К тому, как реагировали иностранные партнеры на военный мятеж Пригожина, претензий, почитай, и вовсе нет. В конце концов они ведут с Россией фактическую войну, и странно было бы им огорчаться тому, что в тылу враждебной страны произошел мятеж.
Если и было огорчение, то скоротечностью мятежа. Как сетовал киевский советник М.М. Подоляк: «Вы почти свели на нет Путина, взяли под контроль центральную власть, дошли до Москвы и вдруг отступаете».
Заговорщик, наверное, был бы польщен такой оценкой его первоначальных успехов, впрочем, логика киевских коучей понятна. Еще в течение краткого времени ликовала западная пресса, но затем затихла. То ли до самой четвертой власти доперло: что-то пошло не так, то ли из высших сфер вышла директива: «Уймитесь, дураки». Ибо реакция вождей Запада была на редкость сдержанная. Как будто они вспомнили историю с путешествием В.И. Ленина из Швейцарии в Петроград –
«Поехал, покорный партийной воле,
В немецком вагоне, немецкая пломба.
О, если бы знал тогда Гогенцоллерн,
Что Ленин – и в их монархию бомба».
То есть не рой другому яму с чрезмерным усердием.
Скорее всего, с точки зрения державцев Запада, В.В. Путин всегда был враждебен, при этом, однако, до известной степени предсказуем. Тогда как стихия бунта предсказуемости вовсе лишена. А непредсказуемость в державе с полутора тысячами ядерных боеголовок – это щекотливо. Мало ли что взбредет в голову повару, который может заварить любую кашу.
С привычным оппонентом В.В. Путиным как-то спокойнее. Именно поэтому в западных столицах отцеживали каждое слово, понимая, что дело не шуточное. Страх – великое дело.
Наблюдался удивительный парадокс. Как будто не то что Блинкен, но даже совсем девственная Анналена читали – и прочувствовали – датированное 1830 годом лермонтовское «Предсказание» –
«Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных, мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать,
И станет глад сей бедный край терзать;
И зарево окрасит волны рек…».
Когда это может случиться не на другом краю Земли (там-то ладно), а непосредственно под боком, оно сильно влияет на отношение к мятежнику и самозванцу. Но это там, на Западе, где и по-русски не говорят.
Полное же бесстрашие можно было наблюдать лишь в части русской общественности. Как здешней, так и заграничной. Как в рассерженно-либеральной, так и в рассерженно-патриотической.
Да, большая часть рассерженных патриотов все-таки не примкнула к повару. В чем похвалить мы их должны. Но при знакомстве с социальными сетями можно было встретить и оптимистическое: «То-то, братцы, будет слава нам с Пригожиным-отцом». Тем более было ликование и с противоположного фланга.
Либеральнейший М.Б. Ходорковский, при котором прежде служили неграми писательница Л.Е. Улицкая, проф. А.Н. Архангельский, акад. Ю.С. Пивоваров, теперь стал спрашивать приверженцев, где расположены склады оружия в Южном военном округе, и взывать: «Пригожин сможет выжить и дойти до Кремля, только если широкие массы людей получат оружие. Люди могут взять в руки оружие, которое сейчас буквально бесхозно. Берите! Пригодится уже завтра». Как говорят у нас в народе, «Aux armes, сitoyens!».
То есть Ходорковскому (и если бы только ему) не жаль не только проживающих в России детей и невинных жен. Его не волнует даже целостность собственного черепа. Ибо в ходе революционного мятежа всякое случается.
И вся трагическая русская история, начиная с февраля 1917 года, и для рассерженных патриотов, и для освободителей оказывается яко не бывшей. Что вызывает вопрос: да точно ли они патриоты и точно ли они либералы, если они были готовы вновь безоглядно раскручивать красное колесо? Тут можно ответить только одно: «С вами мы – не русские». Ибо если даже Блинкен более вменяем, чем они – ну, что вам на это сказать.
