Почему поляки и русские стали кровными врагами

Переписывание истории в нужном для Польши ключе вышло на новый уровень. Как передала радиостанция RMF FM, «канцелярии президента Польши и председателя Совета министров Польши готовятся к четвергу, 23 января, когда в Израиле будет проходить пятый Всемирный форум памяти Холокоста», на котором выступит Владимир Путин.

В привязке к этому событию в Польше создается команда из экспертов по коммуникациям и историков. Утверждается, что польские специалисты будут оппонировать российскому лидеру, если речь зайдет об участии польских граждан в уничтожении евреев нацистами.

Основной задачей этой «бригады» станет трансляция польской версии истории Второй мировой войны, и заодно истории отношений польского государства с восточными соседями. Напомним, что 17 января Польша не отмечала 75-летие освобождения Варшавы от немецкой оккупации – в МИД республики заявили, что красноармейцы не освободили польскую столицу от фашизма, а якобы вновь оккупировали ее. Красной армии вменили в вину, что она «не принесла полякам свободу». Польский премьер Матеуш Моравецкий заявил о «блестяще реализованном союзе Гитлера и Сталина». Наконец, вице-спикер польского Сейма Малгожата Кидава-Блоньская сообщила о планах Варшавы на законодательном уровне запретить российскую трактовку исторических событий как «клевету на Польшу».

События 1939 года, о которых в Варшаве сейчас вспоминают практически каждодневно, полуофициально называют «четвертым разделом Польши», в дополнение к трем разделам 18-го века, о которых поляки также не устают вспоминать.

Новый виток того, что Пушкин в свое время назвал «спором славян между собою», заставил многих вспомнить об извечной конфронтации или конкуренции поляков и русских, которая коренится еще во временах Речи Посполитой и Московского царства. О том, насколько справедливо суждение о вражде двух славянских народов, газета ВЗГЛЯД поговорила с президентом Российской ассоциации прибалтийских исследований (РАПИ) Николаем Межевичем.

ВЗГЛЯД: Николай Маратович, можно ли вообще говорить о какой-то польско-русской исторической ненависти?

Николай Межевич (фото: Нина Зотина/РИА «Новости»)

Николай Межевич: Речь не идет о ненависти. Речь о конкуренции. У будущих русских и у будущих поляков в пятом–восьмом веке нашей эры оказались разные центры этнической консолидации. Один – восточнее. Этот центр нашел для себя опорные точки в виде Киева и Новгорода. Второй оказался существенно западнее и искал эту точку между Краковом, Люблином и Варшавой. В процессе формирования этносов, русского и польского (отмечу, что этот процесс далеко не завершен), возникла конкуренция за пограничные территории. С севера на юг это Латгалия (территория современной Латвии), практически все земли Белоруссии, Смоленская и даже частично Тверская земля. Далее эта линия уходит на Украину и идет примерно по Днепру. 

В результате татаро-монгольского продвижения на запад произошел большой разрыв славянского пространства. Эти пограничные земли оказались сначала в составе литовско-русского государства, потом, в результате Унии – польско-литовского. И земли, когда-то принадлежавшие киевскому, полоцкому и галицкому князьям, вошли в состав Польши.

Огромная, необъятная Польша нависала над маленькой, слабой, расположенной в неплодородной части Евразии Московией до начала эпохи династии Романовых. Напомню и о той роли, которую Речь Посполитая сыграла в истории Смутного времени. Хотя менять эту ситуацию начал уже Иван IV Грозный. В течение нескольких веков бои шли сначала под Тверью, потом под Смоленском, потом под Оршей, потом за Брестом. И в результате нескольких польских разделов Российская империя поддалась на достаточно очевидный соблазн и включила в себя этнически сугубо польские земли – от Бреста и Львова на запад.

Это было ошибкой, потому что с тех пор в Польше Россия не могла восприниматься иначе как захватчик и агрессор. В итоге два народа, чье кровное родство очевидно и не оспаривается ни в России, ни в Польше, оказались врагами.    

ВЗГЛЯД: В чем заключались причины могущества Речи Посполитой и почему они обернулись полным крахом – тремя разделами государства?

Н. М.: Предпосылки для могущества Польши в средние века – демографические, природные и географические. У границ Польши в то время не было единой Германии, которая бы представляла страшную опасность. 500 лет назад Польша не видела равных себе противников среди соседей. Польша угнетала все народы, до которых могла дотянуться. Это хорошо знают в современной Литве, Белоруссии, на Украине. Тот же Богдан Хмельницкий, может быть, не столько и любил Москву, сколько понимал, что без Москвы с Варшавой справиться невозможно.

Что касается проблем Речи Посполитой, то первая из них – неограниченная власть аристократии на протяжении нескольких веков. Кроме того, представьте себе будущую Украину, Белоруссию и Литву. Там в этот период польский пан пытался разговаривать по-польски с украинцами, белорусами и литовцами, грабил и паразитировал. Это вызвало мощнейшую антипольскую кампанию и неприятие польской экспансии. Не все были согласны на экспансию Москвы, но практически все были против экспансии Варшавы. К слову, такое отношение, с известными поправками на течение времени, сохранилось и до наших дней. В сознании поляков суверенитет Белоруссии до сих пор не укладывается.

ВЗГЛЯД: Затем, после трех разделов и наполеоновских войн, Царство Польское оказалось под властью Петербурга. Насколько болезненно поляки воспринимают этот этап своей истории?

Н. М.: Этап более чем столетнего подчинения Российской империи в Польше до сих пор воспринимают крайне болезненно. Некритическое отношение к собственной истории приводит к тому, что для среднестатистического поляка под действием пропаганды нет никакой разницы, что Александр III, что Владимир Путин. Все воспринимается в одном ключе – петербургско-московского правления. Непрекращающиеся разговоры о русской угрозе – постоянный лейтмотив СМИ Польской республики в последние сто лет. Менее насыщенными эти разговоры были лишь в период с 1939 по 1990 годы. Но дискуссия среди поляков о том, что плохого сделала Россия Польше, шла даже в годы правления Польской объединенной рабочей партии.   

ВЗГЛЯД: Но, например, в первой половине 20-го века у Польши было несколько попыток реванша за прошлые обиды. Можно ли их назвать удачными?

Н. М.: 20-й век начался в отсутствие суверенной Польши и при наличии достаточно злобного и глупого угнетения русским царским режимом населения в польских губерниях. Это исторический факт, который нельзя отрицать. Даже цензура на польском языке была жестче, чем на русском.

Поэтому, когда началась Первая мировая война, часть поляков оказалась на стороне Германии и Австро-Венгрии. По результатам проигрыша Германии в войне возникло польское независимое государство, которое столкнулось с идеологически новым образованием – Советской Россией. И конкуренция пошла по старой схеме за земли со смешанным населением – Западную Украину и Западную Белоруссию, которые в результате войн и конфликтов остались за Польшей.

Это был более чем успешный польский реванш за обиды прошлых столетий. Граница Польши фактически проходила за Киевом и Минском, а в 30-е годы на территории Польши и вовсе строятся концентрационные лагеря для белорусов и украинцев. Так возникает сопротивление и в Белоруссии, и на Украине. На Западной Украине оно приобретает весьма своеобразные формы. Одной из этих форм, кстати, стал Степан Бандера. Что, разумеется, его не оправдывает.

Первым делом после объявления независимости Польша вводит войска и захватывает Виленский край (Вильно-Вильнюс и окрестности). Да, там живут поляки, но их меньшинство, а основное население Вильно – евреи. А попытка устроить восстание на приграничных землях Германии? А захват части территории Чехословакии? Потом из этих претензий Польши вырастет Мюнхенское соглашение.

В те годы Польша почувствовала себя союзником Германии. И это есть факт. России все время тычут в лицо фотографией Молотова с Риббентропом, но почему-то забывают о наличии аналогичных фото с Риббентропом польского министра иностранных дел тех лет. Да и вообще не было в то время ни одного крупного мирового лидера, который бы не фотографировался с Гитлером и Риббентропом.

Варшава, понимая свою уязвимость с точки зрения «польского коридора», продолжала заигрывать с Германией. Объяснить это с точки зрения логики я не могу. Таким образом,

Польша, не являясь инициатором войны, в значительной мере ее спровоцировала.

ВЗГЛЯД: Однако сегодня у Польши крайне специфическая позиция по пакту Молотова – Риббентропа и началу Второй мировой войны. Чем это вызвано?

Н. М.: Пакт Молотова – Риббентропа был подписан 23 августа 1939 года. Наши западные коллеги, и в первую очередь поляки, с пеной у рта утверждают, что в этот день Советский Союз открыл путь ко Второй мировой войне. Но, господа-панове, война началась 1 сентября. Вы когда-нибудь видели, чтобы документы, подписанные 23 августа, позволяли бы начать мировую войну 1 сентября? Через неделю! Начать войну – это не чай заварить. Но когда мы говорим о современной Варшаве, логика – это не сильная сторона министерства иностранных дел и президентуры Польской республики. 

Перед Второй мировой войной поляки надеялись, что Германия, оккупируя Польшу, будет вести себя как во время Первой мировой войны. За 21 год до 1939 года немецкие войска оккупировали всю Польшу. Да, был закрыт университет, но работали школы. Был продовольственный налог – самую лучшую свинку или коровку съедал немецкий солдат, а не поляк. Но не дымились печи концлагерей и не уничтожалась «под ноль» польская интеллигенция.

На эту тему
• Зачем Польша обвиняет освободителей в провале Варшавского восстания
• Немцы обвинили СССР в начале Второй мировой войны
• Польская армия может создать России серьезные проблемы

И многие поляки в сентябре 1939 года не поняли, что перед ними немцы те же, а враг новый. Что поляков как оккупированный народ, но все-таки народ рассматривать никто не будет. И что в этом смысле их судьба ничем не отличается от судьбы русских, белорусов, украинцев. Пока вся территория Польши была оккупирована, немецкая власть была страшна и незыблема. Врагом, естественно, была Германия. А русские? А что русские, они сражаются где-то очень далеко под Сталинградом.

По мере приближения Красной армии к Варшаве началась дискуссия, в которой главную роль играла Армия Крайова (АК) – военное крыло польского правительства в эмиграции, которое находилось в Лондоне. Уинстон Черчилль, с одной стороны, вел прямую переписку со Сталиным относительно судьбы польского народа, а с другой стороны, понимал: если Красная армия освободит Польшу, именно Сталин в этом вопросе будет иметь право первого голоса. 

Поэтому аковцы сражались не только с украинскими и литовскими националистами, но и с Красной армией, Армией Людовой (Польская народная армия), которая поддерживалась Москвой. Конфликтовали они и с «Крестьянскими батальонами» (вооруженные формирования польского крестьянского движения).     

ВЗГЛЯД: Однако после войны Москва и Варшава были вполне дружны. Чем это обусловлено?

Н. М.: После войны Польша стала далеко не самым надежным и преданным участником Варшавского договора. Но режим социализма в Польше оказался прочным. Да, господствовало двоемыслие. Члены Польской объединенной рабочей партии с понедельника по пятницу собирались на партсобрания, а в субботу – в костеле. В Москве это было бы странно, но в Варшаве никто не удивлялся.

Другое дело, когда Советский Союз поставлял Польше по абсолютно внутренним, не мировым, ценам нефть, газ и металл – это было хорошо. Когда покупал польскую продукцию – это тоже было хорошо. Когда давал Польше валютные, подчеркиваю, валютные займы – это было просто великолепно.

А вот когда СССР уже не мог давать взаймы при позднем Брежневе... Представители польской правящей партии приезжали в Москву и просили, мол, дайте денег, иначе у нас народ озвереет. А Леонид Ильич со товарищи ничего не мог уже дать, своя страна скрипела по швам и падала. Социализм в Польше получился странный. Покормишь – мы с вами, а не покормишь – извините. Ну а уж когда в России начались реформы, тут уже стало совсем все понятно. Слабое звено обычно отделяется первым. 

ВЗГЛЯД: Чего в таком случае ждать от российско-польских отношений в будущем?

Н. М.: Здесь есть три сценария. Первый – оптимистический. Он предполагает, что стороны найдут возможность договориться, воссоздадут российско-польскую комиссию для обсуждения сложных вопросов. Вероятность такого сценария 2%.

Однако наиболее вероятный сценарий – это параллельное развитие стран, каждая из которых выстраивает свое пространство исторической памяти. И вместе им не сойтись.

А самый негативный – это углубление конфронтации, когда исторические споры перерастут в какую-то прокси-войну с дополнительными экономическими санкциями, ограничением пассажирского сообщения и так далее. Этому варианту тоже не хочется давать больше 2%, но он не исключен.