1.
Сами по себе и политика, и мораль – нужны, только смешивать и взбалтывать не надо. Например то, что оппозиционного общественника Льва Пономарева, арестованного на 25 суток за пост про митинг, надо освободить – это можно решить и простой моралью: лучше освобождать, чем сажать, если не совершено настоящее насильственное преступление.
И тут не нужно соглашаться или не соглашаться с политическими воззрениями Пономарева (я не согласен) или хотеть или не хотеть Майдана (не дай бог). Просто живых людей держать в тюрьме – не за убийство или грабеж, а за слово – плохо. Не надо политики и аналитики, обычное моральное чувство.
Но по этому поводу может быть и политическое обсуждение, тут уже нужно обсуждать рационально – как надо менять законодательство о митингах, как надо менять практику уголовных дел за репосты, как минимизировать риски перехода мирного протеста в насилие на улицах – сплошь и рядом же такое случается в мире. И если обсуждать в деталях и рационально – то все больше граждан будут вовлекаться в общественную полемику по практическим вопросам, а значит, влиять на дела в стране, гражданин будет больше значить, чего вроде многие и хотят.
Но у нас рациональная стадия часто проскакивается галопом, и вместо политической полемики возникают руины святой войны. Одни вспомнят, что Лев Пономарев менял у японцев гранты на острова, и скажут, что врагам родины не место на свободе. Другие вспомнят «когда пришли за евреями, я молчал» и скажут, что страна дошла до ручки.
Оппозиционный журналист (имя опущу, чтобы не привлекать внимания бдительных граждан) по гораздо менее скандальному поводу написал в «Фейсбуке»: «Парковка в Москве дорожает радикально!!! Твари просто с ума сошли!!! Я вам когда еще говорил, что их надо свергать...» Не знаю, смайликов нет, но есть много восклицательных знаков, кажется, он серьезно.
Что происходит в момент такой утрированной морализации политики (когда оппоненты – «твари»)? Граждане исключаются из политики полностью, они становятся манипулируемыми толпами враждующих сторон. И я думаю, что предельная моральная мобилизация – сознательная тактика и оппозиции, и властей, способ овладения толпой.
Так, скажем, многие громкие законы, принятые в эпоху «бешеного принтера», принимались, кажется, не столько для дела, сколько для поляризации общества. Для морального противостояния большинства «либеральному» меньшинству. Простейший способ управления политической сферой.
Но еще хуже не это. Когда твой враг за моральной границей, за границей человеческого, когда надо валить или свергать, то это – война. Я знаю, что бывают ситуации, когда люди идут воевать и правы в этом. Я бы не хотел оказаться в такой ситуации, но я знаю людей даже по обе стороны украинской войны, искренних, хороших людей, не садистов и не наемников. Бывает ситуации, когда враги сожгли родную хату, покусились на самое святое. Кто я такой, чтобы их судить?
Другое дело провокаторы – которые морализаторствуют в СМИ или в сетях, считая себя умнее прочих, зовут на войну или на баррикады, а сами «работают словом». Массы сначала хватаются за сердце, читая ленту, некоторые потом идут переживать и, еще хуже, кого-то убивать. Это и есть зло.
- Общество сделало выбор между словами Пархоменко и делами доктора Лизы
- Кто стоит за «недорепрессиями»
- Либеральные вожди вызвали у соратников омерзение
Зло – не сама правда о событиях, и даже не ее моральная оценка, а тезис, что все, кто с тобой не согласен – уже по другую сторону моральной границы. Не люди, орки, и к ним законы человеческие неприменимы. Политики и политическая обслуга с обеих сторон легко после текста пойдут друг с другом пить пиво или вести важные переговоры. Погибать будут те, кто им поверил.
2.
Дальше – чуть-чуть на углубление и усложнение, для чуть более медленного чтения. Я на самом деле и сам не уверен, что этот мой непритязательный текстик поможет друзьям-читателям быть свободнее от лжи морализаторов, а не станет новым топливом для неспокойного и переживательного внутреннего диалога про политику.
Поэтому не очень люблю жанр мнений и колонок, считаю, что мнений и эмоций и так много, а знаний (например, про страну) мало. В последние годы «рекламирую» длинные тексты – репортажи и аналитические репортажи «Русского репортера», про знание, а не про мнение.
Иногда и у меня срывает крышу. Я вижу, как какой-нибудь друг в сетях эмоционирует, и хочется рассказать, что знаю, избавить от неправды и предельных эмоций по неверному поводу. Но обычно это не работает. Обмен мнением в сетях обычно поляризует общество, и любое новое высказывание легко маркируется читателем как снаряд в одну из сторон – условных пропутинцев и антипутинцев в нашем случае.
Несколько лет назад со мной раздружился хороший человек, потому что в полемике в сетях я стоял на более сложной позиции, чем «пора свергать». Более того, он соврал всем общим друзьям, что я нахожусь в сотрудничестве с КГБ. Я думал, что пройдет и он опомнится, а остальные поймут абсурдность обвинений. Но куда там, с тех пор все только еще больше разошлись. А недавно очень хороший человек со мной раздружился из-за того, что я взял интервью у человека, у которого, по его мнению, брать интервью было нельзя по моральным соображениям.
Поэтому я и решил снова попробовать писать колонки, чтобы объясниться прямо, причем немного в стороне, отдельно – не там, где я работаю.
И мнение я не хотел бы высказывать (оно, конечно, попрет само, но не обращайте внимания). Хотелось бы про знание, в данном случае про знание редактора-аналитика. Я много работаю с молодыми журналистами, и иногда мне удается их научить выживать в новом дивном информационном мире. И у меня есть какое-то количество журналистских и мыслительных приемов, которые им помогают меньше переживать и яснее думать про общество. Отделять моральные оценки от политического анализа. Но время от времени друзей снова сносит в моральную полемику.
Самое неприятное обсуждение произошло недавно в связи с гнусной характеристикой, которую журналист Сергей Пархоменко* дал Доктору Лизе, Елизавете Глинке, походя, обсуждая саму моральную возможность сотрудничать с властями. Сама такая постановка вопроса, как мы уже понимаем, вранье. Но есть и более тонкая проблема – проблема сохранения себя и своих ценностей в мире практической политики, в мире ее компромиссов.
Я сам последний раз видел Елизавету Глинку в Донецке в декабре 2015 года, незадолго до ее гибели. Она, как всегда, спасала детей, я же хотел обсудить проблему вытаскивания из тюрьмы в ДНР одного нашего общего друга, попавшего туда явно несправедливо. Поскольку взаимодействовать с местными властями для дела было надо, она советовала мне не устраивать скандал, а уладить все тихо, я не послушался. Друг, конечно, вышел на свободу, больше благодаря себе, чем нам. И я не уверен, что я был прав. И мне показалось, что ее и саму немного угнетало то, что она не может говорить все, что хотела бы, чтобы сделать главное дело. Не могу знать точно – показалось.
Потому что я могу понять эти переживания. Я и сам, когда занимался миротворческими и благотворительными делами в Донбассе, был связан рядом необременительных, на мой взгляд, и полезных делу, но все-таки обязательств и с представителями наших властей, а ранее – с одним украинским олигархом. Это местами мешало журналистскому задору, все равно я писал, что хотел, но все время спрашивал себя, насколько у меня уже включилась самоцензура. Сейчас я ничем таким не связан, дышится свободнее некуда, но и помочь я почти никому уже не могу.
И, думаю, тот, кто делает хорошее дело, прав всегда, даже когда компромисс мучителен. До тех пор, пока цель не теряется, пока главное – именно дело, а не государственный или антигосударственный унылый пиар.
Трудно не потерять цели. Такие, как Доктор Лиза, это умели. Но кто говорил, что моральные вопросы – это просто? Настоящие моральные вопросы непростые. Когда простые – это не сложный моральный вопрос, а вопрос простой смелости.
Я не могу не осудить высказывание Пархоменко о Докторе Лизе – тут вне политики, чистая мораль. Но, с другой стороны, иронии к себе мне хватает, чтобы понимать, что никому не интересны мои одобрения и осуждения. Пархоменко – большой общественный деятель, одни только «Диссернет» и «Последний адрес», которые он продвигает, – большое дело. Но и эти хорошие дела были бы чище, если бы не смешивались с морализацией политики, будучи подчиненными сомнительной политической задаче свергнуть власть.
* Признан(а) в РФ иностранным агентом
