Андрей Архангельский: Спор о людоедстве

Его очеловечиванию, смене формулировки с «убийцы миллионов» на «противоречивую фигуру»

По чьему-то недоумству, вечному российскому холуйству, желанию угадать тайные желания высшего начальства, вылизать ему самые сокровенные места подсознания – российские ТВ в последние годы занимается легализацией, отмыванием, очеловечиванием Сталина.

Оптимальный жанр – какое-нибудь очередное «кремлевское расследование». Говорильня безобидных мамок-нянек, воспоминания жен-шоферов-челяди – весь этот телепонос достигает только одной цели: возвращает вождя «людям», делает его образ родным и теплым.

Едва ли кому-то сегодня на ТВ придет в голову оправдывать Сталина (слишком велики злодеяния), да и нет такой задачи.

Спор сегодня – это уже не столько инструмент человеческого общения, сколько инструмент продаж, современная практика активизации внимания вокруг лежалого товара

Задача, по-видимому, поставлена другая: вернуть фигуре вождя эпитеты «неоднозначность», «спорность», «противоречивость», которыми пользовалась брежневская власть начиная с 70-х. Звучат также и призывы вернуть «объективное отношение к Сталину».

«Спорность» и «объективность» в отношении палача безнравственна – тем более что еще живы родственники тех, кого он сгнобил.

Понятно, однако, зачем это делается: народ хотят отучить от чувства коллективной вины за прошлое – потому что чувство вины в России понимается как опасная слабость.

Но нас более занимает другой вопрос – как это делается.

Ключевое слово в том, что происходило неделю назад в передаче «К барьеру», – это то, что о Сталине именно спорили.

Вот забавная вещь: по множеству ключевых вопросов – политических, социальных – споры на ТВ вы встретите едва ли, а вот о Сталине спорить – милости просим; какая степень свободы!..

«Спорность» и «объективность» в отношении Сталина достигается при помощи нехитрой уловки – переведения разговора о нем из области морально-этической в область экономическую, грубо говоря, на язык выгоды. Отсюда и «новые» аргументы, озвученные Прохановым в передаче: «Сталин сделал Россию индустриальной страной, создал промышленность, поднял города, выиграл войну».

Философ Ролан Барт («Мифологии») еще в 57-м году писал о неспособности буржуазии говорить на этические темы: сознание буржуа способно воспринимать только один язык, одну логику – «товарно-денежную», отчего множество смыслов мгновенно выхолащивается. Перевод разговора о Сталине из области морально-этических оценок в область товарно-экономических можно было бы отнести на счет традиционно слабого умственного передка у буржуазии и даже посмеяться и плюнуть, если бы не одно но.

Дело в том, что «безусловное отрицание Сталина» – это не просто фигура речи, не обрыдлое, всем надоевшее клише, а один из немногих морально-нравственных фундаментов, на которых строилось новейшее российское общество.

Отрицание чего-либо – тоже ценность, так бывает: на том же, например, безусловном отрицании гитлеризма стоит общественная этика и мораль в Германии в последние 60 лет. Эта безусловность отрицания – основа общественного договора между гражданами. Отношение к Сталину – это сегодняшняя граница между нашим «хорошо» и нашим «плохо».

Публично спорить о Сталине – то есть высказывать принципиально разные оценки его деятельности – это значит подвергать сомнению всю нравственную парадигму России последних 20 лет, расшатывать ее моральные устои.

Если применить тут толстовскую дидактичность, можно эту ситуацию описать так.

Жители одной деревни договорились между собой, что людей есть плохо. Решили, что это называется людоедство и сурово карается законом. Этот запрет автоматически становится нравственным фундаментом, от которого производятся и все другие ценности: что есть нельзя ни виновного, ни слабого, что нельзя есть не только людей нашей деревни, но и людей из соседней тоже и т.д.

И вот эта деревня живет по новому закону 20 лет. И вдруг в деревне появляется человек, который говорит: «А кто, собственно, сказал, что есть людей – это плохо?» И предлагает устроить широкое обсуждение этого вопроса – об отношении людей к людоедству. Например, провести конференцию под названием «Людоедство: за и против». «Давайте говорить, давайте спорить о людоедстве – говорит этот человек. – Пусть прозвучат разные мнения…»

Наше телевидение именно и напоминает такого недоумка; спор о Сталине – это точно такой же бессмысленный спор о людоедстве, в который нас хотят насильно втянуть.

Это тем опаснее, что спор сегодня – это уже не столько инструмент человеческого общения, сколько инструмент продаж, современная практика активизации внимания вокруг лежалого товара.

Замечали, что реклама плохоньких фильмов строится на тезисе: «Одни его яростно критикуют, другие боготворят – в любом случае, фильм никого не оставляет равнодушным».

Задача рекламщиков – переменить имидж фильма с «никакого» на «противоречивый» и «спорный» – потому что «спорность» сегодня является синонимом «успеха»; это обычная стратегия бизнеса, который торгует интеллектуальным продуктом.

Получается, того же добивается и ТВ: уже само помещение Сталина в контекст спора усложняет его образ, а значит, допускает неоднозначность трактовок. Таким образом, и яростный защитник Сталина, и яростный оппонент – они оба, хоть и невольно, делают одно и то же: придают предмету новые вес и значение.

Публично СПОРИТЬ о Сталине – то есть высказывать принципиально РАЗНЫЕ оценки его деятельности – это значит подвергать сомнению всю нравственную парадигму России последних 20 лет (Фото: ИТАР-ТАСС)

«Говоря о Гитлере, вы ссылаетесь на человеческие законы, на Библию, но ведь мы в данном случае имеем дело не с человеком, а с абсолютным злом» – замечает пастор Шлаг из «17 мгновений» в разговоре – что характерно – с провокатором.

Это и есть чистой воды провокация – предложение обсуждать Сталина с общечеловеческих или экономических позиций.

И здесь – ни на минуту не сомневаясь в моральных качествах и порядочности Николая Сванидзе – все же нельзя не заметить, что Николая Карловича использовали.

«Но что же может сделать честный человек в таком случае?» – спросите вы. К тому же, это ведь Проханов его вызвал к барьеру – самому Сванидзе не пришло бы в голову затеять спор о Сталине, потому что для него-то это вопрос решенный.

А делать вот что: выбирать, что в данном случае более красноречиво – молчание или говорение.

Христианство отрицает выбор из двух зол. Приглашают ли вас поспорить о Сталине или о людоедстве, приглашают ли вас выбирать между одной «Фабрикой звезд» и другой – откажитесь от такого выбора и от такого спора: это ловушка, игра в одни ворота.

Интеллектуал сегодня должен учитывать, что когда его приглашают заняться любимым делом – поспорить – часто это просто часть зловещего плана по продвижению товара или идеи.

Лично я бы на месте Сванидзе поступил бы концептуально. Не произнес бы ни слова, предварительно заявив, что использую это время для того, чтобы почтить память невинно убиенных Сталиным (в том числе и моего прадеда, русского священника, расстрелянного на Бутовском полигоне).

Если мы открыто отказываемся спорить – это не значит, что мы молчим. Просто мы заявляем, что в данном случае не о чем спорить.

Потому что вопрос – решенный.

И запомнилось бы лучше.