Мы со старинным товарищем заспорили о 1812 годе. Казалось бы, «что он Гекубе, что ему – Гекуба?!» А схлестнулись.
24 июня 1812 года Наполеон вторгся в пределы России. В этом году – 200 лет вторжению, сражениям и русским героям Смоленска и Бородина.
Не надо смешивать имперскую кичливость и нормальный патриотизм
Все, что было потом, – известно. Но я говорил, что мы выиграли тяжелую войну стратегически, но – проиграв все сражения на своей территории, просто каким-то русским ленивым терпением.
А он – что я не патриот и что 1812 год – это был наш триумф.
С триумфом – по итогам – я согласен. А вот с его оценкой войны до триумфа – как-то не очень.
Похоже, лорд Черчилль был прав, когда сказал, что история начинается через двести лет, а до того это журналистика. Он, похоже, говорил об отстранении от предмета изучения, о том, что для поколений эмоциональное отношение должно смениться здоровым отчуждением без личностных оценок.
Тут – да, война 1812 года сегодня может рассматриваться отстраненно, никаких обид при оценках событий и людей. До сих пор это мог сделать только Лев Толстой, но кто с ним мог тягаться? Кто мог спорить? Он же первым показал в литературе полный разброд среди наших генералов, которые не могли договориться между собой о совместных действиях, ленивого и весьма нерешительного Кутузова, полный хаос Бородинского сражения, необратимость отступления нашей армии.
Бородинское сражение – вообще особая точка войны, наступающая армия (Наполеон) потеряла примерно столько же, сколько и обороняющаяся (русская), что по всем законам военного искусства означает ровно одно: наши потери были многократно тяжелее французских. Более того, мы в итоге не удержали своих позиций и отступили до Москвы, да еще и отдали ее без боя (предполагалось второе сражение, которое не состоялось).
Это если говорить конспективно.
Это не умаляет личной храбрости солдат и общей храбрости войска. Вернее, общей решимости войска сражаться.
Но надо все-таки отчетливо понимать, что бегство армии Наполеона не было вызвано нашими военными победами над французами. Все последующие после ухода из Москвы столкновения русской и французской армий были, по сути, арьергардными боями отступающей Великой Армии. И именно на плечах этой катящейся армии, уже деморализованной, но все еще мастерски огрызающейся, мы и вошли в Париж.
Возможно, меня можно обвинить в упаднических настроениях при рассматривании героической войны 1812 года. Но у меня есть союзник, который никогда не давал неточных оценок, поскольку всегда искал для своих формул единственно точные слова, не позволяющие двойных толкований:
«Гроза двенадцатого года
Настала – кто тут нам помог?
Остервенение народа,
Барклай, зима иль русский бог?
...
Но бог помог – стал ропот ниже,
И скоро силою вещей
Мы очутилися в Париже,
А русский царь главой царей».
Александр Сергеевич Пушкин ни секунды, судя по этим строкам, не сомневался, что изгнание Наполеона из России и приход нашей армии в Париж – все это чистая воля провидения («очутилися» – это термин просто из сказки, «cилою вещей» – значит независимо от того, что делали и как поступали, рок), и даже Александр стал царем царей не по своим талантам, не в ходе гениальной военной кампании, а просто так получилось.
Да и слава Богу, что получилось без обычных наших чудовищных потерь.
Как много здесь пересечений у Толстого с Пушкиным, у боевого артиллерийского офицера, прекрасно понимавшего суть стратегии войн и тактики сражений, и у поэта, ни разу пороха не нюхавшего.
Впрочем, они оба были гении, а гении видят все сразу по сути.
Завидовать будем!..
А патриотизм, мне кажется, состоит в том, чтобы пытаться понять суть своей истории, трезво оценивать ее победы и потери. Россия, кстати, выиграла практически все войны, в которые ввязывалась. Проиграла – считаные. Германия – выиграла всего две или три войны. США – одну (с союзниками – Вторую мировую). СССР – одну (Отечественную) и тактическое сражение на Халхин-Голе (Афганистан и прочие Кореи и Анголы, а до того – Испанию и Финляндию мы проиграли вчистую, а победу в Гражданской войне я победой не считаю, соглашаясь с генералом Деникиным, который говорил, что в братоубийственной войне героев быть не может, и поэтому, кстати, не вручал на Гражданской наград своим офицерам). Но осознание поражения – это тоже ценно, это заставляет думать о том, как и что делать, чтобы поражений не было.
Так что не надо смешивать имперскую кичливость и нормальный патриотизм, который есть спокойная и простая гордость за то, что делали предки, и понимание их настоящих заслуг и ошибок.
