В далекой Республике Чили проходят президентские выборы: первый тур состоялся 16 ноября, второй назначен на 14 декабря. Страна, которую давно считали экспериментальной площадкой для самых разных идеологий, входит во второй тур в состоянии резкой поляризации. Результаты первого тура оставили избирателям выбор между кандидаткой левого блока Жанетт Харой и ультраконсервативным политиком Хосе Антонио Кастом. Это не только соперничество двух политиков, но и столкновение разных ответов на один и тот же вопрос: что делать с затянувшимся кризисом чилийской модели развития.
Эти выборы заметно отличаются от прежних. По сути, это референдум о том, какая политическая сила сможет предложить стране путь к устойчивому будущему после нескольких лет политических экспериментов и разочарований. Первый тур показал: общество ощутимо дрейфует вправо, а левые силы переживают системный кризис, который нельзя свести только к ошибкам правительства либертарно-левого президента Габриэля Борича.
Чтобы понять, почему значительная часть чилийцев снова прислушивается к политикам, так или иначе связанным с наследием военной диктатуры, нужно вернуться к недавним событиям. В 2019 году страну накрыли самые масштабные со времен падения диктатуры протесты против экономической и социальной политики правого правительства Себастьяна Пиньеры. Общество ждало от них реформ и обновления государства. На практике все вылилось в затяжной период политической неопределенности, спад экономической активности и рост преступности. Внутренние противоречия, которые тянулись еще со времени ухода Пиночета, проявились особенно остро: дорогое образование, приватизированные пенсионные фонды, слабая инфраструктура и хроническое неравенство.
Ответом элит стала попытка управлять кризисом через широкий политический консенсус. В 2021 году к власти пришел Габриэль Борич и левоцентристская коалиция, в которую вошли силы от коммунистов до «зеленых». От нее ждали четкого курса и последовательных реформ. Вместо этого избиратели получили расплывчатые обещания, сложные внутрипартийные компромиссы и правительство, которое чаще реагирует на повестку, чем формирует ее.
К моменту вступления Борича в должность инфляция в Чили достигла максимума почти за тридцать лет, реальные доходы не росли, а попытки реформ упирались в жесткое сопротивление консервативных сил в парламенте. Символическим поражением стал крах референдума по проекту новой конституции: 62% избирателей проголосовали против. В 2023 году левые утратили парламентское влияние. Одновременно усилились преступность, миграционное давление и ощущение небезопасности в повседневной жизни. Все это стало питательной средой для роста популярности правопопулистских партий.
На этом фоне свое наступление начал Хосе Антонио Каст, кандидат от правых. Он этнический немец, сын нациста, бежавшего в Чили после Второй мировой войны. Для части общества Каст остается прямым наследником пиночетизма, и сам он не скрывает симпатий к эпохе военной хунты. Но он хорошо понимает, что современному избирателю не нужно прямое оправдание диктатуры. Ему достаточно убедительной риторики о безопасности, жесткой миграционной политике, борьбе с преступностью и денежной стабильности.
Программа Каста строится вокруг темы порядка и возвращения предсказуемой жизни. Прежнюю благосклонность к военному режиму он подает скорее как символ дисциплины и управляемости, которые, по его словам, Республика Чили утратила. Значительная часть среднего класса слышит в этом язык здравого смысла и ответ на собственные страхи: за экономическое будущее, за детей, за элементарную физическую безопасность.
Левые оказались в более сложной позиции. Их традиционная социальная повестка за последние годы заметно сместилась в сторону «прогрессивной этики», прав меньшинств и тем, которые важны для образованной городской аудитории, но слабо связаны с повседневными тревогами жителей бедных кварталов, пригородов и депрессивных регионов. Там обсуждают не проблемы идентичности, а то, что вечером страшно выйти из дома, сложно найти стабильную работу и не всегда можно рассчитывать на быструю реакцию полиции.
Еще одна уязвимость левого лагеря связана с темой патриотизма и национальной идентичности. Левые стесняются говорить о национальном достоинстве и коллективных чувствах, опасаясь обвинений в «фашизации». Именно к этим мотивам активно обращаются консерваторы, и это приносит им политические дивиденды. Обещание «вернуть нормальность» звучит проще и понятнее, чем сложные рассуждения о реформе институтов.
При этом у Южной Америки был и другой опыт. В разное время Перон в Аргентине, Варгас в Бразилии, Ибаньес дель Кампо и Альенде в Чили предлагали модели, в которых социальные реформы сочетались с идеей сильного государства, уважения к труду и национального проекта. Это был язык общности и будущего, а не набор узких требований отдельных групп. Современные левые во многом утратили этот язык и распались на совокупность нишевых повесток. Что можно сказать и о правых, которые эксплуатируют образ ностальгического прошлого, где всё было стабильнее, но когда речь заходит о национализациях и распределении, правые сразу же встают на сторону крупного бизнеса.
- МИД Чили выразил протест США из-за заявления посла
- Латинская Америка поворачивается лицом к США
- Чилийский писатель осудил украинскую агрессию против детей и мирного населения Донбасса
На общем фоне правые сегодня выглядят в глазах избирателей более цельными. Их словарь предельно прост: безопасность, порядок, дисциплина, снижение нелегальной миграции, поддержка малого бизнеса, защита традиционной семьи. Они обещают вернуть людям ощущение контроля над собственной жизнью, даже если экономические расчеты их программ сомнительны, а глубинных структурных решений в них немного. Однако опыт показывает, что правый популистский проект редко создает устойчивые условия, которые он обещает. Экономия на социальных программах и упрощенные рецепты часто ведут к новому витку нестабильности, и именно их неолиберальные реформы в конце концов и приводят к смене власти и недовольству трудящегося большинства.
В результате и правые, и левые оказываются заложниками собственных крайностей. Одни продают иллюзию порядка без социального фундамента. Другие пытаются понравиться всем сразу и теряют главного адресата – трудовой класс и нижний средний слой. Нынешняя кампания Каста во многом выражает не проект будущего, а коллективное настроение. Он точно считывает запрос на простые и уверенные решения, но почти не отвечает на вопрос о том, какой станет Чили через десять–пятнадцать лет. Его модель опирается на удержание существующего порядка с опорой на силу, контроль и закрытые границы. Насколько жизнеспособен такой курс в стране, которая нуждается в обновлении и технологическом росте – вопрос.
Чилийская ситуация показывает, что общество устало выбирать между радужной повесткой, оторванной от бытовой реальности, и коричневой ностальгией по простым силовым решениям. Глубинный запрос куда шире. Людям нужна уверенность в завтрашнем дне, ощущение безопасности, возможность расти, работать и строить жизнь в понятной и честной системе. Это тот самый здравый смысл, который сегодня не предлагает в полной мере ни один из политических блоков. И не только в Чили, кстати.
Если левым в Чили и в Латинской Америке в целом нужен шанс выйти из кризиса, им придется заново собирать свой проект снизу, от реальных потребностей общества. Им нужно перестать пытаться одновременно поддерживать все модные темы и вернуться к разговору о нормальной жизни: работа, стабильный доход, безопасные улицы, доступная медицина и образование, уважение истории и национального достоинства. Без такой опоры они будут снова и снова уступать инициативу тем, кто громче всех объясняет, почему порядок важнее социальной справедливости.
Выборы 2025 года в Чили становятся проверкой на то, способна ли страна выработать такой проект. Пока складывается впечатление, что избирателям предлагаются два несовершенных варианта. И чем дольше левый лагерь будет избегать разговора с народом на понятном ему языке, тем чаще выбор будет склоняться в пользу тех, кто играет на страхах, но не предлагает устойчивых решений. От того, какой курс в итоге поддержит большинство, зависит не только внутренняя конфигурация власти в Чили, но и направление политической динамики во всей Латинской Америке. Регион внимательно следит за чилийским опытом и узнает в нем собственные тревоги, накопленные за годы ошибок, колебаний и упущенных возможностей.
