«Зеленая повестка» добивает европейскую энергетику

Европу все больше беспокоит нарастающий дефицит энергоресурсов по всем направлениям. Это касается не только поставок газа, хотя их, конечно, в первую очередь – в частности, по сведениям западных СМИ, Еврокомиссия намерена призвать страны-члены ЕС к «немедленному» сокращению потребления газа.

Дело дошло до того, что Париж решил: частные игроки не могут обеспечить нужный уровень атомной генерации, поэтому нужна ее национализация.

Польша, отказавшись от импорта российского угля весной 2022 года, уже изучает возможность нарастить его добычу внутри страны. Все потому, что 72% электричества здесь – именно «угольные». Не самая богатая экономика Европы может продолжить работать, только если будет жечь ископаемое топливо, но и его, как выясняется, настоящий дефицит. Премьер Польши Моравецкий честно признает: «Проблема в том, что вообще нет угля в достаточном количестве».

Финляндия сообщает, что зимой может начать отключать физических лиц на период до двух часов в сутки. Причина? Страна отказалась от энергоносителей из России. Расчет показал, что это неопасно, потому что 26% всей энергии страна получает, сжигая древесину, 18% – от АЭС, 9% – от угля и только 7% – от газа.

Проблема в том, что это был плохой расчет.

В 2021 году финны импортировали 10% всей своей электроэнергии из России. Поскольку Москва запросила за энергию в рублях, Хельсинки отказался от закупок. Это казалось логичным: французская АЭС, третья в Финляндии, как раз входит в строй. Финны полагали, что она закроет дефицит от обрыва связей с русскими. Но реактор французской постройки пока не вышел на нормальный режим, и задержки с ним грозят затянуться до зимы. Когда потребление энергии растет – вот тут-то финны и могут столкнуться с отключением.

Неидеально и в других странах ЕС. В ФРГ газохранилища заполнены на 65%, и из-за санкций против России (турбина «Северного потока») отбор из них пока выше закачки. При уровне 65% спокойно пройти зиму не удастся.

Венгрия и вовсе объявила чрезвычайное положение в области энергетики. В его рамках она даже запретила экспорт дров – не самая обычная мера для 2022 года. Помогут ли все эти меры?

Атомная национализация: стратегически здраво, но не в этом десятилетии

Решение французских властей о национализации атомной отрасли – тот редкий случай, когда национализацию можно только приветствовать. Дело не в том, что частные компании не могут эффективно развивать атомную отрасль. Напротив – они вполне делали это в 1960–1970 годах. Тогда в США частные компании строили АЭС крайне быстро. Вот только эта эпоха осталась в прошлом, когда в западном мире появилась концепция того, что каждая атомная электростанция по умолчанию небезопасна и ее экологическую безопасность надо доказывать. После этого банки на Западе стали кредитовать атомные проекты только под высокие проценты, а с такими процентами их строительство перестало быть выгодным и фактически встало.

Большинство акций Électricité de France формально всегда принадлежало государству. Однако с 2004 года из-за требований ЕС Париж пошел на частичную приватизацию компании и, как считают многие во Франции, с тех пор ее руководство чересчур много внимания уделяло прибыли и отчетности и слишком мало – техническим аспектам, столь важным в атомной индустрии.

На эту тему
• В Германии призвали продлить срок эксплуатации АЭС
• План Германии по отказу от российского газа невыполним
• Европа начала отбирать газ у самых слабых

Не лучшим итогом 2004 года иные считают и проблемы начала 2022 года, когда коррозия контуров охлаждения ряда реакторов заставила Électricité de France остановить их на ремонт в самый разгар высоких цен на газ. Поэтому теперь Париж с легкостью готов заплатить акционерам 5 миллиардов евро, чтобы вернуть себе полный контроль над компанией. Но даже если ренационализация позволит французам снова развивать атомную энергетику, в этом десятилетии ее плоды не успеют сказаться.

Дело в том, что это Росатом или Китай (там АЭС тоже строят госкомпании) могут строить АЭС за 4–5 лет. Во Франции тоже был очень длительный перерыв в строительстве новых реакторов. Поэтому когда там начали его снова – с декабря 2007 года, на площадке «Фламанвиль-3» – его планировали ввести в строй в 2012 году, потратив на это 1 миллиард евро. Сейчас 2022 год, и раньше следующего года ввод этого энергоблока никто не ждет. На 2020 год стройка обошлась уже в €19,1 миллиарда, сейчас превышение по цене достигло двух десятков раз.

Из этого прекрасно видно: атомщики Франции утратили свою чрезвычайно высокую компетентность, которая в 1970–1980-х позволяла им строить реакторы быстрее, чем СССР. Многие годы увлечения «зелеными» идеями не прошли зря. Даже если Париж прямо сейчас и попрощается с «зелеными» иллюзиями (что далеко не факт), раньше 2030-х массового ввода новых АЭС не будет. А без массового ввода они не бывают и укладывающимися в бюджет. Реакторы по 20 миллиардов евро, как «Фламанвиль-3», откровенно говоря, никому не нужны: энергия от них дороже, чем от ТЭС. Поэтому при всей здравости французского подхода – АЭС действительно единственная реальная альтернатива ТЭС – далеко не факт, что его получится реализовать.

Польша и все-все-все

И в то же время Франция – единственное западное государство, у которого есть хотя бы теоретические шансы выйти из энергетического кризиса. Если не в 2020-х, то хотя бы в 2030-х. Почему?

Взглянем на позицию премьера Польши Моравецкого. Он призывает добывать как можно больше угля в свой стране, ибо чем больше его добудут тут, тем меньше его придется ввозить. Но обратимся к цифрам: поляки в 2020 году добыли 56 миллионов тонн каменного угля, что и так 96% от всей добычи в ЕС. По добыче бурого (в карьерах) они уступают только Германии.

Но долгосрочная энергетическая политика ЕС подразумевает полный отказ от угля – и задачу эту никто не снимал.

Именно поэтому польские шахтеры устраивают забастовки с требованием не просто высоких зарплат, а конкретных планов на будущее развитие отрасли. Они хотят иметь уверенность в том, что, нарастив добычу угля сегодня, официальная Варшава не свернет это все завтра. А без таких гарантий угледобывающая отрасль Польши продолжает терять кадры.

Но еще важнее то, что поляки получают евросубсидий на 18 миллиардов евро в год. Причем от стран типа Германии – лидеров «зеленого» перехода. Это значит, что рано или поздно те будут нажимать на Польшу, требуя снижения добычи угля. В таких условиях ни один здравый инвестор не начнет серьезно расширять польскую добычу.

Германский вариант: надо просто меньше жить

Однако сами немцы уже заявили, что временно возвращаются к угольной генерации взамен газовой. В Германии 151 угольная ТЭС, которые в последние годы чаще стояли, чем работали. 16% ее электричества ранее получали от газовых ТЭС, но теперь, в связи с физической нехваткой газа – вспомним все ту же турбину «Северного потока», которую санкции помешали вовремя отремонтировать, – эти 16% надо замещать углем.

Проблема заключается в другом: что там жечь? Бурый уголь из открытых карьеров добывается в Германии, и такие ТЭС можно вернуть к работе быстро. А вот ТЭС на каменном угле – уже нет. Шахты такого рода немцы закрыли еще в 2018 году. Вместо этого они ввозили уголь... из России.

Импортировать уголь из-за рубежа тоже стало сложнее: от закупок российского угля Европа отказывается. А свободного угля на мировых рынках сейчас острый дефицит. Цены, соответственно, ненормально высоки.

В чем же сейчас состоит немецкий план по борьбе с энергетическим кризисом? Как ни странно, ни в чем, что относилось бы к энергетике. Долгосрочных изменений в энергополитике Берлин не планирует. 8 июля немецкие власти заявили, что возврат к активной работе угольных ТЭС продлится только до марта 2024 года – не далее. Что же изменится тогда? По планам немецкого правительства, доля российских поставок в немецком потреблении газа упадет с сегодняшних 35% (а до санкций было 55%) до 10%. То есть немцы делают ставку на импорт СПГ из США: к весне 2024 года как раз должны быть достроены германские терминалы по его приему.

Но есть в этих планах одно уязвимое звено – цена. То, что американский СПГ базово дороже российского, тут даже не очень важно: при биржевых ценах на газ выше тысячи долларов за тысячу кубометров выгодно везти метан и из Штатов. Вопрос в другом: добыча газа в США растет довольно ограниченно.

Причина в чем-то похожа на польскую угольную дилемму. Американский газ, как и нефть, в огромной степени добывается «сланцевиками», чей бизнес крайне зависим от кредитов: горизонтальная скважина в плотных сланцевых породах работает 5–7 лет, а затем ее надо замещать новой. Несколько лет назад мелкие и средние «сланцевые» компании столкнулись с низкими ценами на углеводороды, и чтобы продолжать бурение в такой среде, набрали немало кредитов, с которыми еще не расплатились до конца.

Главное же – они не желают попадать в такую ситуацию вновь, поэтому расширение добычи идет очень неохотно. Да и банки на Западе не горят желанием выдавать им кредиты. Идеи «дивестирования» – отказа от вложений в добычу ископаемого топлива – никуда не ушли из западного дискурса. Крупные финансовые организации по-прежнему сторонятся финансирования «сланцевиков». Проценты по облигациям «сланцевых» компаний куда выше, чем те, что платят операторы ветровых и солнечных электростанций.

Выходит, вернуться к дешевой энергии от ТЭС на Западе не получится. Можно сколько угодно говорить о том, что ископаемое топливо «пока еще нужно», но здравый инвестор не будет вкладываться в новую добычу полезных ископаемых, если не знает, будет ли она востребована через десяток лет. А поскольку борьбу с глобальным потеплением из программных документов никто не убирал, быть уверенным в такой востребованности просто невозможно.

Получается, что немецкие планы сводятся к тому, чтобы вернуться к дорогому газу – просто заменив русский на американский.

Видимо, понимая, что в этой схеме снижения остроты кризиса можно не дождаться, немецкий министр экономики Роберт Хабек неустанно пропагандирует отказ от мытья в душе дольше пяти минут и призывает поменьше включать отопление в домах.

Здесь стоит напомнить, что согласно исследованиям западных ученых, опубликованным в журнале Lancet, в 16 странах ЕС от холода ежегодно умирает в среднем 270 тысяч человек. Основной механизм их гибели – инфаркты и инсульты. Как только температура падает ниже оптимальной, вязкость крови человека существенно растет, как и уровень тромбоцитов в его крови. В итоге чаще возникают тромбы, инфаркты и инсульты. Особенно страдают лица старше 50 лет: у них сердечно-сосудистая система менее крепкая, чем у тех, кто помоложе.

Трудно точно спрогнозировать, насколько реализация мер Хабека – а равно и общий рост цен на тепло, вызванный противостоянием с Россией, – поднимет смертность среди немцев. Однако вряд ли речь идет менее чем о тысячах погибших в год. Видимо, они просто не вписались в мудрую энергетическую политику своих властей.