«Тираническая тройка» Болтона должна быть «четверкой»

Советник президента США по нацбезопасности Джон Болтон озвучил заявление, которое еще недавно казалось немыслимым для политика на столь высоких позициях:

«США больше не будут умиротворять диктаторов и деспотов в этом полушарии... Тройка тирании, этот треугольник террора, простирающийся от Гаваны до Каракаса и Манагуа, является причиной множества человеческих страданий, импульсом для колоссальной региональной нестабильности и истоком грязной колыбели коммунизма в западном полушарии... Это три марионетки социализма... Они ощутят всю тяжесть крепкого санкционного режима Америки».

(Забавно, что, говоря о «тройке тирании», Болтон использовал именно русское слово «тройка», вошедшее в американский лексикон наряду с «бабушкой» и по аналогии с итальянским «трио» в русском языке).

Так советник Трампа дал понять всему миру, что его ненависть к трем правительствам во многом продиктована идеологией – все они социалистические. А Болтон – республиканский «ястреб» предельно «старой закалки», даже не рейгановской, а голдуотерской. И если он говорит, что ненавидит коммунистов, ему нужно верить на слово.

Подобного не было уже очень давно, включая период холодной войны – во многом именно идеологического противостояния сверхдержав. Публично ненавидеть коммунистов только за то, что они коммунисты, стало архаикой еще при Никсоне, ведь в Белом доме помнили, какой идеологии официально придерживаются в Китае. Говоря об «империи зла», Рейган имел в виду атеистическую и антирелигиозную, а не коммунистическую природу СССР. А уж в XXI веке даже в отдельных странах ЕС президентами спокойно избирались коммунисты (Димитрис Христофиас на Кипре, например), так что разжигание в западном лагере «идеологической розни» было, очевидно, неуместно.

Можно пойти и дальше, предположив, что «тираническая тройка» была собрана Болтоном именно по «социалистическому принципу» (прежде долгие годы использовалась формулировка «страны, поддерживающие терроризм» с вариацией «спонсоры терроризма»). Если исходить из того, что в Белом доме ополчились на противников глобализма и «гегемонии США» в Латинской Америке, список должен был быть длиннее. Как минимум он должен быть «четверкой».

Чтобы убедиться в этом, приглядимся к трем названным Болтоном странам.

На эту тему
• Кризис в Венесуэле напоминает катастрофу распада СССР
• Западная молодежь вернула Ленина в большую политику
• Уход Рауля Кастро поможет Кубе освободиться от американской блокады

С Кубой вроде бы всё понятно. Хотелось бы сказать, что свержение социалистического режима на Острове свободы – нерушимый принцип американской внешней политики, «дело чести». Но так говорить нельзя, потому что это неправда. «Принципом» и «делом чести» давление на Кубу является только для внешней политики республиканцев, но не демократов. Барак Обама снял с Кубы часть санкций и объявил о начале новой эры в американо-кубинских отношениях. Рауль Кастро его горячо поддержал, но показательно отодвинул руку американского президента, не позволив тому панибратский жест (мол, Гавана и Вашингтон больше не враги, но никак не союзники).  

Дональд Трамп шел на выборы с антикубинскими лозунгами, обвиняя Обаму в мягкотелости и «сдаче позиций». Но в его случае речь вряд ли идет об идеологической неприязни – налицо трезвый расчет. Одним из важнейших штатов при избрании президента США является Флорида – он крупнейший из неопределившихся (то есть там периодически побеждают то республиканцы, то демократы). При этом во Флориде живет значительное количество эмигрантов с Кубы и их потомков. Они – крайне важный местный электорат для республиканцев, имеющий свою особенность: ненависть к братьям Кастро.

Вряд ли случайно речь Болтона, в рамках которой он пообещал сокрушить Кубу, была произнесена в Майами – крупнейшем городе Флориды. Но для него самого выпады в адрес Кастро – это не политическая технология, а идеологическая война с длинными корнями. Куба для него не просто враждебное государство, а мозолящий глаза символ ненавистного «коммунизма».

Президент Никарагуа Даниэль Ортега – еще один символ «красного влияния» в Латинской Америке. Не такой, конечно, значимый, как братья Кастро, зато до сих пор бодрый, а главное – единоличный руководитель страны. США воюют лично с Ортегой с середины 1970-х годов, сам он воюет с США с начала 1960-х.

Современного Ортегу трудно назвать безоговорочно демократическим лидером. Он показал себя талантливым технологом, который руководствуется принципом «что выгодно», а среди его методов немало сомнительных (это даже если не принимать в расчет обвинения в организации политических убийств как недоказанные). Но он далеко не тот идейный марксист, каким был раньше, скорее – консерватор, уже давно помирившийся с католической церковью. В никарагуанской экономике немало откровенно либеральных элементов, многие идейные и непримиримые коммунисты из местных находятся в оппозиции к президенту, а противостояние США на международной арене у Ортеги идет скорее с позиций антиглобализма, а не социализма.

Собственно, если бы не устойчивый имидж «опасного коммуниста», ему со стороны Вашингтона и предъявить было бы нечего. Режим вполне умеренный и при том – безопасный. Реальных возможностей как-либо навредить США Манагуа не имеет, а крайне неприятный для северных американцев проект Никарагуанского канала, как альтернатива Панамскому, ныне заморожен. В этом проекте должна участвовать в том числе Россия, но без китайских денег его не потянуть, а китайские инвесторы в Никарагуа не идут, в том числе по вине Ортеги, поддерживающего отношения с Тайванем. В чем-то старый сандинист остался верен своим идеалам: по логике вещей ему бы дружить с КНР, а не с американским протекторатом со столицей в Тайбэе, но Тайвань воспринимается им как остров национал-освободительной борьбы, а Ортега – почти всегда за сепаратистов и недаром стал вторым главой государства в мире (после Дмитрия Медведева), признавшим независимость Абхазии и Южной Осетии.

Что же касается Венесуэлы, то имиджем «рассадника коммунизма» она обязана своему бывшему лидеру Уго Чавесу. Он вел собственную войну с США – и войну именно идейную, в духе холодной войны, провозглашая социализм единственной альтернативой американской гегемонии. Это не привычная для России или Китая концепция многополярного мира, а более традиционная для СССР борьба с капитализмом как моделью развития. Так говорил сам Чавес – и Джон Болтон его услышал.

Сейчас в Венесуэле бушует жесточайший экономический кризис, а инфляция по-прежнему бьет все рекорды. Особенно худо приходится малоимущим – это в предназначенных для них магазинах, где цены искусственно удерживаются государством, царят дефицит, постоянные драки и многокилометровые очереди. Правительство Николаса Мадуро удержалось только потому, что беднякам – основе электората правящей партии – нет никакого смысла переходить на сторону либеральной и центристской оппозиции. Тогда никаких магазинов с государственными ценами и поддержки безработных и малоимущих не будет в принципе, страна перейдет на жесткий режим экономии и кредиты МВФ.

Правда, некоторые либеральные реформы теперь планирует проводить сам Мадуро, и в российском Минфине его на это уже благословили. Со своей стороны США по совокупности причин предпочли бы добить венесуэльский режим. Речь Болтона в Майами, помимо прочего, содержала объявление о введении очередных санкций против Каракаса – теперь США запрещают экспорт венесуэльских золотых запасов, мотивируя свой шаг «борьбой с коррупцией». Для Болтона, впрочем, это мотивация излишняя: Мадуро должен уйти уже потому, что он «красный».

Если бы советник президента США по нацбезопасности (не Болтон, а какой-нибудь другой) составлял список «невозможных тиранических режимов» Латинской Америки по другим критериям (например, «глобальные оппоненты», «конкуренты на рынке углеводородов» и «друзья России»), список получился бы другим. Например, в него непременно бы вошла Боливия Эво Моралеса.

Это типичный гибридный режим. До Моралеса президенты страны избирались однократно на пять лет, а теперь Моралес идет уже на четвертые для него выборы. Процветания Боливии это не принесло – страна как была, так и остается одной из беднейших на континенте, несмотря на огромные (в Латинской Америке больше только у Венесуэлы) запасы углеводородов. Понятно, что ключевое понятие тут «углеводороды», а не благосостояние боливийцев, но США так и не объявили Моралеса врагом, диктатором и тираном.

Фактически ему простили даже многолетнюю фронду на международной арене. Моралес – последовательный антиглобалист и критик внешней политики США, друг и товарищ, как Кастро, так и Чавеса. Наконец, он принципиальный сторонник легального выращивания коки (жевание ее листьев – и бытовая, и священная традиция индейского народа аймара, к которому принадлежит президент), что сильно мешает борьбе с кокаиновыми наркокартелями, которую ведут ФБР и ЦРУ.

Но при всем при этом Моралес – да, левый, да, яркий и фрондирующий – не является коммунистом. Его левачество в большей степени носит национальный характер (индеец и бедняк в Боливии – это почти синонимы). При этом он не в полной мере исполнил свое предвыборное обещание приватизировать всю нефтегазовую отрасль – иностранные компании, в том числе из США, по-прежнему представлены в Боливии. Конечно, Вашингтон хотел бы видеть там президентом своего человека, но поскольку серп, молот, красный прапор и томик Маркса – это не про Моралеса, в «тиранический список» припадочного антикоммуниста Болтона он не вошел.

А ведь на континенте есть еще Эквадор, Доминика, Гренада, Уругвай и другие страны с левыми правительствами, скептично относящиеся к политике Вашингтона. Левые – но все-таки не красные, а этот цвет на Болтона работает так же, как на быка (спойлер: умнее от этого бык не становится).  

Конечно, это чрезвычайно странно, что столь высокопоставленный функционер, как Болтон, формирует списки «врагов» своей страны по критериям более чем пятидесятилетней давности – «если коммунист, должен умереть». Но для России это, скорее, хорошо.

Чем больше тот или иной политик руководствуется голой идеологией, тем больше ошибок будет совершать на практике. Мы хорошо это помним по временам СССР: достаточно было какому-нибудь туземному режиму объявить себя коммунистическим, он мог рассчитывать на деньги и дружбу Москвы. Самой Москве такая стратегия зачастую не приносила никакой практической выгоды – одни убытки.