Бразильская битва с коронавирусом дает важный урок для России

Иностранные наблюдатели склонны видеть единственную причину творящегося в Бразилии пандемического кошмара. У нее есть имя и фамилия: Жаир Мессиас Болсонару, капитан десанта и президент Федеративной Республики Бразилия.

Президент-диссидент

Действительно, бразильский экстравагантный президент – классический пример так называемого ковид-диссидента. А на первый взгляд (особенно, если взгляд внешний) поведение президента Болсонару чудовищно даже просто в быту.

Он допускает, что некий вирус с таким названием существует. Но презрительно называет его «маленький грипп» (gripezinha, грипезинья). На вопрос, как быть, ведь люди умирают, он отвечает: «Мне жаль. Что вы хотите, чтоб я сделал?».

Его главный политико-идеологический посыл: экономические потери для страны страшнее, чем летальность от грипезиньи. «Сильнейшие выживут, а слабейшие, кому суждено умереть, пусть умрут», – недавно сказал он. Вообще-то Бразилия – страна с крупнейшим католическим населением в мире, подобные суждения странны для доброго католика, агрессивного сторонника традиционных ценностей и офицера.

Это расценили, помимо всего прочего, еще и как скрытый расизм. В Бразилии все просто: умирают беднейшие, а чем темнее цвет кожи, тем беднее человек. Латинская Америка вообще – территория победившего изощренного расизма. В некоторых соседних с Бразилией латиноамериканских странах существует более десятка признаваемых определений оттенков кожи (метисации), которые негласно от рождения определяют положение человека в обществе. Как касты в Индии. А избиратели Болсонару в основном белые. Он и позиционирует себя как «защитник» белых, поскольку в его идеологической картине мира именно белые создают ВВП Бразилии, а остальные в футбол играют и бамбук курят. Печаль ситуации в том, что в этом тоже есть доля истины.

Представления россиян о Бразилии сложились в основном на сериалах «Рабыня Изауры», «Хозяйка судьбы», «Семейные узы», «Земля любви, земля надежды» и прочей романтико-слезливой лабуды. Некоторые всерьез полагают, что там действительно все так устроено, и жизнь прекрасна. Все, как известно со времен Остапа Бендера, ходят в белых штанах по пляжу. Все в лицо могут узнать статую Иисуса Христа над Рио-де-Жанейро и пляж Копакабана под ней. Фильм «Город Бога» видел мало кто, хотя после него уже не очень хочется верить сериалам. Термин «фавелы» известен только специалистам, хотя именно в этом бедняцком самострое проживает большинство населения Рио-де-Жанейро и Сан-Паулу – одного из самых больших городов мира. И сейчас мэр (префект) Сан-Паулу Бруно Ковас, молодой, перспективный политик, чуть ли не в голос кричит, что больницы города заполнены на 90%. Настал коллапс.

При этом Сан-Паулу – самый богатый город страны и там лучшая в Бразилии медицина. А что творится в Амазонии, не знает никто.

Есть сообщения, что жизнь целых изолированных племен поставлена под угрозу. Из знаменитого района Треш-Фронтейраш (там сходятся границы трех стран – Бразилии, Колумбии и Перу) вообще нет никаких вестей, а ведь там живут индейские племена-эндемики, некоторые из них белых людей никогда не видели. Столица Амазонии, Манаус – один самых пострадавших городов, а медицина там присутствует только на уровне католических миссий.

Бразилия – федеративное государство, и губернаторы обладают там серьезными административными возможностями. Но когда в штатах Рио-де-Жанейро, Сан-Паулу, Сеара пытаются вводить карантин, президент Болсонару начинает грозить военным переворотом и разгоном Конгресса. И он это серьезно. Он при военной диктатуре в спецназе служил.

Но все-таки дело тут даже не в государственном устройстве конкретно Федеративной Республики Бразилия и не только в личности самого Болсонару. В конце концов, за него проголосовало почти половина населения Бразилии. Но ему пришлось сместить подряд двух министров здравоохранения, которые открыто выступали против его политики экономической целесообразности за счет жизней людей. В конце концов он назначил сейчас на эту должность генерала-десантника, который только козырять умеет.

Конечно, национальные особенности тоже отрицать нельзя. Посмотрите, например, на пандемическую карту такой прекрасной европейской страны, как Швейцария, в какой-то момент полностью закрывшейся от внешнего мира. Там уровень заражения резко – в разы – разнится по кантонам. И да – в итальянских и франкофонных кантонах он на порядок выше, чем в немецкоговорящих. Но это особенность национальная, ментальная, а не идеологическая. С этим что-то все-таки можно сделать чисто административными методами. А вот в ситуации, когда на уровне государственной идеологии ценность человеческой жизни низводится до грубой экономической погрешности, сделать уже ничего нельзя.

Вот здесь заканчивается исключительно бразильский колорит и начинается борьба идей, скрытая под статистикой пандемии коронавируса.

Смертельное либертарианство

В странах так называемого золотого миллиарда принято считать, что ответственность государства и его правящей элиты должна основываться на некоем нигде четко не прописанном моральном авторитете. Не совсем важны детали конституций и устройства общества. Более важно, что государство и его элиты защищают людей. Например, не дают им умереть от эпидемии, несмотря на возможные экономические потери от карантина. Даже если они поступают странно, как, например, Швеция или президент Трамп на ранней стадии развития эпидемии, то это обычно обосновано неким авторитетом, который может просто ошибаться. Эксперты, врачи, научно-академическая среда и так далее. Если государство ради сохранения темпов роста ВВП не защищает своих граждан от угрозы смерти, то это неправильно.

Но оказывается, что есть иная точка зрения. И это не исключительно бразильский синдром. Крайне либертарианский подход к устройству общества можно найти где угодно, куда этот идеологический вирус проник. У него широкий спектр внешних проявлений: от требований раздачи «вертолетных» денег до «пусть выживет сильнейший». Но сильнейший – это кто? У кого иммунитет крепче или тот, кто может работать на пресловутой удаленке, а не должен каждый день таскать на тачке маис на рынок в Сан-Паулу? И это не проявление «скрытого марксизма», так модного сейчас в американских и европейских интеллектуальных кругах, а вопрос идейного и морального выбора. Экономические показатели vs жизнь.

Болсонару считает, что экономическая целесообразность важнее человеческой жизни. Более половины населения Бразилии должно выходить на улицу, чтобы работать. Это его позиция. И это не троцкизм образца 1920-х годов, а современное деятельное либертарианство. Болсонару очень наглядно и экстравагантно демонстрирует свои идеологические взгляды, почему и стал примером «либертарианства в действии». Он выходит вечером из своей резиденции в окружении охраны и, демонстративно сняв маску, жует тут же купленный у уличного торговца (образец малого бизнеса) хот-дог, а люди из толпы вокруг кричат ему: «Убийца!». Он вытирает нос и тут же этой же рукой без перчаток обнимает пожилую женщину.

Голоса тех, кто требует немедленно полностью отменить карантинные меры как раз по экономическим соображениям, слышны везде, включая и Россию. Малый и средний бизнес, мол, очень страдает. Особенно сфера услуг. А согласно постиндустриальной экономической теории, сфера услуг гораздо важнее, чем все остальные отрасли экономики вместе взятые. Так давайте отменим все ограничения, как в Швеции. Ну или как в Бразилии. Для кого-то это просто сиюминутная политическая демагогия (в другой исторический момент эти же люди могут с тем же обличительным пафосом кричать прямо противоположные суждения, и совесть у них не разрывается). А кто-то искренне рассчитывает на авось, а самым страшным, что может произойти в его жизни, считает закрытие его семейного кафе на полтора столика. Сам он не заболеет и не умрет никогда. Как и все его близкие. А кредит отдавать придется.

В такой картине мира торжествует либертарианство. То есть пусть умирают, лишь бы экономические показатели среднего класса (ну или креативного) не понижались. И это не конспирологические версии про «чипирование» и насильственное сокращение населения Земли, а вполне реальный, даже банальный подход к решению проблемы через ее отрицание. Стерпится – слюбится. Кто не умрет, тот выживет.

И как говорил Виктор Степанович Черномырдин (человек совсем других экономических и социальных взглядов) на заседании правительства РФ, «те из нас, кто выживут, сами потом будут смеяться».

Почему это опасно?

Никто не спорит с тем, что экономический кризис сам по себе ужасен и несет страдания миллионам людей. Но братские могилы куда страшней, чем очереди на биржу труда.

Моральная ответственность государства в первую очередь в защите жизни. Да, неприятно, когда твоя «семейная кафешка» закрылась из-за какой-то невидимой и непонятной штуки. Которую и в не каждый микроскоп различишь. Или скромный бизнес самодельных безделушек, который и ранее был интересен только друзьям и близким, накрылся коронавирусом. У нас сейчас половина Москвы и почти весь Питер – очень творческие личности. В такой ситуации на бытовом уровне можно или вообще отрицать существование эпидемии, или требовать от государства точно так же его игнорировать. А количество смертей можно рассматривать в этой призме как побочный эффект от сохранения привычного экономического уклада и образа жизни. Но только как-то это не по-христиански. И очень безответственно. А значит, с этой безответственностью и социальным эгоизмом, помноженным на нарциссизм новых «свободных поколений», должно бороться государство. Карантином, локдауном – чем хотите, несмотря на то, что это резко противоречит либертарианской идеологии.

Бразилия же с Болсонару во главе превратилась сейчас не только в новый главный очаг пандемии, но и в «икону стиля» крайне либертарианского подхода к жизни вообще, а не только к экономике. С одной стороны, провозглашается исключительная ценность отдельного человека, как хозяйствующего и – важно! – успешного субъекта («неуспешный» субъект внимания не достоин), но, с другой стороны, эта сверхценность доводится до абсурда. В либертарианской вселенной человек экономический, крайний эгоцентрик и нарцисс, побеждает человека человечного, который не хочет умирать, чтобы процветала экономика.

Финансовая успешность выживших в Бразилии будет оплачена десятками тысяч жизней бедняков фавел Сан-Паулу и индейцев Амазонии. И все это в самой католической стране мира.

Мы это тоже проходили в 1990-х годах без всякой пандемии. «Они не вписались в рынок», и до сих пор толком никто не считал, сколькими миллионами жизней в России было оплачено процветание немногих, кто хорошо «вписался». А нынешняя бразильская история с президентом-либертарианцем – серьезный урок всем.

Психологически люди не готовы верить в смертельную опасность. Им кажется, что самое страшное, что с ними может произойти, – их небольшой бизнес понесет убытки, разрушится привычный образ жизни. Смерть – штучная вещь, никто не примеряет ее на себя. Но моральная ответственность как правящих элит, так и некоторых других влиятельных общественных и социальных групп (Церкви, например, или экспертного сообщества, чтобы это не значило) все-таки в том, чтобы сохранять жизни, а не экономические показатели. В 1990-х годах в России никакой ответственности элит не было вовсе, скорее наоборот, демонстрировалось откровенное презрение к тем, кому было сложно принять новые правила игры.

И сейчас подобное презрение открыто демонстрирует так называемая интеллектуальная элита и малолетние российские представители либертарианства. Вот это-то и опасно.

Как показывает опыт человечества, люди все равно выкарабкаются. Приспособятся, создадут новый рынок труда, изобретут новые технологии. Но сперва они должны выжить. Вопреки либертарианской идеологии, которая, как показали события последних месяцев, по природе своей античеловеческая и антигуманная по сути. И дай Бог бразильцам здоровья и счастья. У них есть теплый океан, джунгли и попугаи в качестве домашних животных. Прекрасная страна. И выборы там будут в 2022 году.

Нет, мы, конечно же, в них никоим образом не вмешиваемся и даже не намекаем. Это разговор о России, где либертарианская идеология давно победила на отдельно взятых факультетах ведущих вузов, ежедневно вещает в интернете и на некоторых радиостанциях и служит для недавних подростков чуть ли не пропуском в «хорошее общество». Вот что неприятно.