Есть такое расхожее выражение из сочинения Диогена Лаэртского: «о мертвых либо хорошо, либо ничего». Исходя из него, о погибшем нельзя говорить ничего плохого, писать только о позитиве и выдающихся достижениях.
О «выдающемся государственном деятеле», «духовном лидере советского правозащитного движения, которое поставило во главу своей работы права простых людей – их право думать, говорить то, что они считают нужным» – как, например, говорит об усопшем российский сенатор Владимир Лукин.
Коллега Ковалева по написанию Конституции Сергей Шахрай предложил превратить офис усопшего в музей. «Там надо делать памятную доску, там надо делать музей Ковалева, пока есть возможность сохранить вещи, рукописи, фотографии, видео», – заявил правозащитник. Музей, куда будут ходить «и студенты факультетов политологии, философии, да и не только гуманитарии, будут проводить учебные экскурсии».
По мнению телеведущего Николая Сванидзе, Ковалев был «очень мужественным, невероятно смелым, принципиальным и бескомпромиссным человеком».
Однако немногие знают, что в полном виде выражение Диогена Лаэртского звучит по-другому: «о мертвых либо хорошо, либо ничего, кроме правды». И оно не то, что не запрещает, а, наоборот, поощряет объективную критику деятельности усопшего. Если, конечно, есть что критиковать. А критиковать сложно, ведь в оценках деятельности Ковалева – как и большинства правозащитников периода 80-х и 90-х – присутствуют, в основном, полярные мнения. Причем мнения эти тождественны политическим взглядам.
Для российской оппозиции Ковалев – герой. Совесть нации, борец за гражданские права.
Многие другие полагают, что Ковалев – один из тех, кто развалил Советский Союз и едва не развалил Россию.
В правых российских изданиях (которые иногда называют «патриотичными», что далеко не всегда тождественно) обвинения и оскорбления выносят даже в заголовки.
Как же тогда объективно оценивать деятельность Ковалева? Исходя из библейского принципа «по плодам их узнаете их». Плодами же в данном случае является состояние в области защиты прав человека и эффективности российского правозащитного движения.
Проблема в том, что многие российские правозащитники – это бывшие советские диссиденты. Люди, выросшие – ментально и профессионально – в условиях жесткого противостояния советской системе. И это не Д'Артаньяны, жившие по принципу «я борюсь, потому что борюсь», и далеко не те, кто в борьбе обрел свое право. Это скорее галантерейщики. Люди, в бытность борьбы которых рухнула великая система.
Будучи галантерейщиками, они, безусловно, не являлись теми, кто систему обрушил. Разрушителями СССР являлась выродившаяся партийно-чиновничья номенклатура, и прежде всего ее высшее звено. Ковалевы в лучшем случае лишь подтолкнули ее к краху. Тем не менее, они искренне считали себя одними из организаторов этого краха.
То есть речь идет о заряженных духом победителей персонах, которые отождествляют правозащитную деятельность и антигосударственную, видят целью своей работы минимизацию влияния государства на жизнь простых людей, а свободу – в форме, по сути, анархии. Лицах, которые заточены на разрушение, а не на созидание – по крайней мере, разрушение государства. Персонах, для которых патриотизм (в нынешнем, близком к советскому понимании этого слова) был скорее ругательным термином.
«Мы понимали, что наш главный противник – советская идеология, идеология государства как сверхценности, идола, которому все должны служить», – говорил в свое время Сергей Ковалев. Соответственно, сильное государство для него было неприемлемо – не говоря уже о великодержавном государстве (лишь которым по определению и может быть Россия при ее территории и культуре – либо великой державой, либо никем).
«Совершенно ясно, что державная идеология в корне противоречит основному принципу современного государства – приоритету права. Пока наше национальное сознание, наша внутренняя и внешняя политика не избавились от комплекса державности, ни о каком соблюдении прав человека в нашей стране нечего и мечтать», – уверял Сергей Адамович.
Собственно, именно этим – разрушением остатков тоталитарной системы – Ковалев со товарищи и занимались по большей части в 90-е годы.
Именно поэтому во время первой чеченской войны они и им подобные были не на стороне государства (которое называли «федералами»), а на стороне чеченских и международных террористов, чьи права российские либералы активно защищали.
Неудивительно, что, продолжая говорить языком Библии, с терновника не удалось собрать виноград. В 90-е годы россияне (большая их часть) не получили никакой свободы. То, что некоторые считали ею, оказалось анархией, помноженной на разгул бандитизма (естественное следствие слабого государства) и тотальное чувство униженности.
Более того, благодаря Сергею Ковалеву и другим отечественным правозащитникам само слово «правозащита» обрело в умах большинства россиян негативную коннотацию. Оно до сих пор ассоциируется с антигосударственной политикой, с работой в интересах Запада, с поддержкой любого преступника в случае, если он выступает против центральной власти и государства как такового. Теперь понадобятся многие годы настоящей правозащитной деятельности, а также сотни реальных правозащитных организаций и активистов (совмещающих патриотизм и либерализм, стремление к сильному государству и защиту прав граждан) для того, чтобы изменить это впечатление.
- Сванидзе рассказал о бесстрашии правозащитника Ковалева
- Путин призвал прокуратуру теснее сотрудничать с правозащитниками по затянувшимся делам
- В Москве решили поставить памятник академику Сахарову
Что же касается самого Сергея Адамовича, то, как верно отметил российский оппозиционер Лев Шлосберг*, Ковалев был человеком, «чьи этические принципы всегда были выше интересов практической политики». Правда, оппозиционер это говорил как комплимент, хотя на самом деле подобный тезис является доказательством профнепригодности. Сразу же вспоминается эпизод из великолепного художественного фильма «Царство Небесное», где человек, поставивший свои этические принципы выше интересов практической политики, оказался по итогу виновным в гибели десятков тысяч человек.
Таких моралистов в принципе нельзя на пушечный выстрел подпускать ни к каким серьезным делам – ни к политике, ни к правозащите, ни вообще к чему-либо практическому. Разве что только к выработке высоких идей, которые должны оправдать себя через десятилетия, и то после изрядной проверки практикой.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом
