В Японии межвоенного периода царил бардак. В стране практически открыто воевали между собой армия и флот – до такой степени, что некоторые адмиралы предпочитали ночевать на кораблях, опасаясь наемных убийц. Едва ли не каждый год менялся кабинет министров.
Объединить нацию пытались в решении больших и лежащих за пределами страны задач. Япония, как молодая империя, «проснувшаяся» слишком поздно, чтобы поучаствовать в дележе колоний, активно стремилась к новой дележке мира. Так и поживиться можно было, и отвлечь собственных людей от внутренних междоусобиц.
Со времен войны с Россией у жителей Страны восходящего солнца не было проблем с самомнением и недооценкой противника. На Англию и Америку смотрели, как на изнеженные державы, которые сильны лишь на словах. А китайцы и вовсе считались законной и не особо тяжелой для добычи дичью. Корея уже вошла в состав империи – но в Токио считали, что это только закуска перед по-настоящему серьезными завоеваниями.
Но когда японцы влезли не в условно контролируемую Маньчжурию (как это было в 1931-м), а в «большой» Китай, выяснилась неприятная вещь. Китайцы, конечно, уступали в количестве и качестве материальной части, их организация армии и выучка войск были куда хуже. И они несли в боях с японцами огромные потери. Но разваливаться на куски или покорно падать к ногам японцев после первых же сильных ударов «бумажный тигр» вовсе не собирался.
Напротив – китайцы наращивали сопротивление. С августа по ноябрь 1937-го гремела Вторая битва за Шанхай. Китай в те времена испытывал глубокий кризис – еще в конце XIX века японцы легко били китайцев на полях сражений. В Маньчжурии в 1931 году все тоже проходило сравнительно легко. Но после череды унижений китайцы нашли в себе силы восстановиться, а когда речь зашла о Шанхае, то упирались уже всерьез.
На улицах этого города происходило нечто сравнимое со Сталинградом. С той разницей, что наступающие на город не попали в котел, а одержали решительную победу. Регулярная армия Гоминьдана была наголову разгромлена. Но далось это дорогой ценой: китайцы потеряли около трехсот тысяч человек, а японцы – сто тысяч. Для настроенных на нечто вроде завоевания дикарей в колониях японцев это было не только много, но и очень неожиданно.
При этом потеря Шанхая, а затем и Нанкина не привела к немедленной капитуляции всего Китая. Войска китайцев несли потери, теряли города, но продолжали воевать единым фронтом и сопротивляться, отступая и ведя войну на истощение. Японцев, которые были настроены на быструю и решительную победу, такая ситуация очень злила, и они выходили из себя. Ярость бойцов и офицеров низшего звена совпадала с непониманием высших командиров: что же делать дальше. В сложившейся ситуации попытка психологически надавить на китайцев, запугать их, казалась вполне перспективной идеей. И для населения Нанкина совпадение этих двух установок было новостью, без преувеличения, апокалиптического характера.
Ужас на улицах
Оборона Нанкина организовывалась по остаточному принципу. Китайский лидер Чан Кайши уже решил отступать вглубь страны и брать захватчиков измором, а не тратить ценные войска в последовательных попытках отстоять город. Поэтому «Шанхайского Сталинграда» не повторилось. Японцы подошли к стенам Нанкина 9 декабря 1937 года и на следующий день начали его обрабатывать с воздуха, с моря, а также сухопутной артиллерией. 12 декабря китайцы решили вывести гарнизон. Но отступление быстро превратилось в никем не контролируемый бардак. Часть дезорганизованных и не способных к серьезному сопротивлению войск фактически осталась в городе на развлечение японцам. И ворвавшиеся в Нанкин на следующий день захватчики, озлобленные китайской «неподатливостью», начали резню всех подряд без разбора.
- Зачем японцы напали на Перл-Харбор
- Одно из самых жестоких преступлений XX века стало предметом спекуляций
- Китай борется за правду о своей Победе
Хороший пример для понимания как происходящего, так и царящей в Нанкине, да и в Японии, атмосферы – соревнование двух японских офицеров, Мукаи и Ноды. Спор касался того, кто первый зарубит мечом сотню человек. Конечно, не в бою, а казнив безоружных людей. Но показательно даже не это, а то, что это с нескрываемой бравадой печаталось в японской газете! Мукаи и Нода, кстати, пережили и Вторую мировую войну, но ненадолго. Известность в прессе сыграла с ними злую шутку. Обоих «мечников» в итоге выдали китайцам, которые расстреляли ненавистную парочку, что символично, в том же Нанкине. Хотя могли и мечами зарубить.
Другие японцы были ничуть не лучше. Они вели настоящую охоту за женщинами, подвергая их групповым изнасилованиям. Дисциплинированные когда-то японские войска превратились просто в скот. Женщин насиловали и очень часто убивали ради забавы – как и их мужей и отцов, пытавшихся хоть что-то сделать. Особое внимание японцев привлекали беременные китаянки – с ними часто расправлялись особо жестокими способами (они известны, но мы не будем тут об этом писать).
Но даже для обычного, случайно встреченного китайца, пуля в голову считалась относительно гуманной смертью – намного чаще японцы предпочитали орудовать штыком. Тела людей изувечивали холодным оружием. Людей травили собаками или поджигали заживо, облив бензином. Делалось это не с кем-то особо ненавистным, а со всеми подряд, кроме, пожалуй, проживавших в городе европейцев – да и те в обстановке развернувшейся кровавой оргии не могли чувствовать себя в полной безопасности.
Шокированные таким поворотом событий европейцы Нанкина пытались спасти как можно больше китайцев, но получалось это плохо. В захваченном городе действовало право штыка и сапога, а у японцев по этим параметрам имелся абсолютный и ничем не балансируемый перевес. Немецкому бизнесмену по фамилии Рабе, члену НСДАП (Германия и Япония были союзниками), удалось создать некую условную зону безопасности, свободную от китайских войск, где пыталось прятаться мирное население. Однозначно безопасной ее назвать было нельзя, но многим китайцам это дало шанс выжить. Так фашист спас «желтых».
В какой-то момент японский генерал Мацуи все-таки попытался навести порядок. Это возымело серьезный, но не абсолютный эффект – в рамках отдельных эпизодов кровопролитие и насилие в городе продолжались до января 1938 года. Чудовищная резня, произошедшая частично при попустительстве, а частично при содействии японского командования, так и не достигла своей цели. Вместо того, чтобы сдаться, китайцы озлобились еще сильнее и активно провоевали с японцами до 1945 года, невзирая на тяжелейшие потери.
Великий урок
Количество пострадавших в Нанкинской резне – вопрос дискуссионный, и дело, конечно, в политике. Японцы склонны преуменьшать масштабы, а отдельные ревизионисты и вовсе пытаются ее отрицать. Дескать, все убитые гражданские – побочный результат штурма города, а специально, со злости, закололи лишь несколько сотен человек. Эту крайность опровергают материалы Токийского трибунала и многочисленные свидетельства, в том числе и проживавших в городе иностранцев. Десятки тысяч изнасилований и убийств скрыть невозможно.
Другая крайность – отношение китайцев. Для них резня – это одна из «точек сборки» современной китайской нации, некое ужасное и возмутительное событие, которое удалось пережить, за которое удалось отомстить, а значит, в итоге сильнее сплотиться. Поэтому китайцы склонны преувеличивать количество жертв резни до фантастических 300-400 тысяч. Взвешенная оценка снизу – около 40 тысяч убитых в самом Нанкине. Хотя, конечно, следует понимать, что бесчинства и насилие были не только в самом городе и не только в конце 1937 года. Японский стиль управления оккупированными территориями был, мягко говоря, очень жестким, ничем не уступал поведению нацистов в СССР.
Среди прогрессивно настроенных людей часто бытует мнение, что развитие техники и общественных отношений автоматически влечет за собой и развитие гуманности нравов. Нанкинская резня доказывает, что это не так – Япония была страной, способной строить крупнейшие в мире линкоры, авианосцы, создать современную армию. Но поведение японцев в Нанкине было беспрецедентно чудовищным. Даже нацисты, при всем ужасе их оккупации, не доходили до внезапного срыва в дикую оргию в только что взятом городе – их машина уничтожения отличалась не яростью и разгулом, а напротив, бездушностью и механистичностью. У японцев в Нанкине был другой стиль – они не сдавали всю грязную работу «на аутсорс» в концлагеря или в руки голода, а делали ее руками обычных армейских частей.
Вывод тут простой. Если в середине довольно просвещенного XX века две такие развитые страны, как Германия и Япония, находящиеся на разных концах земного шара, оказались способны на такие вещи, нам не стоит питать иллюзий насчет этой самой «развитости». История показывает, что в эпоху перемен налет цивилизованности слетает быстро – и исполнителями геноцидов могут становиться самые разные страны, представители самых разных народов – вчерашние ученые, политики, офицеры.
Раз так – иллюзии опасны. Угроза может вырасти откуда угодно и, в исторических масштабах, когда угодно. В нашу страну она уже приходила, и нас уже пытались геноцидить, пусть и другими, более механистическими методами. А это значит – мы всегда, во что бы то ни стало, должны быть способны себя защитить.
