Выступая на съезде «Единой России», президент России Владимир Путин сказал, что национальной идеей России должна стать большая крепкая семья: «Часто слышу, что нам нужна национальная идея, все говорят об этом: образ будущего. <...> Крепкая, благополучная семья, в которой растут двое, трое, четверо детей, по сути, и должна быть вот этим образом будущего России, ничего здесь придумывать не нужно. Дети, родительская любовь, солидарность поколений, безусловная ценность для всех традиций и культур нашей многонациональной и многоконфессиональной страны, и чтобы в России рождалось как много больше детей».
Это вызвало ряд критических откликов – например, собранных одним из ресурсов под заголовком «Как это бьется с реальностью? Россия – это разводы, матери-одиночки, люди без семьи и детей». Что же, мысль, что главной идеей России должна стать семья, с одной стороны, очень проста, в ней нет ничего нового или необычного, с другой – довольно радикальна.
Обычно, когда люди говорят о «национальной идее», подразумевается что-то грандиозное до мегаломании (у греков идея восстановления Восточной Римской империи так и называлась – «мегали идея»), по отношению к чему люди выглядят мелкими, как муравьи.
Великие идеи – или, как еще говорят, великие проекты – могут сильно отличаться между собой. Они могут звать к чему-то откровенно злодейскому, как национал-социализм, или утопически-прекрасному, как коммунизм, они могут быть обращены ко всему человечеству (мы послужим растопкой для мирового пожара, удобрением, на котором произрастет прекрасное будущее для всех народов) или к конкретным группам людей (наша несправедливо обойденная нация, раса или религия должна вернуть себе прежнее величие).
Но у всех них есть нечто общее – они считаются гораздо более важными, чем обычные люди и их семьи. «Обыватель», который просто хочет жить своей маленькой жизнью, работать и кормить свою семью, не просто не принимается в расчет; великие идеи ему подчеркнуто враждебны. Он – трус, подлец и негодяй, который уклоняется от священной борьбы за правое дело, будь то построение коммунизма во всемирном масштабе или торжество нации над ее врагами. Он не рвется принести себя в жертву великому делу – ему, видите ли, дороже жена, родные дети, очаг и вообще радости спокойного семейного быта.
И вот сказать, что национальная идея – это «крепкая благополучная семья», значит пойти поперек всей этой традиции, в которой семьи всегда приносятся в жертву. На самом деле, наоборот, семья – это самое главное, и государство, нация, армия, и все остальное существует именно для того, чтобы, как с неодобрением сказал пролетарский поэт, «вылезло из-за спины РСФСР мурло мещанина», чтобы «каждый сидел под своею виноградною лозою и под своею смоковницею и никто не устрашал их» (Книга пророка Михея, 4:4).
Почему эта вполне очевидная мысль в наши дни вызывает раздраженные отклики? Потому что семья находится под ударом как стихийных, так и совершенно сознательных сил, которые ее разрушают. И нам – как отдельным людям, так и обществу в целом – необходимо решать, по какую сторону линии фронта мы хотим встать. Мы сталкиваемся с двумя принципиально разными подходами к жизни, с разными ответами на вопрос, что важнее всего, что делает человеческую жизнь ценной, достойной того, чтобы быть прожитой.
Согласно одному из этих подходов, главное в жизни – это вещи. То, что обеспечивает комфорт и удовольствие. Именно стремление к личному комфорту есть главное человеческое стремление, и мотивация людей упирается в конечном итоге в желание получать удовольствие и избегать дискомфорта. Люди работают ради денег, чтобы купить себе на эти деньги товары и услуги, которые доставят им удовольствие. Тот, кто может позволить себе дорогие вещи и отдых на хороших курортах, достиг успеха. Отношение к людям определяется все тем же стремлением к комфорту – другие люди должны увеличивать уровень моего комфорта или они не нужны. Тот, кто рассуждает о других ценностях, – действует по принципу «зелен виноград», бранит то, что ему недоступно, или просто лицемерит.
Конечно, брак при таком отношении к жизни нежелателен – как и любые обязательства вообще. Брак означает необходимость сильно ограничивать себя ради другого человека и неизбежно снижать уровень личного комфорта. Любые близкие отношения требуют усилий – доверять другому, ограничивать себя, учиться терпеливо сносить чужие недостатки и смиренно принимать прощение за свои – все это трудно, и это совсем не путь наименьшего сопротивления. А дети так и вовсе понижают уровень личного комфорта катастрофически. Женщина вынуждена посвящать им время и силы (обычно с бедственными последствиями для карьеры), а мужчина – тратить все деньги, которые он зарабатывает, на нее и детей, отказываясь от всех тех удовольствий, которые он мог бы на них приобрести.
Для другого подхода самое главное в жизни – это люди. Твои близкие, которых ты не предашь никогда, которым ты отдашь все и которые не предадут тебя. Любить и быть любимым – несравненно важнее всего остального; привести в мир ребенка – несравненно прекраснее, чем купить новый девайс. Именно отношения с людьми делают жизнь человека и достойной, и счастливой, и осмысленной. Главный мотив для того, чтобы учиться, трудиться, делать карьеру, – это необходимость заботиться о семье. Личный комфорт не является чем-то плохим – но он определенно не является главным. Отношения близости и доверия, те люди, с которыми человек связан на всю жизнь, стоят того, чтобы чего-то не купить, куда-то не съездить и не подняться на ступеньку выше в корпоративной иерархии.
Конечно, это тяжело и рискованно – с людьми гораздо труднее, чем с вещами. Люди могут предать, и это очень больно. Тенденция выбирать путь наименьшего сопротивления всегда будет выталкивать к первому подходу – любить вещи, а не людей. Коммерческая реклама, которая воспевает счастье обладания вещами, и массовая культура, которая предлагает образцы мимолетных «отношений», эту тенденцию эксплуатирует – и усиливает.
- Безусловный базовый доход – шаг от человека к животному
- Почему дети стали обузой
- Грамотный юрист не посоветует мужчине вступать в брак
Но путь наименьшего сопротивления – всегда самый опасный. В конце его человека ожидает горькое одиночество и сознание бессмысленно потраченной жизни, а народ – исчезновение с лица Земли, так, что его земли перейдут к другим народам с более здоровыми принципами. Желать сохранения «крепкой благополучной семьи» – значит желать своему народу продолжиться в истории. И вот этому желанию противостоит отчасти бессознательная, отчасти осознанная тяга к небытию. Россия вымирает? Ну так пусть поскорее вымирает и не дергается.
Здесь в дело вступает не только стихийная тяга к эгоистичному комфорту – но и мощные идеологические силы, которые противостоят семье по принципиальным соображениям. Они в их глазах спасают землю от перенаселения – а для этого всячески продвигают аборты и заведомо бесплодные формы сексуального поведения. А вот традиционная семья как институт, в наибольшей степени ответственный за прирост населения, подлежит всяческому сдерживанию. Семья изображается как мрачное место патриархального угнетения, и прилагаются огромные труды к тому, чтобы первым существительным, которое вспоминается при прилагательном «семейное», было бы слово «насилие», чтобы законодательство – под различными предлогами – делало семейность и тем более многодетность нежелательной уязвимостью.
Говорить о семье и детях как о ценности – значит бросать вызов глобальной идеологии, которая достаточно могущественна, чтобы вывешивать свои флаги на посольствах США по всему миру. Идеологии, которая оказывает косвенное влияние даже на тех, кто едва ли является ее сознательным адептом.
И одна из тех отравленных стрел, которыми она пытается поразить наше сознание, – это мысль, что мы почему-то не имеем права говорить о семейных ценностях. Ни как общество, поскольку у нас плохая статистика, ни как отдельные лица, поскольку у нас плохая личная история.
Эта мысль абсолютно ложная – и тут стоит вспомнить одну историю успеха. Нашего успеха. Еще не очень давно в нашей стране очень тяжело пили. Я еще помню бесчувственные тела на улицах, которые потом через некоторое время оживали. Или не оживали – что, увы, бывало тоже нередко. Это считалось непреодолимым, «извечным русским пьянством». Об этой проблеме говорили – и ее начали решать. Довод «как вы можете рассуждать о трезвости, когда у вас так много пьют» не был принят. В итоге потребление алкоголя – и число связанных с ним смертей – удалось значительно сократить. Сейчас не часто можно встретить на улице человека даже не «в стельку», но и просто пьяного.
Бедственное положение в области семьи и чадородия тоже можно исправить. Нужно только понять, что это необходимо – и что это возможно. То, что об этом говорит президент, внушает надежду, что у власти такое понимание есть. Оно должно прийти и к обществу в целом.
