Столетие Достоевского пришлось на 1921 год, когда в России шла гражданская война. Три года, как произошла русская революция. Если умерший в этом году Александр Блок был ее певцом, то Достоевский был ее пророком (выражение Мережковского).
Роман «Бесы» – подлинное пророчество о том, что произошло с Россией в 1917-м. Почти всю советскую эпоху этот роман был запрещен к печати. Но большевики все-таки организовали скромные торжества в честь всемирно известного писателя. На одном из собраний в тот год Луначарский заявил: «Достоевский – социалист. Достоевский – революционер!». В наши дни историческая правота писателя осознается сильнее, чем сто лет назад. Достоевский – признанный мировой классик литературы и философии, а его роман «Братья Карамазовы» насчитывает почти 20 экранизаций. Как только заходит спор о русской идее, вспоминают имя Достоевского.
Термин «русская идея» был придуман именно Достоевским. «Мы знаем, что не оградимся уже теперь китайскими стенами от человечества. Мы предугадываем, … что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством… развивает Европа в отдельных своих национальностях» – писал сорокалетний Достоевский (ни один из его великих романов еще не написан). А вот что писал он на склоне жизни, когда ему было 56 (писатель умер в 59 лет): «…национальная идея русская есть, в конце концов, лишь мирное общечеловеческое объединение». Упоминание о русской идее приводит в беснование интеллектуалов либерального толка. Пытаясь ее фальсифицировать, они заводят речи о русском империализме и антисемитизме. Ничего этого у Достоевского не было и в помине. Как писал отечественный философ А.В. Гулыга: «Русская идея Достоевского – это воплощенная в патриотическую форму концепция всеобщей нравственности».
За 15 лет (1865–1880) Достоевским были написаны романы «Преступление и наказание», «Игрок», «Идиот», «Бесы», «Подросток» и «Братья Карамазовы». Главные герои книг Достоевского почти всегда молодые люди. В своем творчестве писатель обращается именно к ним, говоря об опасности забвения своих духовных корней, опасности безоглядного равнения на абстрактные европейские идеи свободы, равенства, прогресса и социализма. Романы Достоевского – отповедь европейскому проекту индивидуализированного и своевольного человека. Писатель показывает, куда заводит моральный нигилизм его героев, безоглядно радеющих о соблюдении собственных свобод. Как замечает Вячеслав Иванов в статье «Лик и личины России»: «Раскольников кончает убийством старухи, Ставрогин – самоубийством, Иван Карамазов – полусознательным использованием Смердякова с целью отцеубийства».
Достоевский желал отвратить молодые умы от блуда и эгоистического саморазрушения. В 1870 году (время между романами «Идиот» и «Бесы») писателем владела идея написать книгу об атеизме. Роман должен был называться «Житие великого грешника». Достоевский видел его многотомной, сравнимой по объему с «Войной и миром», литературной панорамой жизни одного человека, который в разные годы «то атеист, то верующий, то фанатик и сектатор, то опять атеист» (слова писателя из письма А.Н. Майкову от 25 марта 1870 года).
События второй книги романа должны были происходить в монастыре. Главным героем должен был стать, читаем мы в письме: «13-летний мальчик, участвовавший в совершении уголовного преступления, развитый и развращенный…, посажен в монастырь родителями… для обучения». По замыслу писателя этот «волчонок и нигилист-ребенок» должен был сблизиться с игуменом обители, прототипом которого писатель видел святого Тихона Задонского. Общение с архиереем должно было спасти человека, который «кается и мучается совестью в том, что ему… хочется быть необыкновенным». Среди других насельников вымышленного монастыря Достоевский видел героя, писать которого намеревался с истового западника Чаадаева. «Тут же в монастыре посажу Чаадаева… Почему Чаадаеву не просидеть года в монастыре?» – писал Достоевский Майкову о своем замысле. Эту книгу романа писатель планировал назвать «Монастырь».
Роман «Житие великого грешника» не был написан, но духовная работа писателя не пропала даром. Достоевский многое передумал и перечувствовал. Говоря его словами, тут «загорелся светоч и он всё постиг». Главная идея, которая явилась ему тогда – спасение для поверженной касанием греха, неокрепшей детской души в одиночку невозможно. Необходим духовный наставник, водитель. Так Достоевский открыл тему наставничества, которая была блестяще выписана им в последнем романе «Братья Карамазовы».
Во взаимоотношениях монаха Алеши со старцем Зосимой писатель открывает картину спасения мятущейся души юноши. Алеша не уступает попыткам Грушеньки соблазнить его. Она прыгает к нему на колени… Но ум Алеши пребывает в этот миг «во аде». Смерть старца Зосимы не дает пасть ему во грех. Без духовного наставника нет спасения. Потому что (еще одно открытие Достоевского) повреждение души безумием остается для нее тайной. Побежденная величайшей гордыней душа оказывается неспособной отрефлексировать свой ущерб. Алеша верно говорит брату Ивану, отвергшему Бога во имя идеи вседозволенности, на его вопрос о том, можно ли над собой наблюдать, что сходишь с ума: «Я думаю, нельзя ясно следить за собой в таком случае». Творчеству Достоевского посвящена диссертация моего друга, японского исследователя Наохито Саису, утверждающему, что мотив наставничества появляется у писателя впервые в «Житии великого грешника».
Поучительна судьба братьев Карамазовых: сладострастник Митя кончает тюрьмой, а вольнодумец и атеист Иван безумием. Лишь один из трех братьев, Алеша, избегает великих духовных мытарств. Почему? Достоевский ясно показывает своему читателю, что спасение от соблазнов мира находится не где-нибудь, а за церковной оградой. Писатель обличает индивидуалистический проект западного человека: «…всякий-то теперь стремится отделить свое лицо наиболее, хочет испытать в себе самом полноту жизни, а между тем выходит… лишь полное самоубийство… и совершенное уединение». В этой отповеди Достоевский необычайно современен. Сегодня почти каждый – автор уединенного проекта своей самости в соцсетях, которые – суть форма преображенного, тщеславного одиночества.
Прилюдный, бесстыдный и прозрачный формат современных медиа требует своего героя, порочного и страстного. Душу, которого можно препарировать на публике. В наши дни Митю Карамазова редакторы телеканалов затащили бы на эфир под заголовком: «Шок: отцеубийца за три тысячи рублей». А Митя сказал бы на этом эфире словами Достоевского: «Помилосердствуйте, господа… Ведь я… душу мою разорвал пополам пред вами, а вы… роетесь пальцами… в обеих половинках. Мне кажется, что про чувства вы не имеете права меня спрашивать». Современные медиа и интернет – есть нечто обратное соборному всеединству, о котором мечтали русские религиозные философы. Достоевский был одним из любимых писателей Н.А. Бердяева, которому принадлежат слова: «Спасение возможно лишь вместе со всеми другими людьми». Человек должен забыть свой эгоизм и узнать в своем ближнем, перед которым виноват, брата во Христе. Как говорит старец Зосима: «Ибо знайте, милые, что каждый единый из нас виновен за всех и за вся на земле несомненно…».
- Сербские русофобы доказали правоту Достоевского
- Нобелевская премия по литературе и Ф. М. Достоевский
- Прогрессисты выворачивают культуру наизнанку
Но в социальной, мирской жизни сплошь и рядом царствует другой закон. Как говорит героиня «Братьев Карамазовых» Хохлакова: «Кто ж теперь не в аффекте, вы, я, все в аффекте… сидит человек, поет романс, вдруг ему что-нибудь не понравилось, взял пистолет и убил кого попало…». Жизнь превращается в бесконечный кошмар сансары греха. Как говорит Митя Карамазов: «…все идут в Сибирь, другие женятся, и все это быстро… и наконец, ничего, все старики и в гроб смотрят». На протяжении жизни и после нее люди пребывают в процессе длительного тления во грехе – основная тема рассказа Достоевского «Бобок». Весь ужас в том, что всё это санкционировано сегодня отвлеченной идеей либерализма, защитники которой полагают тление во грехе единственным форматом бытия. Смердяков, учащий французские вокабулы, есть, по сути, современный хипстер, нимало не любящий культуры своей родины и пребывающий на эмигрантском старте. Этой языческой круговерти греха Достоевский противопоставляет идеал православия. Как пишет Вячеслав Иванов, Алеша Карамазов бежит «не к Люциферу, как вся новая Россия, как Иван, а к православным старцам, на коих завидел почившим вечерний тихий свет Руси святой…».
Если мы посмотрим на биографию писателя, то увидим, что это не Алеша бежал к старцам, а сам Достоевский. За два с половиной года до смерти, в июне 1878 года, писатель в компании философа Владимира Соловьева посетил Оптину пустынь. Здесь Достоевский проводил время в духовных беседах со старцем Амвросием (Гренковым), после которых тот сказал о писателе: «Это кающийся». Тихон Задонский и Амвросий Оптинский стали прототипами старца Зосимы в романе «Братья Карамазовы».
Достоевский, говоря его же словами, был «страдальцем благородства и искателем его с фонарем». Поэтому он размышлял об идее, способной приблизить грядущее спасение всего человечества. Что же это за всеобщая нравственность, которая спасет всех? Что есть русская идея содержательно? Вячеслав Иванов, отталкиваясь от мысли Достоевского о том, что «наш народ – “богоносец”, долженствующий явить миру своего, русского Христа», приходит к заключению, что «провозглашенная Достоевским “самостоятельная русская идея” – идея преображения всего нашего общественного и государственного союза в церковь». Но лучше самого Достоевского не скажешь: «Русский народ весь в православии. Более в нем и у него ничего нет, да и не надо, потому что православие все... Кто не понимает православия, тот никогда и ничего не поймет в народе. Мало того: тот не может и любить русского народа». В «Дневнике писателя» есть фраза: «…Константинополь – рано ли, поздно ли, должен быть наш…».
Символично, что дух Достоевского в спиритическом сеансе ничего не отвечает на вопрос о русской идее главному герою романа Пелевина «Generation “П”», жрецу мира рекламы. Здесь Пелевин угадал верно. Бог не может открыться алчной, погрязшей в страстях душе. Тем более это невозможно в антихристианском акте спиритического сеанса. Как говорит черт Ивану Карамазову: «спириты… полагают, что полезны для веры, потому что им черти с того света рожки показывают».
По рождению я принадлежу к поколению родившихся в СССР. Знаете, как мы читали Достоевского? Мы открывали его книги, выходившие в Союзе полумиллионными тиражами, и читали слово «Бог», напечатанное с маленькой буквы. Этот казус многое объясняет, в том числе и крах советской идеологии. К 1970-м годам, после кинофильма «Андрей Рублев» и статей С.С. Аверинцева, в стране произошел возврат к православным истокам. О Боге уже нельзя было не говорить. Все, что могли сделать советские чинуши из Института атеизма, это понизить регистр буквы в слове «Бог». Бессильный и бессмысленный жест сторожей советского атеизма…
