Нельзя не признать, что отечественное кинопроизводство совершило в последние 20 лет невероятный скачок. Сегодня мы уже имеем полноценную киноиндустрию. Самое главное – появилось множество хороших сериалов. Отечественные сериалы теперь смотрят не просто по собственной воле, но даже по подписке, то есть за деньги. Отечественные сериалы рейтингуются на всевозможных стриминговых платформах.
Отечественные сериалы обсуждают в курилках, на кухнях, в чатах и на форумах. Отечественные сериалы стали поводами для разговоров. Еще недавно все было не так. Больше говорили о «Докторе Хаусе» и «Во все тяжкие», о «Декстере» и «Играх престолов» – обо всех действительно великих фильмах, которые зачали новый всемирный сериальный бум. Наша индустрия разгонялась некоторое время – и разогналась. Об отечественных сериалах уже можно говорить. И там теперь уже есть, о чем говорить.
Видимо таков неизменный закон – подъем индустрии невозможен без некоторой поденщины, без работ откровенно слабых. Но даже неудачные сериалы сегодня не падают ниже определенной планки, которая постоянно растет. Все так. Но есть кое-что, что до сих пор у нас не изжито. Я о фильмах и сериалах, посвященных нашей советской истории.
Еще в 90-е и далее у нас стали появляться кинопродукты, посвященные сталинскому периоду. И там обязательно наличествовал неизбежный, обязательный, злой энкавэдэшник. Даже у талантливых и умных авторов все равно не обходится без обязательного чекиста-монстра. В том числе и сейчас, когда мы стали знать гораздо больше о сталинской истории, когда современный исторический бум породил действительно серьезные исследования того периода.
Сначала я объяснял для себя этот аутизм на тему чекистов извечным невежеством, поверхностностью, интеллектуальной неуверенностью сценаристов, режиссеров и иных творцов. И правда. Многие наши творцы чудовищно плохо образованы. Вопиюще плохо. В их головах царит дремучая, архаичная, болотная, хлюпающая перестроечная антисоветская жвачка.
Нашим творцам просто нечем противостоять солженицынскому мифу о «ГУЛАГе», всей этой антисоветской шестидесятнической и эмигрантской туфте. Особенно раздражает, когда абсолютно не базирующийся на исторической правде «сталинизм» подается с каким-то чудовищным морализаторским пафосом, с какими-то безмозгло-всемирными истерически-историческими, вселенскими обобщениями. Все это уже даже не бесит, а скорее утомляет. Достала эта мещански-кухонная версия действительно сложного, драматического, но великого, полного свершений, периода нашей истории.
Но недавно я понял, что есть еще одна причина, которая определяет зацикленность наших киношников на злосчастных чекистах. Чекист – удобный антагонист для кинодрамы. Идеальный, на все случаи жизни антагонист. И правда – кого еще назначить антагонистом в те времена? Шпионов? Плохих функционеров? На самом деле, выбор типажей для нормальных антагонистов в те времена не столь велик. А чекисты имеют плотно и основательно нагулянный в перестройку и 90-е бэкграунд. Некий инвариантный, архетипический злой энкавэдэшник уже сочинен, уже хорошо придуман, уже кодифицирован. Он всегда стоит на запыленной полке людей-функций. Достаточно лишь протянуть руку, взять болванку, разморозить ее в микроволновке. И персонаж готов. А талантливые, с хорошей школой, актеры наделят эти ходульные сценарные конструкции плотью и подробностями. Так это работает. В некотором роде мы сейчас обречены на бесконечное тиражирование злых чекистов в нашем историческом кино.
- Как либералам и патриотам найти путь друг к другу
- Русское кино в долгу у России
- Всемогущество КГБ свело с ума бывшего директора ЦРУ
Понимаю, что кино часто «делает» злодей, сценарное конструирование антагониста – это очень сложно, это требует определенной культуры, критичности, самостоятельности. Но нужно учиться это делать. Нужно вспомнить, как это делается. В Советском Союзе, в советском кино мы очень хорошо умели это делать. Сейчас мы немного одичали. Но мне это кажется пока еще поправимым. Пока.
Кстати, самое эффективное и умное управление – то, которое загоняет управляемого в функциональную рамку, которое действует на уровне автоматизма мысли и жеста, не требует от управляемого усилия мышления и самоопределения. Можно сегодня говорить о сценарном габитусе в нашем кинопроизводстве, касающемся исторического сталинского периода. В подложке этого габитуса солженицынские десятки миллионов жертв ГУЛАГа и прочие фантомы. Такое рамочное управление нашими творцами очень хорошо ложится на наши извечные леность и нелюбопытство, о которых писал еще Пушкин. Наши творцы еще и ленивы.
А еще они просто неспособны работать с экспертным мнением действительно знающих и часто уважаемых «консультантов». Иногда, посмотрев совершеннейшую киноахинею на историческую тему, начинаешь внимательно изучать титры, и там вроде бы есть известные и уважаемые фамилии, но, очевидно, творцы их не услышали. Или нужды драматургии, механика драмы оказались важнее, или творцы просто не поняли экспертов. Так тоже бывает. И это тоже неудивительно. У нас часто и органы власти не умеют использовать экспертные суждения, интегрировать экспертизу во властные решения.
Сегодня происходит превращение реальной истории в фэнтези. Мы живем внутри большого а-исторического тренда. А-историчные люди показывают историю а-историчным людям, обладающим очень маленькими чувственными желудками, в которые настоящая, сложная, квадратная, многоугольная, неудобная история уже просто не помещается. Многие сегодняшние а-исторические горожане уже напоминают отчасти слабоумных, которые боятся правды, разум которых уже просто страшно тревожить. Настоящая история становится опасной для эмоционирующего сегодняшнего человека. Он со всем этим просто не знает, что делать. Он уже не способен раскопать истоки и корни, принять преходящесть кажущегося сегодня незыблемым. Не нужно торопиться обзывать сегодняшнего а-исторического горожанина «манкуртом». Эта метафора уже изрядно затаскана. Тут что-то другое. Может, не столь эпичное и поэтичное, размашистое и жирное, но, быть может, еще более страшное. Пора уже испугаться и начать что-то делать.
На наших глазах происходит оформление нашего коллективного исторического, нашего коллективного бессознательного на тему истории. И мы, вроде бы все понимая, ругаясь с телевизором, невольно соучаствуем в очень опасном деле. Вроде бы далеко не всегда сведение нашей советской истории к злым чекистам определяется некими коварными и злыми умыслами. Часто это случается как бы само собой, невидимо, почти машинально, так, что оно не может не случиться, но от этого не легче. Из-за этого в нашем кино о Великой Отечественной войне случилось и странное, и даже страшное. В военных фильмах у нас главными антагонистами, врагами всех хороших и симпатичных героев, стали смершевцы.
Не фашисты, не те, кто пришел нас убивать, а нашу землю выжигать огнем. В качестве врагов нам подаются наши же. В нашем символическом универсуме, в современном мире движущихся картинок, Великая Отечественная война превратилась в гражданскую, что есть абсурд, что есть шизофрения, что есть вопиющая неправда. И случилось это как-то само собой, незаметно, но системно и основательно. И с этим нужно что-то делать. Пока не поздно.
