Стали смотреть – оказалось, что у кабеля изоляция низкая. При кабеле есть другой датчик, который не дает работать при низкой изоляции. Они его загрубили, чувствительность понизили. А тут с кровли упал кусок и перебил кабель. А защита от короткого замыкания – считайте, что тоже отключена. А уровень метана неизвестен, потому что метановый датчик – в вентиляционной трубе, где чистый воздух. Какой-то метан, стало быть, был.

Все пятеро, попавшие под «хлопок», погибли от угарного газа. Никого не изувечило, подчеркивает Хриенко.

– Просто кислород выгорел, вдохнули они – и все. Единственный, кто сориентировался – машинист комбайна. Выбежал, побежал к выходу. Тоже упал – как говорится, головой домой.

Остальные остались там, где были. У телефона мастер сидел – наряд передавал. Другие у комбайна стояли. Еще один с лопатой упал. Итого пятеро, и опять же – датчики.

– А в 2004-м, когда 13 горняков погибли?

– Это мой второй взрыв, я тогда технологом работал, – вспоминает Хриенко. – Девять человек тогда осудили, в основном коллег инженерно-технических. Правда, сроки условные.

 * * *

– Я в 80-х работала на здравпункте шахты «Пионерка», – говорит медработник Светлана, ныне пенсионерка. – Взрыв был в 1984-м на шахте, которая потом стала самостоятельной «Колмогоровской», а тогда под «Пионеркой» управлялась. За каждым погибшим, за каждым родственником закрепили одного медика и одного рабочего либо ИТРа. Мы ходили, успокаивали, были рядом.

На «Колмогоровской» машинистом подземных установок начинал Сергей Махраков – нынешний директор «Листвяжной», отправленный на два месяца в СИЗО. В августе он был признан лучшим директором шахты по итогам областного конкурса «Кузбасс – угольное сердце России». Полный кавалер ордена «Шахтерская слава» – как и Владимир Вениаминов, муж Светланы: 35 лет стажа, больше десяти лет – начальник участка на «Пионерке». На пенсию ушел в 55 лет в 1990-м, но работал еще шесть лет – «пока «Пионерку» не закрыли, а так бы продолжал».

– 35 погибших на «Колмогоровской» было, – продолжает Вениаминов рассказ жены. – Людской фактор, обыкновенный. Вентилятор перестал дуть – работа автоматически остановилась. Раз, диод [в датчик воздуха] поставили, загрубили датчик – поехали без воздуха. Метан добрался до концентрации 6% – искра, взрыв.

– А от чего искра?

– Комиссия постановила, что упала порода и перебила провод, – говорит Вениаминов. – На самом же деле... Курил в забое один: нашли тело, во рту мундштук. Но советский человек не мог курить на рабочем месте; так вот решили.

– Комиссии не всегда точно работают, – подтверждает Хриенко, ветеран нынешней «Листвяжной». – И не только при СССР.

Когда речь заходит об искре как начале трагедии, бывший главный инженер Хриенко выделяет три причины. Курение – первая. Вторая – короткое замыкание на кабельной сети: случается, когда в аппаратуре копаются неквалифицированные слесари.

Третья – искра в перебитом кабеле. Не в стационарных, тяжелых, где бронированная оплетка – а тех, которые близ забоев: гибкие, в резиновой оболочке.

– Вообще-то такой кабель к бортам выработки положено подвешивать, – напоминает о технике безопасности Хриенко. – Но на практике он может лежать на почве. И на него что-то сверху может свалиться – вот как про «Колмогоровскую» говорили. Грохнулось, перебилось – искра... ВГСыЧовские дойдут до места, все выяснят, все найдут.

* * *

Что же касается метана, то родная для Хриенко «Листвяжная» по этому показателю особо опасной не считается. Здесь-то, уверен он, и кроется – по парадоксу – реальная опасность:

– Там, где шахта сильно газовая – там все настороже, и вольностей себе люди никаких не позволяют. А тут – расслабуха, газа нет, ну и работаем как работается. Всё, обывательские разговоры прекращаем, ждем результатов комиссии...

Вот что действительно настораживает бывшего главного инженера – время трагедии. 8.30. Это пересменка – одна смена выходит из забоя на-гора, другая под землей идет на работу.

– И что у нас с возможными источниками хлопка ли, взрыва ли? – спрашивает Хриенко. – Курение я отметаю. Одна смена уходит, знает, что через 20-30 минут поднимется на поверхность и накурится выше крыши. Ни от кого не прячась: поймают шахтеры кого за курением в шахте – так и убить могут, тоже были случаи. А те, кто спускаются на смену – уже до ушей накуренные, зеленые; им-то зачем.

Короткое замыкание от слесарей «с руками понятно откуда», отклоняется бывшим главным инженером по той же причине: те ушли, другие не пришли. Значит, остается легкий кабель, лежащий на земле и перебитый упавшей породой.

– Но и тут есть вопросы, – говорит Хриенко. – Максимум метана выделяется, когда рубят уголь. А в пересменку никто ничего не рубит. Даже если перед этим комбайн интенсивно рубил в конце смены, торопились горняки план дать – так пересменка полчаса, все всё уже проветрили, источника метана нету. Основного, самого главного.

Среди прочих источников газа, по Хриенко, – метан, «сочащийся» со стен выработки; но его не так много, «с основным не сравнится». Или метан с конвейера, где уголь идет – но конвейер, опять же, между сменами не работает. Возможно, предполагает ветеран «Листвяжной», в пересменку рухнула глыба с кровли, «плита огромной площади – бывает четыреста квадратных метров, а бывает и полторы. Вот тогда большое метановое облако может высвободиться», говорит горный инженер. Но это бывает редко. А чтобы попасть на легкий кабель и перебить его – еще реже.

– И однако же, странное время пересменка, – возвращается к началу Хриенко. – Как профессионала меня оно напрягает. Источников хлопка, взрыва – не так много. А людей – гораздо больше, чем обычно. И вот я бы сказал, что кому-то трупов надо было побольше...

Что называется, немая сцена.

– Я не верю в диверсию на шахте, – тут же оговаривается ветеран «Листвяжной» со стажем более 40 лет. – Просто и эту фантастику, по моим выкладкам и имеющейся информации, исключать пока бы не стал. На всякий случай. А следствие поработает, новые данные найдет – все будет понятнее. Ну, я надеюсь, что понятнее.

* * *

Владимир Вениаминов, ветеран шахты

Владимир Вениаминов, ветеран шахты «Пионерка», Кузбасс (фото: Юрий Васильев/ВЗГЛЯД)


– Сколько бы датчиков ни ставили, травмы были, есть и будут. Пока людей в шахтах роботы не заменят – будет одно и то же, – уверен Владимир Вениаминов, ветеран шахты «Пионерка». – За 35 лет меня – как всех нас – и ломало, и крутило. Оглох на 50%, спину угробил. Я так скажу: на нормальном производстве пенсию в полтинник не дают.

Что считать нормой: советские зарплаты шахтеров при дефиците товаров – или нынешнее форменное, по сравнению с временами Союза, изобилие, но при «плюс-минус» 60-70 тысяч в забое, а больше – если повезет с планом? Если, как того желает ветеран Вениаминов, в забои когда-то спустятся «роботы», то есть целиком автоматизированные системы, – где работать людям, что не могут прокормить свои семьи как «продавцы за 10 тысяч»? Как, прежде всего, быть с безопасностью – проблема которой как стояла, так и стоит? Что при социализме, что при капитализме.

– На каждой шахте есть государственный стандарт промышленной безопасности. У нас в Кузбассе есть свой, более высокий стандарт промышленной безопасности на опасных объектах, – разъясняет собравшимся у проходной «Листвяжной» губернатор Сергей Цивилев. – Этот набор мероприятий прописан в журналах, все контролируется. Все эти материалы сейчас изъял Следственный комитет. Он разбирается, соответствуют ли прописанное в журналах реальной обстановке или нет. Подтверждаю, что родственники делали заявления [о датчиках]. Следствие установит, были ли нарушения, и если да – то кто в них виноват. Это очень важно для всех: разобраться в ситуации – и чтобы такое не повторялось, чтобы трагедий больше не было.

– Это было всегда. Это есть. И это будет, – вздыхает Вениаминов, когда речь заходит о гибели шахтеров.

– Даже если ввести, как в очередной раз предлагается, огромные штрафы для угольных промышленников? В дополнение к уголовной ответственности, просто по факту гибели людей в забое?

– Человек, спускающийся в шахту, берет билет в один конец, – говорит полный кавалер ордена «Шахтерская слава». – Просто контролер приходит не каждый раз.

Пока людей в шахтах полностью не заменит автоматика – все может случиться всегда. Горное дело – такое дело, другим для шахтера оно быть не может.

В понедельник все будет готово к выдаче первых тел погибших на «Листвяжной». Будут вытаскивать остальных. В Кузбассе начнется время похорон.

 Мой не дожил до отпуска, до второго числа...
 Берегите своих родных, да *** с ними, с любыми деньгами, прожили бы...
 Наших уже не уберегли. Пусть у вас всегда будет не так, как у нас. Извините, что коряво сказала.

..............