В начале нулевых годов французский экономист, глобалист, писатель и политический деятель Жак Аттали в своей работе «Краткая история будущего» сформулировал образ неокочевника – человека, не привязанного к конкретной стране, часто перемещающегося следом за движениями глобальных капиталов, не имеющего постоянного дома и работы. Это фигура человека без каких-то устойчивых ценностей, чьи приоритеты и выборы определяет меняющаяся рыночная конъюнктура. Человека, не связанного нормами гражданственности, не практикующего верность.
Довольно быстро этот неокочевник стал чем-то вроде постмодернистского святого. Различные социологи, экономисты и коучи начали продвигать ее как идеальный жизненный выбор. «Инвестируй и живи где хочешь», «Работай в интернете – путешествуй по всему миру», «Ты – креативный класс», – говорили все они. И многим действительно казалось, что краткая история будущего выглядит именно так: государства устареют, все вокруг будут ездить туда-сюда, не связанные никакими обязательствами, а элита и люди творческих профессий и вовсе будут жить на ренту со своих креативов.
Первые сомнения в грядущем глобальном превращении планеты в одно большое неокочевое пастбище породили дауншифтеры. Стилистически они, конечно, были похожи на неокочевников: обвешанные гаджетами, пропагандирующие свободу, с телами, раскрашенными защитно-опознавательными татуировками своего социального класса, но вели они себя как оседлые. Переезжая на новое место жительства в теплые страны, они не стремились двигаться дальше, а места своего отбытия сохраняли как запасной аэродром, куда всегда можно вернуться.
Бум дауншифтинга пришелся на начало 2000-х. В то докризисное время найти новую работу было относительно просто, а терять старую – нестрашно. Но уже к 2016 году ситуация на рынке труда изменилась в худшую сторону – и дауншифтеры начали возвращаться с Гоа, из Таиланда и с баунти-островов. Экономический кризис подкосил в первую очередь longsters – тех, кто уезжал надолго, но финансово зависел от России. В первый же год их вернулось около трети.
К первым ковидным событиям 2019 года по разным оценкам от 50 до 70% дауншифтеров вернулись в Россию, и наметилась небольшая встречная волна вторичного отъезда. Судя по всему, она не отличалась по своему социальному составу и поведению от первой волны 2000-х годов – это были не неокочевники, а временные или постоянные переселенцы. Однако стала очевидна характерная черта дауншифтеров новой формации. Они полностью избавились от комплекса проигравших в холодной войне и воспринимали мир уже не как глобальную деревню – среду преобразования, возможностей и освоения, а как глобальный Нью-Йорк, в котором различные национальные правительства, международные организации и корпорации должны были обеспечить им все условия для премиальной жизни.
Пандемия коронавируса показала, что в мире еще есть вызовы – рукотворные ли, природные ли, для которых еще нужно сильное и волевое государство. И которые уничтожают государства слабые и сервильные, о которых мечтали неокочевники. Возможно, COVID – самый главный вызов фигуре неокочевника. Он закрыл границы, самоизолировал население, ввел контроль перемещений. Сопротивление граждан и саботаж противоэпидемиологических мер, которых не было век назад – во время вспышки «испанки» – во многом можно связать с тем, что идеи Жака Аттали нашли отклик в среднем классе, а свобода перемещения и выбора места жительства стали большей ценностью, чем свобода политического волеизъявления или даже свободы слова.
Неокочевника в этом плане стоит считать человеком довольно несчастным. Пандемия уничтожила не только неопастбищную модель мира, но и подорвала кормовую базу на этом глобальном пастбище. Уехавшие из России обвиняли страну в том, что она не может обеспечить своим гражданам нью-йоркские стандарты качества жизни, но после эпидемии коронавируса эти стандарты «глобального Нью-Йорка» не мог обеспечить даже «локальный Нью-Йорк» – тот, что стоит на Гудзоне.
Этим можно объяснить, почему к настоящему моменту больше половины уехавших с началом СВО вернулось обратно в Россию.
Спецоперация не только довершила удар по фигуре неокочевника, который нанесла пандемия, но и сформировала новый, прямо противоположный тренд, который еще предстоит осмыслить. Это фигура нео-оседлого человека, который абсолютно убежден, что мир – очень неприятное, небезопасное и недружественное место.
Вспышки русофобии, коммунальный ад, мигранты, диктующие европейцам свои порядки, глубокая нищета некорпоративной части Америки и Европы, украинские беженцы и зреющая в их недрах преступность, продолжающееся ковидобесие, плавно переходящее в оспу обезьян, тотальные прослушки ЦРУ через айфон – вот как видится нео-оседлому человеку глобальный мир. И он выбирает оставаться дома. Ковидную самоизоляцию, правда, он тоже не очень принял, но лишь потому, что эта самоизоляция была выполнена не на его собственных условиях.
Фигуры неокочевника и нео-оседлого не привязаны к каким-то имущественным уровням. Жак Аттали считал, что неокочевников бывает два типа – богатые и обеспеченные всеми необходимыми гаджетами, а также мигранты, движущиеся по миру от безысходности в поисках хоть какой-то работы. То же самое мы можем сказать и о нео-оседлых. Кто-то остается в стране потому, что не имеет возможности покинуть ее на продолжительный срок, но есть и такие, кто целенаправленно остается, хотя имущественный уровень позволяет ему примкнуть к числу уехавших и спокойно прожить за границей продолжительный срок. Отличает их именно экзистенциальная установка, вытекающие из нее ценности и соответствующие этим ценностям жизненные стратегии.
В настоящий момент мы можем наблюдать, как фигура неокочевника терпит крах, а последователи этой философии становятся жертвами различных глобальных политических событий.
Неокочевником является молодой предприниматель из России, который продавал курсы по инвестированию и считал себя инвестором по недвижимости, а сейчас живет в Грузии и вынужден искать в интернете пятого участника для аренды двухкомнатной квартиры в Тбилиси.
Неокочевником является украинская беженка, которой сердобольные молдаване всем селом скидывались на жизнь, а она тратит эти деньги в Германии на брови и ноготочки и рассказывает в соцсетях как быть беженкой с комфортом. Неокочевники – это небольшая немецкая компания из Вестфалии, которая релоцируется в США, потому что газа из России больше не будет. Это нигерийский студент, который называет себя «трансмигрантом» – немецкой душой, заключенной в черном нигерийском теле – и требует предоставить ему на этом основании немецкое гражданство без очереди и процедуры. Все они становятся контентом для новостей и мемами, уходя куда-то на периферию общественной жизни.
Какой теперь будет краткая история будущего? Вместе с восходом фигуры нео-оседлого, судя по всему, будут воскрешаться и старые оседлые ценности, практики и стратегии. «Сильные связи» людей друг с другом станут снова важны, а концепция американского социолога Марка Грановеттера о значимости слабых связей и легких знакомств отойдет в прошлое. Важны станут и родственники – возможности добиться всего самому исчезают прямо на наших глазах. Отсюда устойчивый интерес бизнеса к наследованию, генеалогии и передачи компаний следующим поколениям управленцев, который сохраняется последние пять лет. Если раньше полки с деловой литературой были завалены книгами про успешный успех (success), то теперь появляются книги и про наследование (succession).
- Добровинский об идее вернуть уехавших артистов: Их никто не выгонял
- Почему на Западе зло превратилось в добро
- Чем России важен Артемовск
Возможно, окажутся успешными проекты частичного расселения городов и создания новых сетей поселений – как элитных, так и экологических, родовых, может даже и корпоративных. Они будут очень чувствительны к избыточному государственному контролю – и если его удастся сбалансировать, проблему демографического «опустынивания» страны можно будет решить.
Само отношение к ландшафту как к чему-то, что тебе должно, постепенно уйдет в прошлое. Ее заменит установка, что если ты что-то создаешь на земле, то имеешь привилегии. Второе дыхание могут получить проекты вроде «Дальневосточного гектара», «Арктического гектара». Возможно, их даже получится успешно расширить, выделяя не просто земли сельскохозяйственного назначения, но и создать возможности для перевода их в ЛПХ (личное подсобное хозяйство) и ИЖС. Стоит тут законодательно проработать и такую форму собственности, как фамильная собственность. Первые шаги в этом направлении – создание семейных фондов – уже сделаны. Возможно, на этом фоне местное самоуправление получит развитие и станет настоящей силой, с которой считаются.
События последних трех лет привели к слому не только политической парадигмы. Сама философия постмодерна находится под вопросом, а значит, под вопросом оказывается и главный герой постмодерна – неокочевник. И именно в этот момент российская философия и антропология могут ответить на вопрос: кто его заменит. Не только для нас – для всего неанглосаксонского мира.
