Я никогда бы не подумал, что придется писать манифесты, но все когда-то в первый раз.
Я не готов создавать кумира из грехов своей Родины вечной, но она – это я
Этот текст никак не связан с последними событиями, я давно об этом думаю. Во многих спорах, ведущихся в Сети, я – ни на чьей стороне. На своей я стороне.
Я – русолюб.
Есть русофобы и русопяты: одни рады в каждой неудаче страны увидеть крах, другие слепо верещат от восторга по три раза на дню.
Я все прекрасно вижу и понимаю. И восторга у меня нет. Мне не нравится в стране многое. ЖКХ, стоящие заводы, чиновничье хамство. Я трезво смотрю на жизнь, меня трудно обмануть заявлениями о светлом будущем. Я никогда не выступлю за откровенную глупость. Яблоки на Марсе даже мои дети вряд ли посадят, Китай не склонит колени.
Почему-то считается, что любовь к Родине должна иметь форму восторга перед начальством. Да почему же, ответьте мне? Почему одобрение каждого чиха какой-нибудь бюрократической шишки, которая не понимает и не умеет ни-че-го, приравнено к любви? Кто и когда научил вас этому? Это лизоблюдство, оно лизоблюдство и есть.
Лизоблюдов много, и из-за них валятся спутники, а асфальт в Сызрани выглядит хуже, чем в разгромленном Берлине. Все это так. И еще много чего так.
Радостно ли мне? Нет. Злорадно ли мне? Нет. Готов ли я сказать: Товарищ Обама Меркелевич, бери нас, учи нас, люби нас, дураков? Нет.
Я – русолюб, я люблю Россию. Она явно не самое светлое и тихое место на земле. Но здесь мое место. Я не готов создавать кумира из грехов своей Родины вечной, но она – это я. Я – это она. У нас общая судьба, мы выросли вместе, мы ошибаемся, путаемся, срываемся, но я понимаю ее и люблю.
Любят ведь не за что-то. Не за березки. Не за Ивана Третьего. Просто так любят. Видишь ты женщину – вот она, твоя, навсегда. Да, поссоримся, да – помиримся. Но предать? Изменить? Подставить? Оболгать? Порадоваться неудаче? Нет.
Помочь. Поддержать. Показать, как нужно. Не потакать слабостям. Научить силе.
Я вырос таким, таким и умру. Я думаю, что нам всем пора становиться русолюбами.
Что нам еще остается-то?
