День 29 января 2015 года заканчивался сплошными неожиданностями. Сначала СМИ разнесли весть о том, что начальник Генштаба ВС Украины признал упорно до того не признаваемое: «Мы не ведем боев с регулярными российскими воинскими формированиями».
Перемирие» в переводе с языка организаторов карательной операции означает «пауза для перегруппировки сил
Напряженное ожидание взрыва возмущения словами генерал-полковника ожидаемого результата не принесло: опровержений словам высокопоставленного военного не последовало. Киев с Вашингтоном и примкнувший к ним Брюссель молчали, как набравши в рот воды.
Прогрессивная либеральная московская общественность тоже с плакатами на Болотную не вышла. «Эхо Москвы» эхом тревожного набата в сердцах приверженцев евроценностей не отдалось.
Через некоторое время пресса сообщила о расформировании пресловутого батальона «Айдар», проявившего смелость и героизм в боях с мирным населением Незалежной. И опять – тишина. Странным было не отсутствие восторгов со стороны апологетов ополчения, а глухой затык глоток лиц, «болеющих» в украинской войне за команду АТО.
Еще чуть позже на арену вышел киевский мэр и с присущим ему мастерством в художественном изложении мыслей начал отсчитывать часы до пришествия Путина в украинскую столицу.
Мхатовская пауза после произнесенных: «Сколько Путину нужно, чтобы доехать до Киева, взять Киев? Говорят, три часа, шесть часов, семь часов... Но ему не надо будет этого делать. Есть силы...» – затянулась настолько, что народ, уставший, как матрос Железняк в помещении учредительного собрания, предложил мэру уйти туда, откуда пришел, и не пытаться составить конкуренцию Цицерону.
И в довершение всего появилась информация о том, что мариупольская администрация пересмотрела текст заявления об агрессивном акте (обстреле пригорода, принесшем 30 жертв).
Из текста исчезло имя агрессора. То есть внутренней смелости администраторам (как они объясняют, под давлением населения) для того, чтобы перестать видеть автором смертоносной стрельбы «донецких», хватило, а вот на то, чтобы назвать, кто же это натворил, – уже нет.
Но ведь все равно прогресс!
Вся эта цепочка должна была породить у народов мира чувство облегчения: «началось», «процесс пошел», «разрядка напряженности», «шаги к долгожданному миру».
Прелюдия к минской встрече, назначенной на 30 января, разыгрывалась великолепная. На такой волне соглашение об отводе тяжелых вооружений на энное количество километров от линии соприкосновения уже казалось вполне реальной «сбычностью мечт», и совсем не хотелось замечать поспешности, сквозившей в предложении Порошенко о перемирии, ужине за столом переговоров под задушевные беседы о будущем урегулировании того, что никак не регулируется.
Но тут некстати нарисовались ополченцы со своим дебальцевским котлом, испортив всю картину миролюбия. Они, конечно, благородно предложили окруженным военным по-тихому сложить оружие и уйти восвояси во избежание, но этот штрих прозвучал диссонансом среди симфонии только что начавшегося повсеместно разливаться умиротворения.
И почему-то сразу исчезли сомнения, что «перемирие» в переводе с языка организаторов карательной операции означает «пауза для перегруппировки сил, подтягивания новых резервов и пополнения боезапаса».
Украинское руководство выступает с заявлениями, противоречащими друг другу, не меньше четырех раз в день. Из чего можно сделать только один вывод: слова его значат только то, что ничего не значат. Победу у Донбасса так украсть можно, а вот остановить войну – нет. Соломка под Минск стелется мягкая, да жестко под ней.
