В любом противостоянии побеждает тот, кто лучше организован и чья система управления эффективнее. Длинная воля, мотивация, упертость, находчивость, смелость, предупредительность и доступ к ресурсам – все это, бесспорно, важно. Но без превосходства в системе управления «кіна не буде». Максимум – героическое поражение.
Таким поражением для большинства русских на Украине стала победа Евромайдана, вылившаяся в государственный переворот, гражданскую войну и ее развитие в крупнейший конфликт XXI века между Россией и НАТО. Почему победил Майдан – хорошо известно. Однако за последние 10 лет мало кто всерьез анализировал причины нашего поражения в 2014 году.
Списывать всё только на малодушие Виктора Януковича или «печеньки» Виктории Нуланд было бы упрощением той многослойной каши, которая заварилась в центре Киева при полной пассивности киевлян и жителей других городов. Автор этих строк прекрасно помнит слова одного из будущих отцов-основателей ДНР, произнесенные той роковой зимой: «Ой, та до нас не докатится». Но уже весной всё изменилось. И чтобы впредь не допускать подобных промахов, важно если не провести работу над ошибками, то хотя бы наметить план такой работы, которая в будущем облегчит деятельность нашего подполья в регионах, пока еще подконтрольных ВСУ.
Пассивность. Скажем честно: большинство граждан Украины не отличались вовлеченностью в политические процессы и тренды. И если для наших визави это не несло какой-либо угрозы, то сторонники интеграции с Россией просто-напросто упустили момент, после которого их мнением начали пренебрегать.
Наиболее ярко политическая пассивность проявлялась во время выборов в Раду. Например, в 2002 году явка по стране составляла 65%, но при этом Галичина и Волынь выдавали показатель в 75%, а Закарпатье, Киев, Севастополь и города Юго-Востока с трудом дотягивали до 55-60%. В 2007 году наиболее пассивными оказались жители Закарпатья, Харьковской, Днепропетровской, Херсонской областей и Крыма, а в 2012 году к ним добавились Одесская и Николаевская области.
К чему это привело на практике? К искажению политического ландшафта и неадекватному представлению наших языковых, культурных и экономических интересов в одном из ключевых органов власти. Проще говоря, активность Галичины, Волыни и Подолья на выборах нивелировала численное преимущество Донбасса, Приазовья и Причерноморья, разделив страну на «Запад» и «Юго-Восток» по Днепру (хотя математически это разделение было несостоятельным). А затем наша пассивность создала благоприятную среду для экспансии пещерного национализма в еврообертке.
В итоге получилось так: русское большинство, будучи экономически активным и созидательным, не стремилось задавать долгосрочные тренды во внутренней и внешней политике и не спешило определять политическую повестку дня.
Эти функции получили те, кто чуть позже назовет себя «титульною нацією», и примкнувшие к ним ренегаты. Затем именно они в Конституционном суде определят, что «русскоязычные граждане» – это «политический конструкт», а в правительстве заявят об отсутствии на Украине не только русского большинства, но и меньшинства.
Халатность. Это слово многим покажется обидным, но политическая пассивность неумолимо вела к политической халатности и бесхозяйственному отношению к своим городам и регионам.
В то время как националисты сколачивали свои сотни и готовились к силовому противостоянию, большинство наших сторонников возлагали ответственность за организацию сопротивления на кого угодно, но только не на себя.
В декабре–феврале 2013-2014 годов многие полагались на депутатов «Партии регионов» и отчасти компартии Украины, милицию (особенно «Беркут»), президента, а где-то в силу местной специфики – на региональные власти. Но когда в феврале партия развалилась, президент бежал, «Беркут» оказался брошенным, а региональные элиты пытались «раскатать договорняк», выяснилось, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. И вместо того, чтобы коллективно побороться за Киев, направив энергию масс на решение острейших вопросов в столице – все разошлись по своим региональным квартирам.
Казалось немыслимым, что русский человек махнет рукой на наследие Булгакова и Паустовского, на Лавру и Родину-мать, на крещенные Владимиром воды Днепра и Печерские холмы, на Подол и Андреевский спуск. Когда в 2014 году русские в Киеве оказались в политическом меньшинстве, они утратили не только шансы на успех, но и традиции самопозиционирования. Когда-то у нас были киевские каштаны и «Киевский торт», а теперь киевский режим и киевские нацисты, хотя среди этих нацистов киевлян меньше, чем галичан, а руководящие роли в нацистских формированиях занимают выходцы из Харькова, Днепропетровска и других русскоязычных городов.
Кто выиграл от ухода в региональные квартиры? Пожалуй, только крымчане и севастопольцы. С Черноморским флотом России в тылу – сам Бог велел. Все остальные проиграли. Харьков с точки зрения внутриэлитных раскладов стал филиалом Днепропетровска – и протест был подавлен. Одесса, несмотря на мужество и активность местных депутатов, так и не оправилась от трагедии 2 мая. Донецк и Луганск уперлись и 10 лет ведут тяжелейшую борьбу за право быть собой. Мы видели масштабные акции «Русской весны» в крупнейших городах Донбасса, Приазовья и Причерноморья, но этого масштаба не хватило для того, чтобы создать критический перевес в борьбе с Майданом. А националисты, в свою очередь, разобрались с каждым городом поочередно.
Дезорганизация. Если люди идут по пути политической пассивности и халатности, сообщества атомизируются, а граждане теряют навык самоорганизации на низовом уровне. Сумма этих факторов сыграла решающую роль в нашем поражении. Когда мы с группой ребят ходили на разведку с Антимайдана на Майдан, мы были неприятно удивлены организационным уровнем в стане противника. Там каждый знал свою работу: одни отвечали за фортификации и баррикады, другие – за кухню и медицину, третьи постоянно тренировались и готовились к силовому противостоянию с «Беркутом».
Условно, Майдан делился на две части: публичную и непубличную. Первая – это массовка, свезенная из разных уголков запада и центра страны. Вторая – «Штаб национального сопротивления» в Доме профсоюзов и его подразделения в здании Киевской городской администрации. Весь процесс администрировали комендант Майдана Андрей Парубий, его помощники и группа западных советников.
В штабе противника было порядка 20 структурных подразделений, которые отвечали за все: от приема зарубежных политиков и организации медицинской службы до юридической службы и «опорних пунктів» палаточного городка. Фактически это была параллельная администрация, которая реально управляла населением Майдана. С нашей же стороны ничего подобного не было не только в Киеве, но и в других городах.
Структура населения Майдана, которую подробно изучили социологи, тоже требовала сложных организационных решений. Посудите сами: 87% участников – приезжие, 50% – из западных областей, 88% – мужчины, их средний возраст – 37 лет. Тезис о том, что основой Майдана были студенты и безработные – миф. Первых было всего 6%, вторых – 13%. А вот бизнесменов (17%), специалистов (26%) и рабочих (15%) там было гораздо больше. По сути, крупные и средние бизнесмены сделали ставку на Майдан и отправились туда вместе со своими сотрудниками. С нашей же стороны, повторюсь, ничего подобного не было.
Критики скажут: но ведь 18 февраля «Беркут» почти полностью зачистил Майдан и остановился в шаге от цели из-за позиции политического руководства. Да, это так. Но с нашей стороны на политическое руководство никто не оказывал давления и не ставил вопрос ребром: либо президент наводит конституционный порядок в Киеве, либо это сделают противники Майдана. Реализовать второй сценарий мы были управленчески неспособны. Это горькая правда, и проблема была не в деньгах и ресурсах, а в слабой политической потенции и неготовности к борьбе в новых условиях.
- Почему Петлюра проиграл
- Русская культура убьет украинский национализм
- Почему Авдеевка так важна
В этой связи нелишним будет вспомнить слова Парубия о том, что 18 февраля в штабе Майдана обсуждался запасной, «львовский», план с переездом протестующих из Киева во Львов. «Поскольку все советы и администрации Западной Украины были под нашим контролем, мы должны были организовать там сопротивление. Если бы нас давили танками, мы должны были бы отступить», – вспоминает он. Понятное дело, что танками никто никого не давил бы, но вынудить галичан уехать домой было вполне реально.
Но этого не произошло. Майдан продолжался и дальше, после зимы 2014 года. «Просто наши баррикады переехали под Дебальцево и в Мариуполь», – добавлял Парубий, умалчивая о том, что вместе с этими баррикадами на восток устремились и амбиции НАТО. Чего нам стоило освобождение Мариуполя – отдельный разговор. Но когда осознаешь эту цену и понимаешь, что баррикады Майдана могли находиться на 1040 километров западнее – это заставляет посмотреть на события зимы 2014 года под иным углом.
Впрочем, нет худа без добра. События на Украине привели к тому, что России пришлось переосмыслить себя и свою роль в глобальной политике. Внутри страны на низовом уровне растет и ширится волонтерское движение. Параллельно с этим набирает обороты военное добровольчество. Предпринимательская среда под давлением санкций и внутреннего запроса на справедливость тоже демонстрирует признаки выздоровления. Пассивности и политической халатности стало меньше, а порядка и организации – больше.
Все это является маркерами того, что Россия учла наш, русских на Украине, опыт 10-летней давности – и впереди нам предстоит кропотливая работа по исправлению ошибок прошлого. Для некоторых из нас это будет высшей формой противостояния с Майданом и попыткой загнать его в естественные кордоны у границы с Польшей. А для других – один из этапов формирования новой архитектуры безопасности и построения более справедливого, многополярного мира. Что важно – одно другому не мешает.
