События, происходящие вокруг Украины, дают прекрасную возможность анализа глобальной ситуации в целом, понимания истинных причин происходящего и, как следствие, предоставляют картину перспектив.
Способность говорить, обобщать, воспринимать была важнейшим признаком культуры и цивилизованности в эпоху античности, насилие – признаком дикости
Уже неоднократно отмечалось, что современная социокультурная ситуация, которую мы наблюдаем на Западе (в широком смысле этого слова, то есть Старый Свет плюс США), имеет прямые аналогии с поздней античностью. И тогда и сейчас время и сиюминутность лежат в основе ключевых событий, которые опираются либо на мифы, либо на воспоминания о героической эпохе.
Понятие родины, «своей страны» вновь, как в античности, стало заключаться в политическом смысле в государстве, а в человеческом, личном только в том, что, по словам Освальда Шпенглера, «можно обозреть с высоты стен», за горизонтом которых находится территория варваров без истории и культуры.
Как тогда, так и сейчас ключевые решения принимаются в нескольких городах, а отнюдь не на агорах и не на избирательных участках. Комфорт и потребление, лежащие в основе современной западной цивилизации, превращают человека в античную схему, пассивное и созерцательное существо, отражающее лишь внешние колебания, наслаждающееся всем, что связано с телом и его потребностями и не стыдящееся этого – на античных вазах акты совокупления изображались так же открыто, как сегодня они печатаются в общедоступных журналах. Что же касается античного Рима, то здесь мы увидим совпадения практически во всем.
В стремлении поставить практические занятия выше философии, в предпочтении театру цирка (в современном варианте кино), в стремлении представить себе мир не космосом, а государством, в практическом складе ума и стремлении воевать. В копировании, заимствовании и переваривании лучшего – римляне брали у греков мифологию, копировали и тиражировали греческие статуи.
Именно римляне превратили деньги в отдельное, самодостаточно-значимое явление жизни, и именно Запад довел сегодня это явление до абсурдного абсолюта. «Поверхностные из глубины» – так когда-то определил Ницше греков, и сегодня эти слова вполне можно было приложить к среднестатистическому европейцу, Дон Кихоту, который незаметно для себя превратился в Санчо Пансу и вполне доволен этим.
В заключение следует напомнить, что, по точному замечанию Шпенглера, римляне покорили мир, потому что он не сопротивлялся. Античный человек, живя в полисе, вел дела средствами убеждения, а не насилия (молчаливого принуждения). Именно на различении слова и принуждения строилась античная политика различения своих и чужих, рабов и свободных. Способность говорить, обобщать, воспринимать была важнейшим признаком культуры и цивилизованности, насилие – признаком дикости.
Поэтому с варварами не разговаривали, а управляли ими с помощью насилия, поэтому рабов силой заставляли трудиться. Сила и слово строго разделялись, ибо любое насилие отрицало речь, а речь прекращала насилие. Поэтому с тех пор, как писала Ханна Арендт, «насилие традиционно считалось ultima ratio в отношениях между странами и самым позорным из приемов внутренней политики, отличительной чертой тирании».
#{image=806848}Если к тебе применили насилие, значит, ты варвар. В Средневековье насилие, заключенное в военную форму, сумели окультурить, превратив в рыцарский поединок, облагородив красивыми жестами и нагрузив дополнительными смыслами.
Конфликт между силой и словом в это время (во многом благодаря Крестовым походам) окончательно приобрел цивилизационный характер дихотомии Востока (насилие) и Запада (слово), которые начали противопоставлять друг другу еще в эпоху греко-персидских войн.
Теперь обратим внимание еще на одно важное обстоятельство. Рациональная эпоха Просвещения, как Лаплас, не нуждавшаяся в гипотезе Бога, естественным образом подготовила почву для того, чтобы идеология насилия вернулась в обиход.
Она вернулась и стала основой исторической концепции Маркса, для коего все формы правления покоились на насилии или, вернее, на обладании средствами насилия, с помощью которого менялись исторические формации.
Уже говорилось о том, что марксизм типично западная идея, порожденная западным умом и основанная на западных реалиях (буквальное перенесение этой теории Лениным на российскую почву вызвало еще в то время массу критики. Достаточно вспомнить конфликт Ленина и Плеханова).
Но, оказавшись в России, марксизм отнюдь не утратил своей привлекательности для Европы, о чем свидетельствует интерес европейцев к левой идее и идеям справедливости на протяжении всего ХХ столетия.
А в 1990-е годы, с распадом России, стало отчетливо видно, что Запад строит «социальное государство», целиком основанное на левых идеях справедливости, пусть и не называемых напрямую. То есть на Западе, как писал один из авторов проекта «Однако», «началось «тайное возвращение к марксизму», основанное на том, что население Европы созрело для расширения социалистических (коммунистических) прав и свобод не «от», а «для».
Но марксизм нельзя вернуть частично. Вместе с возвращением интереса к идеям Маркса, к социалистическим, советским идеям справедливости Запад воскресил и чисто советскую, марксистскую схему, подмеченную Игорем Яковенко.
Последний писал, что в СССР политика воспринималась как «вещь чрезвычайная», то есть любые формы социально-политической активности в странах Запада (демонстрации, митинги и пр.) трактовались как признаки революционного брожения, а не как естественный демократический процесс. Сегодня мы видим то же самое в Европе и США, когда естественными и безопасными считаются только те митинги и акции, которые организованы властями.
Поняв эти закономерности и внутренние связи эпох, теперь нетрудно понять логику внешней (и все чаще внутренней) политики Запада. Сегодня Запад покоряет мир, потому что он не сопротивляется. Причем ключевым фактором политики становится именно насилие – форма обращения «исключительной нации» со всеми остальными.
Что подчеркивает стремление Запада создать гомогенный, одноприродный мир, похожий на мир, который стремились создать манихеи, ставшие одной из реакций античного мира на вызов христианства (об этом свидетельствует, например, стремление США создать с Европой зону свободной торговли, то есть сосредоточить все богатства мира у «золотого миллиарда»). А также демонстрирует идеологическую и политическую эволюцию Запада к тем формам, которые Россия уже прошла.
Важно также понимать, что если насилие становится главной формой общения Запада с внешним миром, то это значит, что демократия, основанная на слове, больше не работает. Кроме того, вместе со словом отменяется и логика, которую слова выражают (поэтому действия Запада в украинском конфликте столь хаотичны и противоречивы), а это значит, что отменяется и история, которая, по словам Блока, «есть наука о людях во времени».
Вместе с историей закономерно отменяется человек – главный субъект истории, то есть происходит расчеловечивание мира, в котором насилие остается единственной формой взаимодействия его составляющих.
Ведь словом можно общаться только с себе подобными, насилие же допустимо в отношениях как с животным, так и с неживым миром. Поэтому сегодня на Западе достоинство человека все чаще определяется не его правами, не характером его личности, а только способностью человека подчиняться государству, то есть силе.
Здесь нельзя не вспомнить А.Ф. Лосева, который писал, что в античности «душа, личность ... вовсе не являются результатом духовной деятельности, а оказываются принципами все той же чувственно-материальной действительности, ...являются не более чем обожествлением сил все той же чувственно-материальной природы».
Государство и порядок теперь строятся по-марксистски, по-советски сверху, от элиты, а не снизу, от людей, как раньше, и люди в нем оказываются теми самыми «принципами» или функциями.
Глядя на то, как ведет сегодня себя Запад по отношению к России и исповедуемым ею принципам справедливости, равенства, логики, можно указать на некоторое сходство происходящего с эпохой Вселенских соборов, которая стала мучительным прощанием античности с новым христианским миром.
Несколько столетий античное сознание пытается приспособить Христа к своему упрощенному пониманию. Это видно по тому, как долго, сложно, порой драматически утверждается по фрагментам немыслимый для человека античности, невместимый для античного разума догмат о Богочеловечестве. «Больше человек, нежели Бог... Больше Бог, нежели человек... Богочеловек, но воля только Бога ... Богочеловек, но неизобразим...».
Запад сегодня так же настойчиво пытается приспособить новую политическую реальность, предлагаемую Россией, к прежним представлениям. Каждый раз, как только обостряется ситуация, появляется новый-старый шаблон, в который эту ситуацию пытаются втиснуть. «Тоталитаризм», «терроризм», «несвобода», «ложь», «судороги перед смертью», «сепаратисты», «недочеловеки», «санкции», «весь мир против вас» (откройте вестник Госдепартамента – «Новую газету» – там все есть).Разумеется, реальность меняется, но очень трудно и медленно, воскрешая античность, вкупе с урезанным марксизмом свои позиции сдают неохотно, ибо простоту и гарантированный комфорт предлагается поменять на сложность и риски.
И проблемы, которые испытывает Россия, есть признак того, что все происходит как нужно, что мы нашли тот единственно правильный путь, который ведет в новый Ренессанс, к преодолению кризиса, к утверждению новой политической и культурной реальности.
Источник: Блог Бориса Якеменко
