В этом году единая европейская валюта – евро – дожила до своего 20-летия. Правда, на фоне политического кризиса в Европейском союзе, который в немалой степени связан и со спорами из-за евро, в отношении этого юбилея правдивее будет сказать «о юбилее вспоминают», чем «юбилей празднуют».
Споры о евро можно было бы считать чужим делом, если бы на просторах Евразии не зрел альтернативный интеграционный проект – Евразийский экономический союз, в котором Россия участвует и в рамках которого также ведутся разговоры о единой валюте. Более того, в рамках Союзного государства России и Белоруссии последняя приняла юридические обязательства перейти на российский рубль ещё с 1 января 2005 года, но саботирует исполнение соглашения.
Опыт единой европейской валюты в этой связи перестаёт быть безынтересным для нас. Понять происходящие сегодня вокруг евро процессы невозможно, если не разобраться, как рождалась сама идея евро.
Единая Европа родилась после того, как Германия и Франция смогли достичь соглашения о примирении после напряжённого векового противостояния, вылившегося среди прочего в две мировые войны. Евро также родился из сочетания французской политической идеи об упрочении экономических основ для дальнейшей политической интеграции континента с одной стороны и германского опыта валютной политики в рамках послевоенного германского экономического чуда – с другой.
Германскую часть этого подхода можно выразить цитатой федерального канцлера в 1963–1966 годах Людвига Эрхарда: «Устойчивость валюты следует включить в число основных прав человека. Каждый гражданин вправе требовать от государства её сохранения».
Устойчивость немецкой марки, последовательно дорожающей по отношению к американскому доллару с 1948-го по середину 1990-х годов и привлекающей на этом фоне всё больше инвестиций в Германию, немцы постарались сызмальства привить евро.
Такой подход имел оборотную сторону – необходимость бюджетной строгости: жить по средствам, не допуская избыточных и необеспеченных социальных обязательств. Соответствующие подходы к регулированию обращения евро были юридически закреплены в Договоре о функционировании Европейского союза:
«Все страны-участницы приняли немецкую философию, заключающуюся в том, что денежная политика в первую очередь обязана обеспечить стабильность цен, остальные же политико-экономические цели должны выполняться во вторую очередь», – заключал по этому поводу один из руководителей германского Бундесбанка Тило Саррацин.
После введения евро в 1999 году в безналичное и в 2002 году в наличное обращение правдивость немецких аргументов почувствовали все вошедшие в зону евро страны. К 2006 году по сравнению с 1998 годом приток капитала во Францию вырос с 2 до 3,4%, Португалию – с 2,4 до 6,3%, Грецию – с 0,4 до 2%, а в Италию – с 0,2 до 2,9% ВВП в год.
Начавшийся затем мировой экономический кризис был вызван процессами, зародившимися далеко от Европы, но тем не менее именно он спросил, как южноевропейские страны распорядились тем значительным капиталом, который оказался в их руках благодаря переходу на евро со своих находившихся десятилетиями в режиме свободного полёта в пропасть лир, драхм и эскудо?
И как же?
Если в Германии или Швеции доля социальных расходов была стабильной на уровне 25–27% ВВП, то на этом фоне в Греции она возросла с 18 до 27% ВВП, в Испании – с 19 до 25% ВВП, в Португалии – с 18 до 24%, во Франции – с 28 до 32% ВВП.
Вместо того чтобы модернизировать производства, снижать налоги и стимулировать экономическую активность, развивать инфраструктуру, эти страны повысили зарплаты чиновников и создали богатую россыпь синекур в государственном секторе, а также стимулировали безработицу уравниванием социальных пособий и зарплат, повышая налоги для работающих: «Зачем мне работать, если за такие деньги я могу быть и безработным?»
Кризис ударил за такую неосмысленную экономическую политику эти страны особенно больно. И вряд ли в этом вина евро. Если Мавроди судили за мошенничество за то, что он продавал свои купоны МММ по большей цене, чем покупал, то уместны ли оправдания южноевропейских правительств, ссылающихся на то, что единая валюта мешала им поступить как Мавроди?
Не слишком ли много самозваных Юпитеров, «которым можно всё», в мире стало приходиться на одного пашущего быка, «которому нельзя ничего, кроме как пахать»?
Нежелание повторить опыт южноевропейских стран разумно. Однако посылка, что неповторение должно заключаться в сохранении собственной валюты с целью её последующего кратного обесценения, ошибочна. Верный ответ – чтобы не повторять ошибок стран Южной Европы, необходимо вводить стабильную валюту и дополнять её ответственной бюджетной политикой:
«Денежное финансирование государственных долгов не требуется ни в экономическом, ни в фискальном плане, но из-за присущей ему возможности злоупотреблений оно опасно в плане политики формирования экономического порядка», – справедливо отмечал в этой связи уже упомянутый Тило Саррацин.
И вот на этой неделе по новостным лентам замелькало сообщение, что некие учёные посчитали, что от введения евро выиграли только Германия и Нидерланды, а все остальные страны сильно проиграли.
Выводы понятные – «раскошеливайтесь и платите». Превратим валютный союз в долговой союз, так сказать. «Брал тот парень, а платить будешь ты» (вспоминаем о французской политической части подхода к валютной интеграции).
Учёные не «британские», но подходы те же. Не поленился найти и прочитать само исследование, столь понравившееся журналистской братии. О чём же оно? Алессандро Гаспаротти и Маттиас Куллас посчитали, как бы ВВП стран, перешедших на евро, изменился бы, если на евро они не перешли бы.
Ключевой вопрос – как? Они составили для каждой страны свою контрольную группу из других не использующих евро стран, выполнили определённые усреднения и получили результат. Например, если бы Бельгия не ввела евро, то её экономика, по мнению Гаспаротти и Кулласа, развивалась бы как сумма 55% роста экономики Великобритании, 27% – Дании, 13% – Новой Зеландии и 5% – Японии.
Почему именно так? Хороший вопрос. Меня он тоже заинтересовал. Господа ответили на него следующим образом:
«Определённый вес коэффициентов был выставлен не по соображениям достоверности, а на основе эконометрической оптимизации».
Проще говоря, чтобы расчёты лучше получились. Теперь это называется наукой. На такое «исследование» газеты ссылаются. Общественное мнение под его воздействием формируется.
Единая стабильная валюта способствует привлечению капитала в группу связанных экономическим союзом стран, способствует удешевлению кредита и снижению рисков инвестирования, уменьшает транзакционные издержки и, что особенно важно для предпринимателей, способствует повышению капитализации их компаний (т.е. повышает цену, за которую можно продать саму компанию, а это, в свою очередь, позволяет сдерживать рост цен на производимую компанией продукцию, что выгодно уже потребителям).
Но всеми этими благами можно воспользоваться только при условии, что в рамках экономического союза наблюдается свободное движение капитала, равноправие на рынке труда, а государства-участники проводят взвешенную бюджетную политику. Потому устойчивость валюты и следует рассматривать как одно из основополагающих прав человека.И, именно понимая всё это, член верхней палаты белорусского парламента и лидер местной Либерально-демократической партии Сергей Гайдукевич говорит: «Только переход на российский рубль даст возможность не распродать за бесценок белорусские активы».
России и нашим уважаемым партнёрам по евразийской интеграции следует серьёзно задуматься над возможностями углубления экономической интеграции и возможностях валютного союза.
От связанной с этим стабильности валютного курса и вынужденной бюджетной рачительности, которой отныне вынуждены будут придерживаться правительства входящих в союз стран, выиграет гораздо большее число жителей наших стран, чем от курсовой непредсказуемости, когда, как в Белоруссии, валюта может за сутки подешеветь едва ли не в два раза.
Главное – учитывать и не повторять ошибок Европейского союза: валютный союз не может и не должен быть тождественен союзу долговому.
